– Нужно, чтобы Анюта посмотрела еще раз на настоящие скульптуры, – говорила она ему. – Ей должно самой стать понятно, в чем разница между настоящей скульптурой и обычной поделкой.
Я очень любила Пушкинский музей, но совершенно не хотела идти туда специально ради того, чтобы осознать уровень своего убожества.
Примерно так же все происходило с моими литературными потугами. Пару раз я пыталась показать родителям написанные мной рассказы и стихи. Папу, разумеется, мою опусы вовсе не интересовали, а мама, принимая из рук дочери тетрадку с рукописями, грустно вздыхала, предлагала сесть напротив нее и «приступить к работе над ошибками».
Перешивая карманы, я впервые прогуляла школу без всякой уважительной причины. Бабушка Рая не сказала мне ни слова, но по тому, как дрожали ее руки, когда она кормила меня обедом, я поняла, что нужно придумать все, что угодно, чтобы только вернуться домой вечером как можно позже.
Я решила навестить свою вторую бабушку, Риту. Между нами не было такой близости, как с нянчившей меня с младенчества маминой мамой. Я хотела попытаться понять, как получилось, что папа у меня… в общем, именно такой, как он есть.
Я сказала бабушке Рае, что хочу навестить Ритулю, как она ее называла, и попросила немного денег, чтобы я могла купить что-нибудь к чаю. Бабушка так обрадовалась моему доброму порыву, что незамедлительно выдала мне целых три рубля, на которые в те времена можно было купить очень вкусный тортик, типа «Праги» или даже «Чародейку».
Мои бабушки общались между собой крайне мало. У них почти не было общих тем: не совпадали их оценки людей и событий. Бабушка Рая отличалась добродушием и оптимизмом, а папина мама, наоборот, в основном была не в духе и постоянно на что-нибудь обижалась. Но, несмотря на все очевидные трудности, родственные отношения, по мнению бабушки Раи, необходимо было поддерживать. Так что мое благое желание, возможно, даже компенсировало то ужасное впечатление, которое вызвал ужасный прогул школьных занятий.
Перед тем, как выехать из дома, я решила предупредить бабушку по телефону.
– Я уже думала, что ты никогда мне не позвонишь!
В этом вся бабушка Рита! И когда я уже приехала, вместо радости я услышала ворчание по поводу того, что не приезжала раньше.
Разговор «по душам» с бабушкой у меня так и не получился. Впервые в жизни я попыталась пооткровенничать с ней, но все, что мне пришлось услышать, не только ничего не дало мне, но сильно меня расстроило и раздражило.
Мне очень хотелось понять, почему папа столь безоговорочно всегда согласен с мамой абсолютно во всем. Я отчаялась узнать, есть ли у него собственное мнение сейчас, и прямым текстом спросила у бабушки Риты, было ли оно когда-нибудь.
Надо сказать, она страшно обрадовалась, что в моем вопросе содержится критическая интонация в отношении мамы, и разразилась целой речью о том, как Инна «отняла у нее сына». Из бабушкиного рассказа выходило, что папа в детстве был сущим ангелом, ее радостью и гордостью. И самое главное, Боренька всегда и во всем слушался свою маму Риту. «Ну прямо как Владимир Ильич Ленин, который слушался старших», – вспомнилось мне. Только страстная любовь к сыну помогла бабушке Рите перенести арест и гибель мужа. Взаимность со стороны сына составляла главный смысл ее вдовьей жизни. Я знала, как ужасно уничтожили моего безвинного деда, как бабушку Риту заставили отречься от мужа, угрожая в противном случае посадить и ее саму, а маленького папу отправить в детский дом. Но несмотря ни на что, бабушка никогда не переставала повторять, что не держит никакого зла на советское государство и на коммунистическую партию, в которой с гордостью состоит.
И вот наконец бабушка перешла к самой драматической части своего рассказа. В один прекрасный день появилась эта Инна и забрала у нее единственного сына. Бабушка так и сказала: «эта Инна», словно не понимала или не желала понимать, что перед ней сидит дочь «этой самой Инны», по совместительству ее собственная внучка! Безусловно, мне порой казалось, что я в состоянии критически оценивать свою маму, но, несмотря на это, я продолжала любить ее больше всех на свете. Мне было очень неприятно осознавать, что бабушка Рита испытывает к ней сильнейшую неприязнь. Я с трудом сдерживалась, чтобы не реагировать на постоянно повторявшуюся дурацкую фразу: «Она лишила меня сына!» В бабушкином голосе слышался самый настоящий надрыв. И мне было совершенно непонятно, почему, если не было никаких претензий к власти, на самом деле замучившей и убившей деда, то к маме моей, никого не убивавшей, эти претензии были. А ведь папа был не просто живым, но, судя по всему, еще и счастливым человеком.
«Она забрала у меня Бореньку! Он сразу стал совсем другим! – причитала бабушка Рита. Я поняла, почему мы так мало и редко общаемся. – Она ездит на нем! Она не дает ему отдыхать, и поэтому он до сих пор не защитил диссертацию!»
После упоминания папиной диссертации мне стало совсем тошно. Я даже не доела свой кусок тортика и начала прощаться, объясняя спешку необходимостью срочно делать уроки. Про себя я поняла только то, что папа до встречи с мамой пребывал в полном подчинении у бабушки Риты. «Папа всегда таким был – он просто сменил хозяйку!» Я сама ужаснулась такой жесткой и недоброжелательной мысли, окопавшейся в моей голове.
Бабушка Рита моему объяснению про уроки, разумеется, не поверила. Она поджала губы и пробормотала что-то вроде: «Правду никто слышать не хочет!» Не говоря больше ни слова, не поинтересовавшись ни делами родителей, ни здоровьем бабушки Раи, ни даже моими школьными успехами, бабушка побрела провожать меня к выходу из квартиры.
Жила она в такой огромной восьмикомнатной квартире, что маленькие соседские дети даже умудрялись ездить по коридору на трехколесном велосипеде. Когда-то бабушкина семья занимала целых две комнаты, одну побольше, другую поменьше. Но после того как деда посадили, их с папой уплотнили – отобрали большую, двадцатиметровую, комнату и оставили только маленькую, четырнадцатиметровую. Кто-то из соседей втайне сочувствовал им, но кто-то надеялся, что семью врага народа вообще выселят и можно будет побороться и за маленькую комнату. С тех пор сменилось целое поколение жильцов. Из прошлых бабушкиных соседей в квартире практически никого не осталось. Но несмотря на это, бабушка почти ни с кем не общалась, и я даже не знала, кто еще живет в ее коммуналке, поэтому при встрече с каждым жильцом я произносила вежливое «здравствуйте».
В общем, навестив в очередной раз бабушку Риту, я испортила себе настроение, но ничего нового о родителях так и не узнала.
Как Ленка и говорила, для поступления в математический класс пришлось проходить собеседование. Я очень волновалась, готовилась несколько дней и наконец успешно прошла тест у учителя математики, высокого, тощего, как жердь, человека в таких же толстых, как у моей мамы, очках.
Дома к моему решению не идти в ПТУ или техникум отнеслись на удивление спокойно. Бабушка Рая шепнула, что я молодец. Мама серьезно поговорила со мной о том, что поступить в такую школу – это только половина дела, а главное – удержаться в «твердых середняках». Папа, убедившись, что мама больше не возражает против моего решения, высказался в том духе, что теперь нужно достойно распрощаться со старой школой и объяснить, почему я не продолжила учебу ни в одном из предложенных мне учебных заведений.
– Ты должна сделать все, чтобы оставить о себе там хорошие воспоминания.
О каких хороших воспоминаниях можно было говорить, я не знаю. Из всех одноклассников хорошие отношения когда-то у меня были только с Мишей Гуськовым. Но теперь он дружил с самыми главными хулиганами школы и состоял при их лидере, великовозрастном второгоднике Сургучеве, «придворным шутом». Мишу всячески унижали, но не били и не отбирали выдаваемую родителями мелочь. Любимой забавой «хозяина» было заставлять Мишу докуривать за ним бычки. Миша привыкнуть к куреву не мог и страшно кашлял, но, чтобы порадовать Сургучева, кривлялся при этом сквозь слезы изо всех сил. Наблюдать за подобными сценами было мерзко. Даже продолжая сидеть за одной партой, мы с Мишей практически не разговаривали, и я понятия не имела, куда он пойдет после восьмилетки.
В самом начале своего последнего учебного года в нашей восьмилетке мне удалось пересесть от Гуськова. Моей соседкой оказалась новенькая, Катя Михайлова. Ее родители недавно развелись и разменяли квартиру. Катя с мамой оказались в однокомнатной квартире неподалеку от нас. Катька, не мудрствуя лукаво, пошла в самую ближайшую школу и сама записалась в последний, восьмой класс. Маме ее было ни до чего – и не до дочери в том числе. Дама «бальзаковского возраста», она предавалась страданиям по загубленной молодости и искала нового спутника жизни.
Катя была совершенно книжным ребенком. В мире, по-моему, вообще не существовало ни одной книги, которую эта маленькая худенькая девочка не «проглотила» бы за считаные часы. А кроме книг, ее вообще ничего не интересовало. Катино свидетельство об окончании восьми классов уже собирались отправить в ПТУ при комбинате железобетонных изделий, но я уговорила подружку пойти на собеседование в ту же школу, что и я. Я привела ее на собеседование буквально за руку. Таким образом Катя Михайлова оказалась там же, но, в отличие от меня, в классе с углубленным изучением литературы.
