Ознакомительная версия.
Вспоминаю последние гастроли этого сезона по Ярославлю, Иваново, Владимиру, Липецку, Рязани и Воронежу. В первый раз я был в этих городах в такую по-настоящему летнюю и щедрую пору. Раньше, если бывал осенью – это уже было начало холодов, если весной или в начале лета – попадал в дожди и грозы. В этот же раз я увидел Ярославль в настоящем блеске. Блестело всё: купола, свежая листва, река, улицы после мощного наводнения, окна после недавней майской помывки, ещё совсем белые, незагорелые тела на пляже тоже блестели после первого купания. В первый раз исходили весь город вдоль и поперёк с вечера до рассвета. Под утро счастливые, усталые ели в каком-то заведении селёдку под шубой и запивали квасом. Вот сейчас вспомнил и почувствовал усиленное слюноотделение. Меньше трёхсот километров от Москвы – и на́ тебе – Ярославль! Красиво, спокойно, вкусно. Город местами удивительно и изощрённо красив. Он мне всегда нравился, но в первый раз я его увидел в зелени, летней неге и радости.
Я часто упоминал, что средняя полоса России, Мещёрский край, Золотое кольцо, Поволжье, все места, описанные Тургеневы, Буниным, Паустовским, Пришвиным, мне с детства были неведомы и незнакомы. Тот самый знаменитый литературный пейзаж мне всегда казался слишком литературным и слишком сочным. Мой пейзаж – это сибирские чуть холмистые дали с полями, лесополосами и островами березняков. А ещё извилистая быстрая тёмная река, часто с одним крутым берегом. Нынче же летом я увидел то, о чём так блистательно писали многие и многие.
Во Владимире в этом году было хоть и красиво, но случилось экстремальное количество комаров и мелких, кусучих мошек. К такому их количеству, наверное, привыкли нефтяники в тундре в самый разгар короткого северного лета, да таёжники. Но у тех хоть защитные сетки от кровососущего гнуса, во Владимире же на фоне церквей и старинных стен попадать в тучу кровопийц было странно. Я никогда не видел, чтобы люди так отчаянно отмахивались в центре города от комаров и мошек сломанными тут же в сквере ветками, чтобы укрывали детей чем только можно и в панике бежали с остановок в любой проходящий транспорт или домой. Бедные модницы, надевшие долгожданные короткие юбки и платья, недолго могли гордо идти по улице. Они очень скоро начинали поджимать ноги, потом отмахиваться, а потом переходили с быстрого шага на бег и бегство. Мне сказали, что такого злосчастья не было на памяти тех, кому лет столько же, сколько мне. В этом году что-то неладное случилось в природе. В Иванове тоже сильно кусали комары, их, по словам местных жителей, было больше, чем всегда в это время, однако во Владимире было нечто… Разве только жители Ханты-Мансийска или Сургута могут лучше остальных представить себе то, что творилось во владимирском городском воздухе. Может быть, именно поэтому спектакль во Владимире прошёл с какой-то особой теплотой.
Жарко в эти дни было очень. Мы умирали от духоты и кровопийц во Владимире, а из Рязани нам говорили, что у них страшный ливень, всё залило и дождь не прекращается. От Владимира до Рязани не так уж далеко, но поверить в то, что где-то неподалёку не ливень, а даже дождик, было сложно. Выехали из Владимира в Рязань не рано, приехали туда к вечеру. Ехали, думали, ну где же дождь? Вот проехали знак, что до Рязани пятьдесят километров. Дорога и обочины были сухие, и давно. Тридцать километров – никаких признаков дождя. Двадцать – жара и яркий солнечный вечер. За десять километров до Рязани мы увидели впереди мрачные, тёмные и густые тучи. А за три километра до Рязани въехали в дождь. В самой Рязани было видно, что дождь здесь идёт уже сутки, и невозможно себе представить, что где-то может быть солнце и сухо. В Рязани мы обнаружили почти предпотопное состояние; загнанные под тенты, навесы и в душные помещения свадьбы, невест и женихов с кислыми физиономиями, которые пытались в последних солнечных лучах хоть под зонтиками, но сфотографироваться возле обязательных для рязанских свадеб мест. Дождь словно завис над городом, как душ.
Впервые играл в Рязани в драмтеатре. Прежде всегда работал в филармонии. Два года здесь не был и на спектакле радостно чувствовал, как мы с публикой друг по другу соскучились. Не знаю почему, но рязанская публика как-то особенно мне дорога. В Ярославле здорово, в Иванове отлично, во Владимире тепло, а вот в Рязани всегда бывает какая-то особенная атмосфера и случаются импровизации, которые остаются в спектаклях надолго. А ещё в Рязани столкнулся с удивительным проявлением гостеприимства. Меня пригласили в новое модное рязанское заведение под названием «Балкон». Заведение новое, народу модного было много. Руководство «Балкона» преподнесло мне и небольшой компании, с которой я был, бутылку водки в ведёрке со льдом. Однако рюмок и ничего больше не принесли. Когда лёд растаял, бутылку забрали. Вот такой неожиданный вид гостеприимства.
В Липецке жил в гостинице, в которой хозяин, армянин, достиг предельных на сегодняшний день вершин воплощения армянской мечты о красоте. То, что намешено в интерьерах, если это можно назвать интерьерами, словом эклектика определить невозможно. Это либо безумие, либо, и скорее всего, бессовестная жадность и желание изобразить шик. Армянские зодчие когда-нибудь доканают наши города и изнасилуют всё, что можно назвать здравым смыслом.
В Липецке, в вечер приезда, имел два замечательных наблюдения. Во-первых, прямо возле гостиницы я повстречался и коротко пообщался с уникальным бомжом. Таких я не видывал, хотя встречал много разных. В начале одиннадцатого вечера я вышел из гостиницы, и меня тут же окликнул сидящий неподалёку на скамеечке человек. Я услышал вежливый и жалобный возглас: «Пожалуйста, вы не могли бы мне помочь!» Я оглянулся, увидел сидящего довольно тучного и совсем не старого человека, с какими-то физическими проблемами. В руке у него была клюка, да и рука, держащая клюку, тоже была не вполне нормальной. Я оглядел человека, пошарил по карманам и нашёл 50 рублей. Он же, увидев деньги, тут же вежливо сказал замечательную фразу: «Простите! Мне нужны не деньги, мне нужна помощь». Услышав это, я удивился и поинтересовался, чем могу помочь. Тогда он достал из какой-то своей авосечки стеклянную бутылку пива и сказал: «Будьте добры, откройте мне бутылку, пожалуйста». Я был в восторге! А буквально через пятнадцать минут я наблюдал, как по вечерней улице очень пьяный крупный мужчина, одетый в одни застиранные, но давно не стиранные трусы, не шорты, не плавки, а именно трусы… Пьяный, толстый, со свисающим на трусы пузом шёл, шлёпая домашними тапочками, не видя никого вокруг и перед собой. Он тащил за собой на длинном поводке крошечную собачку, довольно облезлую, среднюю между малюсенькой болонкой и крупным йоркширским терьером. Собачонка явно была старенькая. Она, бедная, всеми четырьмя лапами упиралась, сворачивала голову в стороны, стараясь заглянуть в глаза всем прохожим и проезжающим мимо в автомобилях людям. Она не скулила, не просила о помощи, но внятно стремилась показать своим взглядом, мол, я не с ним и не имею к нему никакого отношения, я совсем не такая, он не мой, я не его… мне очень стыдно.
В Липецке у меня уже почти совсем не было голоса. Но спектакль прошёл прекрасно, хоть в зале было очень душно. Однако никто за время спектакля зал не покинул, и на телефонные звонки также пожаловаться не могу.
Воронеж меня в этот раз просто поразил. Город весь гулял. Я увидел его красоту и разнообразие, мне удалось походить по нему пешком, наблюдать несколько прекрасных вечерних видов. Я чувствовал себя в безопасности и радости. Отчего-то встречались весь вечер только симпатичные лица. И хоть я прекрасно понимаю, что в какой-то другой день, в какой-то другой вечер в любом городе можно встретить совсем иные физиономии, в тот вечер было хорошо.
В Воронеже я не был со спектаклями больше четырёх лет. Завершение гастрольного тура было мощным и даже переросло в овацию. Я был счастлив в этой поездке. Прекрасна эта земля! Не случайно такие удивительные писатели так много времени, души и самых точных слов потратили на эти края. Я проехал много-много километров между упомянутыми городами, видел мощные леса, прекрасные поля, брошенные и спившиеся некогда живописные деревни, массу красивейших церквей, и вдоль дороги всё цветущие люпины, нереально сочного сине-сиреневого цвета. Местами пейзаж был такой, что я просил остановить машину, выходил из неё, желая вдохнуть запахи разнотравья и свежей листвы. Но как ошпаренный возвращался, моментально укушенный минимум десятком комаров. В пути я видел сумасшедшие закаты, отражающиеся в медленных, совсем не широких речках. Я встретил несколько удивительных туманных рассветов. Я видел в этой поездке много красоты. Жаль, по большей части из-за стекла, так как комаров было чересчур…
12 июня, по дороге из Рязани в Воронеж, заехал в Путятинский район Рязанской губернии, в деревню Мясное, где в самом начале 1970-х купил себе дом, многие годы его перестраивал и какое-то время, по собственным словам, был счастлив Андрей Тарковский. Эта деревня и этот дом подробно описаны и даже зарисованы им самим в дневниках. Без сомнения, это единственная точка на Земле и единственное жильё, которое сделано было как он умел и хотел, и где ему удалось хоть какое-то время жить так, как он хотел и умел.
Ознакомительная версия.
