Значит, решено – в Будапешт!
Шальная радость разбудила меня в день вылета еще на заре, я улетала в надежде швырнуть тяжелую и надоевшую ношу с десятикилометровой высоты.
На часах было шесть тридцать, до вылета еще шесть часов. Снова уснуть мне, наверное, уже не удастся. Я сладко потянулась и опустилась босыми ногами на холодный пол.
Выйдя из душа, я набрала номер Арика. Опять он тяжело дышит, неужели куда-то торопится? Или уже успел с кем-нибудь повздорить, с него станется.
– Ирис? Здорово! Ты еще дома?
– Собираюсь в аэропорт, только закину Кешет к Сан… к дедушке.
– Надеюсь, привезешь что-то действительно стоящее и, как ты умеешь, неожиданное. Знаешь, я тут немного тороплюсь, так что счастливого полета, я побежал.
– Спасибо, – ответила я уже никому и пошла готовить кофе. Кешет, как всегда, когда я направлялась на кухню, весело спрыгнула с кресла и побежала рядом.
– Эй, Кешет, тебе лунго или ристретто? А мне сгодится и растворимый.
Шустрый парень, торговавший цветами в терминале аэропорта Бен-Гурион подсчитывал выручку и, похоже, был ею доволен.
– Интересно, почему цветочники из международных аэропортов никогда не появляются в Форбс? – глядя на него, спросила я дедушку.
– Потому что самые умные. Это все твои вещи?
– Как всегда только самое необходимое, – как будто что-то было не так, и я даже принялась оправдываться. – Все, что мне нужно, я куплю на месте, ненавижу тяжелые сумки, ты же знаешь.
– Купи теплый свитер, – дедушка недоверчиво оглядел мою легкую курточку, – в Будапеште холодно.
Я торопливо закивала, видя, что он все еще не хочет отпускать меня в обитель своей несчастливой юности.
– А более элегантного саквояжа у тебя не нашлось?
– Это же папин офицерский рюкзак, он удачу приносит.
– Удачу, – передразнил дедушка Рубен. – Да у него дыра на кармане прожжена.
– Это Шломо, – буркнула я. – Задел, когда мангал на берегу разжигал. Я его тогда чуть не убила.
– Зря.
Выяснять, что именно зря, не было времени.
– Я тебя тоже люблю, – я обняла дедушку и очень вовремя, потому что именно в это время объявили мою посадку. – Со мной все будет хорошо, даю слово.
Дедушка Рубен, наконец, улыбнулся.
– Похладнокровнее с венграми, среди них встречаются очень обаятельные ловеласы.
– К обаятельным ловеласам у меня стойкий иммунитет.
– Вот это-то и плохо. И не ходи, пожалуйста, как павлин, не забывай, что ты в Европе, чтоб её смыло!
– Обещаю, что Израиль не опозорю.
Парадоксально, но Рубен Боннер, не простивший Европе Холокоста, так и остался европейцем: деликатным, сдержанным и элегантным, совершенно не ассоциирующимся с разудалой южной страной, за которую всегда готов был стоять до последней капли крови.
Беспечность не входила в число моих недостатков, но я никогда всерьез не задумывалась, какой же счастливый билет в действительности вытянула у судьбы Европа, жившая в пещерах и одетая в звериные шкуры, в то время, когда на Востоке были передовые врачи и астрономы. И так красиво обошедшая всех в наше время, если только не принимать в расчет тошнотворную теорию Жозефа де Гобино о превосходстве арийской расы над остальными.
– Этот счастливый билет называется женское образование, которое Европа в 19 веке сочла необходимым отвоевать у Христианской церкви, считавшей эту идею «бесовской».
– Как известно, Коран не только не запрещает, но и приветствует женское образование. Вы своевременно напомнили об этом миру, открыв первую в Азербайджане школу для девушек-мусульманок. Это стало очень значимым событием в истории педагогики.
– Я родился в очень бедной семье, в десять лет стал подмастерьем каменщика, в пятнадцать сам стал каменщиком. Тогда я впервые задумался о благе образования.
– Вам повезло, вы стали крупным нефтепромышленником, богатым и влиятельным человеком и никогда не жалели средств, отправляя талантливых молодых людей в лучшие учебные заведения Европы. А как появилась идея именно женской школы?
– Нередко, возвращаясь из Европы, ученые юноши привозили равную себе жену, необразованные соотечественницы становились им неинтересны. Чтобы сохранить азербайджанское самосознание в среде новой интеллигенции девушкам-мусульманкам необходимо было наряду с Кораном изучать светские науки, создавать целые образованные семьи и воспитывать новое образованное поколение.
– Вы согласны с утверждением, что именно мать формирует менталитет ребенка в раннем возрасте?
– Я полагаю, что мужчина получает образование, как правило, для себя, а женщина для всей своей семьи. Поэтому у грамотной матери всегда будут грамотные дети.
– Однако ваша затея встретила на своем пути много преград. Как Вы с ними справились?
– Многие духовные лидеры меня не поддержали, а одобрившим эту идею открыто угрожали расправой, но я пустился на хитрость – отправил надежного человека по всем святым для мусульман местам. Молла Мирза не подвел, он вернулся в Баку получив письменные подтверждения восьми самых уважаемых муджтахидов Медины, Мекки, Стамбула, Тегерана и Каира о том, что нет ничего богохульного, если мусульманки будут учиться наукам. Это оказалось весомым доводом и с легкой руки российской императрицы Александры Федоровны я приступил к строительству школы.
– Памятуя о днях работы каменщиком вы лично контролировали строительство всех своих домов, а здание школы доверили только одному из лучших архитекторов Баку Йозефу Гославскому. Очевидно, это было самое любимое ваше детище?
– Это прекрасное здание без сомнения украсило архитектуру Баку. Но еще более наш город украсили выпускницы школы. Эти девушки становились педагогами, врачами, экономистами и внесли неоценимый вклад в культуру и возрождение Азербайджана.
– Спасибо вам, Гаджи Зейналабдин Тагиев, вы преподали замечательный урок сомнения как своему поколению, так и потомкам.
Трудно встретить человека, у которого самолеты вызывают восторг, и каждый имеет на это свою причину. Моя антипатия к полетам, а особенно почти суточным перелетам в Сан-Франциско, всегда заключалась в неспособности заснуть даже при минимальном дискомфорте. Не знаю, насколько убеждение, что люди, больше всего ценящие уверенность и безопасность, способны засыпать только на удобном ложе и только свернувшись калачиком применимо к остальным, я же её полностью оправдываю.
Поэтому, когда вежливая стюардесса мелодичным голосом объявила о посадке в аэропорту Ферихедь и заверила, что авиакомпания всегда рада пассажирам, я, гоня от себя мысль, что мне еще предстоит возвращаться рейсом этой авиакомпании, подхватила свой многострадальный рюкзак и поспешила на свежий воздух.
Какую же температуру назвала стюардесса, кажется, всего четыре градуса. Холод, действительно, был внушающий, и теплый свитер я сразу же купила, яблочно – зеленый под цвет глаз, красивый и, памятуя дедушкины наставления, по-европейски сдержанный, но все равно замерзла, поэтому быстро взяла такси и отправилась в Геллерт спать калачиком.
Так вот какая она Венгрия, родина Петефи, чардаша и шариковой ручки. Кажется, еще в шахматах есть знаменитая «венгерская защита», но в шахматах я не сильна.
А если попробовать погладить каменного льва, стерегущего мост через Дунай, наверное, можно в ледяную статую превратиться. Интересно, у него даже жарким летом такой холодящий взгляд?
Бесспорно, город очень красивый, но с ним у меня еще будет время познакомиться поближе, а пока лучше задуматься о своих планах на ближайшие дни. Чтобы окончательно не замерзнуть. И чтобы не давать волю черным мыслям.
В первую очередь, надо взять автомобиль напрокат.
И желательно утеплить гардероб. На журфаке у меня была подруга из Швеции, плохо говорившая на иврите. На вопрос, как она переносит шведские холода, девушка со смехом отвечала английской поговоркой «There is no such thing as cold weather, only the wrong kind of clothing» («Не бывает холодной погоды – бывает неудачная одежда» – прим, ред.), кажется, сейчас я начинаю её понимать.
В конце концов, я просто обязана увидеть Эржебетварош.
А может, мне еще стоит попробовать вспомнить несколько венгерских фраз? Довоенные фотоснимки с надписями на венгерском языке, от которых веяло романами Фейхтвангера, в свое время будоражили мое воображение настолько, что я начала его серьезно изучать. Но, кажется, это была единственная юношеская забава, которую дедушка не очень одобрял, хотя и не выражал это открыто.
Как известно, без общения язык забывается в четыре раза быстрее, чем учится, особенно такой хитросплетенный язык, как венгерский, способный постановкой нескольких суффиксов и окончаний превратить одно слово в целое предложение. Поэтому, как это часто бывает в юности, забава наскучила, язык забылся, только временами всплывали в памяти какие-то слова, когда ассоциативная память улавливала в них сходство то с английскими, то с итальянскими словами, а иногда и с ивритом…
