Ознакомительная версия.
– Я знаю!
– Нет, я скажу!
– Я первый!
– А я первее!
– «Первее»! – презрительно воскликнул Шура. – Еще филолога из себя строила! Меня исправляла в русском. Сама говорить правильно научись. Слушай сюда!
– Куда «сюда»?
Двойняшки перебивали друг друга. Хотелось высказаться, дать ответ на вопрос, который мысленно задала себе мамочка.
Во внешней жизни ничего особенного не происходило. Мамочка пришла домой. Бабушка Эмма на кухне читала книгу. Предложила мамочке ужин. Услышав отказ, задала с надеждой на разговор вопрос:
– Как ты себя чувствуешь?
– Спасибо, хорошо. Просто немного устала, пойду спать.
Бабушка Эмма, конечно, расстроилась, не удостоившись признания. Но мамочка вовсе не хотела обидеть бабушку Эмму недоверием. Мамочка действительно очень устала. Кроме того, еще не решила, кого посвящать в особенности своего состояния. Ее страшила перспектива признаться папочке, непредсказуемость его реакции. Точнее предсказуемость полярная – либо раздражение и досада, либо благородное мужское взваливание на собственные плечи ответственности за счастливые мгновения соития. Третьего не дано. По всем статьям, папочка казался мамочке благородным, то есть готовым подставить плечи и остальные части тела. Но по трезвой современной логике, папочка вовсе не обязан жертвовать личной свободой. Тем более что ему на шею садились сразу два ребенка.
Кто из них лишний, Шура и Женя благоразумно не обсуждали. Но у каждого имелось свое мнение.
Мамочка расстелила постель и легла. Смаривало. Как ни терзали ее сомнения, усталость и пережитые стрессы брали свое.
Она сейчас напоминала дедушку Клода. У него могли быть какие угодно неприятности: бабушка Хельда вторые сутки разродиться не может, у рабочих лошадей отлетели подковы, у свиней экзема, у детей оспа, камин чадит, крыша течет, налоги не заплачены, долги не получены, какие беды завтра принесет, неведомо, – а дедушка засыпает и богатырски храпит. Благодаря спасительным вопросам-мыслям: «Кому я завтра нужен полуживой? Кому станет проще, если я ночью тридцать трубок выкурю, два литра шнапса выпью и нервы в узел завяжу?»
– Ладно, уступаю, – протяжно зевнула Женя. – Говори, недоросль!
Но Шурка вместе с сестрой и вслед за мамочкой также хотел вздремнуть. Все-таки Женька хитрая проныра! Подстроит так, что когда спорить можешь – не дает слова ввернуть, а когда не хочется, глаза закрываются, – трибуну предоставляет. А мы тоже не лыком шиты! Один и точный выпад! Тем более что сестре ничего подробно объяснять не требуется. Когда они длинно повествуют о предках, это для собственного удовольствия порассуждать, а не потому что собеседник не в курсе исторического прошлого.
– Дедушка Мунаввих! – многозначительно проговорил Шурка.
– Ну-у-у, да-а-а! – опять зевая, согласилась Женя. И в свою очередь, выдала список имен. – Бабушка Халиля, бабушка Изольда, бабушки Клара, Ольга, Аглая, Татьяна. Выкусил?
Последнего оскорбительного вопроса Шура не услышал, он спал. Да и сама Женя отключилась, порадовавшись, что последнее слово опять осталось за ней.
Дедушка Мунаввих был бедуином, сыном той самой бабушки Дамиры, которую воспитывали как мальчика. Бедуины, кочевники пустыни, народность древняя и особая. Как тараканы (никакого пренебрежения, только факты эволюции) смогли пережить многие родственные виды насекомых, канувших в лету и не оставивших следа даже в каменных слепках, так и бедуины, найдя в тысячелетней древности способ выживания, законсервировались и благополучно сохранились. И вовсе не благодаря упорному труду. Трудиться бедуины не просто не любили – ненавидели. Промышляли набегами, нанимались охранять караваны, взимали с купцов пошлину за проход через свою территорию, облагали поборами тех, кто селился вблизи племени. Говоря современным языком, их занятиями были разбой, крышевание и рэкет. Понятия отдельной личности, индивидуальной значимости не существовало. Человек воспринимал себя сам и воспринимался остальными как малая частичка большого организма – племенного рода. Поэтому самым страшным наказанием было отлучение от рода, что равнялось смертному приговору, ведь за убийство отлученного кровной мести не предусматривалось.
Имя Мунаввих переводилось как Ставящий верблюда на колени. Дедуля был нрава бешеного и считал, что может поставить на колени не только верблюда, но и всякого соплеменника, включая сеида, вождя племени, и хакама, старейшину-арбитра. Два последних олигарха сговорились и отлучили Мунаввиха. Чтобы выжить, изгою и беглецу пришлось совершить множество преступлений, пролить реки крови. Впрочем, он не считал убийство, грабеж или шантаж преступлениями. Его унесло далеко от дома. Тело, покрытое шрамами, было также равнодушно к боли, как черствое сердце к страданиям. Но однажды дедушка увидел, как в арыке тонет ребенок. Малыш пытается выбраться, царапает ручками скользкий берег, сползает вниз, захлебывается. Дедушка не бросился спасать ребенка. Напротив, стоял и наблюдал, как тот гибнет. И когда ребенок совсем уж обессилел, скрылся под мутной водой, Мунаввих почему-то спешился (слез с верблюда), плюхнулся на землю, за шкирку вытащил ребенка, отбросил в сторону. Сел на верблюда и поехал своей дорогой.
Ребенок пережил страшный стресс. Защищая психику от травмы, подсознание вычеркнуло этот случай из памяти мальчика. Когда он пришел домой, то не мог объяснить, почему мокрый и грязный. Мальчика звали Иешуа.
Вывод Шуры: если бы дедушка Мунаввих не совершил добрый поступок, то человечество не узнало бы величайшего мессию и спасителя. Получается, что один импульсивный акт доброты зачеркивает сотни кровавых преступлений. И не важно, что история умалчивает о подвиге Мунаввиха, в Библии об этом не прочитаешь. Но мы-то знаем! И тысячи других зародышей знают!
Женя с братом была в корне не согласна. С ее точки зрения, лишь та доброта достойна восхищения, которая естественна и некорыстна да еще сопряжена с угрозой для милосердного человека. Аргументы? Жизненный путь перечисленных бабушек. В разные времена и в разных странах они подвергали себя опасностям и страшно рисковали, движимые абстрактной добротой. Прятали и тайно выхаживали раненых воинов противника. Необязательно влюблялись в них. Бабушка Ольга вообще боялась печенега, которого скрывала в лесной землянке. Каждый раз, принося ему целебный настой из трав и еду, испуганно замирала: до чего же страшен ирод!
Если бы двойняшки не уснули и спор состоялся, Женя обязательно сказала бы, что доброта – родная сестра любви. Ведь когда человек любит, он добр и великодушен, весь мир готов облагодетельствовать. Значит, чем больше любви, тем больше доброты. И надо, чтобы все всех любили.
Шурка сказал бы, что сестру хлебом не корми, дай любовь воспеть. И опять вспомнил бы про сумасшедший дом дедушки Вадима. Об этом они уже говорили. Как ни велико количество предков, а повторения неизбежны.
Утром за завтраком на вопрос мамы, как ты себя чувствуешь, Нина пожала плечами:
– Нормально. Почему спрашиваешь?
«Потому что ты беременна и скрываешь от меня! – хотелось крикнуть Эмме Леонидовне. – Словно я не родная мать, а посторонний чужой человек! За какие провинности я не удостаиваюсь откровенности? Неужели не понимаешь, что твое молчание для меня сродни пощечине?»
– Ты… ты бледная какая-то, – выдавила Эмма Леонидовна. – Мне показалось, тебя тошнило в ванной.
– Да… это… небольшое отравление, вчера в институтском буфете что-то несвежее съела. Похоже – винегрет.
– Винегрет, значит? Как скажешь. Не забудь выкинуть мусор. И в следующий раз получше заметай следы.
Мама ушла на работу. «Какие следы? О чем мама говорила?» Нина открыла дверцу стола, за которой хранилось мусорное ведро. «О дьявол! Груда коробок от тестов. Мама все знает. Хотела услышать от меня правду и не услышала. Обиделась, наверное. Только этого не хватало!»
Нина схватила сотовый телефон и набрала мамин номер.
– Да, Нина?
– Мамочка! Я тебе обязательно все объясню!
– Какая-нибудь версия, что тесты делала подруга?
– Нет, я их делала.
– Это не от Вани?
– Нет.
– И что дальше?
– Не знаю. Мамочка, мне ужасно плохо и страшно! И не сказала поэтому, чтобы и ты не переживала.
– Глупости! О ком мне еще переживать! – Мамин голос явно потеплел. – Срок большой?
– Шесть недель. Самое ужасное, что их двое!
– Кого «их»?
– Детей, зародышей, эмбрионов, яйцеклеток… не знаю, как это называется! – всхлипнула Нина.
– Я возвращаюсь домой.
– Не стоит, ведь тебе обязательно нужно быть сегодня на работе.
– Троллейбус подошел.
– Поезжай спокойно, вечером поговорим.
– В конце концов, ничего трагического не произошло, никто не умер. Держись, мы прорвемся. До вечера!
«Никто не умер, – пробормотала Нина, отключив связь. – Даже напротив, появился. Непрошеный, негаданный и вдобавок удвоенный. Здравствуй, попа Новый год!»
Ознакомительная версия.
