Однако к вечеру Вильгельм получил из Министерства короткий и обстоятельный доклад. В нем утверждалось, что русская армия разложена совершенно, что ее близкая победа – блеф царских генералов и промышленников, не способных обеспечить ее нужды в военное время. Приводились доводы, которые говорили, что Ники, по всей вероятности, запросит у Германии унизительного мира, чтобы предотвратить революцию в собственной стране.
…Вильгельм шел по заснеженным дорожкам Сен-Суси, опираясь на палку и время от времени сшибая ею снег с обледеневших деревьев. Весна в этом году приходила с опозданием. В положении обеих стран находилось много рифм. Усталость. Ожидание внутренних потрясений. Потеря ориентиров и неверие в собственную победу. Что ж, можно рассмотреть и Гельсингфорс в качестве возможного места для переговоров. Но я должен его унизить. Этот мальчишка должен знать свое место. Унизить, запугать, а потом подписать почетный для Германии мир. Быть может. И все силы бросить против англичан и французов. Неотесанных и диких американцев я не принимаю в расчет. Слишком много чести.
Вильгельм Второй направлялся к Большому королевскому дворцу, где располагалась его резиденция. Дворцы Царского Села казались макетом перед громоздким великолепием логова Гогенцоллернов, возведенного Фридрихом Великим в XVIII веке.
Наступала затяжная весна тревожного 1917 года. Кайзер не знал альтернативы. Не знал, что в случае неподписания с Россией сепаратного мира этот громадный дворец будет разрушен через тридцать лет ударами англо-американской авиации. На уцелевших руинах аккуратные немцы будут справлять свою нужду, а в 1959 году остатки дворца снесут, оставив лишь задние конюшни. Зато на исходе ХХ века здесь построят синематограф, где будут демонстрироваться ленты эротического содержания.
Человек ограничен и конечен в своем взгляде на бесконечный мир. И в этом его главное отличие от Бога. Если бы было по-другому, то Вильгельм умер бы сейчас на этих дорожках из-за отчаяния и позора, которые готовит будущее. И врачи бы констатировали внезапную смерть от апоплексического удара.
Не знаю, откуда она пронюхала. Откуда ей принесли удушающую для ее гордыни весть. У нее есть свои доносители, я это знаю. Кто из правительства? Разберемся. Но только она сказала мне перед сном:
– My darling , нам нужно серьезно переговорить!
– Я весь внимание, мое солнышко!
– Что такое есть Гельсингфорс?
– Столица княжества Финляндского… А что, моя дорогая?
– Зачем вы собираетесь туда уехать?
Вот он, выстрел. Убила наповал. Узнала, что у меня есть от нее тайны, сейчас еще придется врать. Ведь я уже в голове своей всё придумал и уложил: я снова еду в Могилев в Ставку, а сам в это время…
– Я никуда не собираюсь ехать.
Первый прокол. Я подстриг бороду, а значит, она видит, как я покраснел от собственной лжи.
– Мой бедный глупый мальчик!.. Вы опять врете!
– Нисколько.
– У вас в Гельсингфорсе любовница. Давно. Или?..
– Нет. Это исключено!..
Он произнес эти слова с таким искренним испугом, что императрица поверила: правда!
– Сядем, – предложила она и первая присела на широкую супружескую постель.
Разгладила на коленях прозрачный фиолетовый пеньюар. Ее колени были круглыми и гладкими, как у любой полноватой женщины. Легкий дым ночной рубашки скрашивал неровности кожи с крупными порами и волоски под коленями, которые она срезала английской бритвой. От этого кожа ее становилась шершавой, но он любил гладить эти ноги, когда ладонь слегка покалывало от коротких обрезанных волосков. Это было детское ощущение, возвращавшее его к телу матери. У матери на руках выступали крупные цыпки, когда ей бывало холодно, и он любил их царапать ногтями.
– Нам нужна полная победа над Германией, – медленно и сурово произнесла Александра Федоровна.
– Кому это – нам?
– Вашему царствующему дому.
– А что вы подразумеваете под победой?
– Кайзер у ваших ног, – объяснила императрица. – Мерзкий старик просит пощады. Вы пинаете его сапогами. А в Берлине пируют наши доблестные казаки.
– Отчего не иначе?..
Пытаясь скрыть волнение, он начал быстро ходить по спальне.
– Вас не оскорбит, если я закурю?
– Иначе, – пояснила она, – это вы под сапогами кайзера.
– Нет. Все может быть по-другому.
Не дожидаясь ее согласия, Николай Александрович закурил папиросу без мундштука.
– По-другому… Это компромисс. Условия его должны составить дипломаты. Компромисс и взаимоуважение. Мы заключаем мир в тех границах, которые были в августе четырнадцатого. Без аннексий и контрибуций. Братский мир. И оплакиваем свои жертвы. И русские, и немецкие.
– Причины?
– Невозможность победы, – очень тихо произнес царь.
– Вы предаете Россию, – твердо сказала жена.
Ее крупная грудь начала подниматься, как волны моря. Лицо покрылось нездоровым румянцем. Он быстро затушил папиросу и руками стал разгонять дым.
Императрица откинулась на подушки, она задыхалась. Он заметил пот у ключиц и за ушами. Торопливо открыл окно, в комнату влетел мороз весенней ночи.
– Руссн… од… Ам… ира… – прошептала она уже полную невнятицу.
Когда Александра Федоровна волновалась, то язык ее превращался в тарабарский, она опускала буквы и слоги, горло хрипело, и на губах выступала пена.
– Я пошутил!.. Слышите?! Пошутил!..
Трясущимися руками налил ей минеральной воды из бутыли и стакан поднес к губам. Она сделала пару крупных глотков, в горле забулькало и заурчало.
– Русский народ не простит вам мира, – медленно сказала Александра Федоровна. – Он хочет войны.
– Конечно, – согласился государь. – Воевать очень приятно. Окопы, вши и вообще…
Он всхлипнул. Но скорее от смеха, чем от слез.
Императрица заметно успокоилась. Аккуратно взяла мужа за уши и притянула к себе. Это выражало ее величайшую ласку.
– Вы говорите мне правду? – она пытливо заглянула в его глаза. – Вы не кончите эту войну позорным для себя миром?
– Несомненно.
– Поклянитесь.
– Чем?
– Нашей любовью. А лучше родиной поклянитесь.
– Клянусь, – легкомысленно сказал государь. – Но вы, наверное, запамятовали… Спаситель просил: «Не клянитесь. А скажите просто да или нет».
– Так да или нет?
– Да!.. – произнес Николай Александрович выспренно. – Конечно!..
И даже поднял правую руку вверх, распрямив ладонь. «А в чем я клянусь? – спросил он сам себя. – Непонятно. Забыл».
– Идите сюда, противный мальчишка! – императрица обняла его и с силой уложила на постель рядом. – Я сама вас раздену, – сказала, слегка задыхаясь. – Будто вы еще маленький. А я – ваша матушка или гувернантка.
– Да, – ответил он, – да!..
…Через четыре дня государь выехал поездом в Гельсингфорс под именем князя Владимира.
Встреча готовилась торопливо. А точнее сказать, почти совсем не готовилась. За такое время она и не могла быть подготовлена.
Повестки переговоров никто не знал. Неожиданное согласие Вильгельма на приезд было скорее обузой. Конфиденциальность встречи обеспечивалась смущением самих переговорщиков. Оба подложными именами защищались от возможной огласки.
– Вы знаете, что Финляндия – это центр русской смуты? – спросил государя в вагоне граф Фредерикс.
Николай Александрович был неприятно изумлен.
– Разве? Мне в Царском никто об этом не доложил.
– А вы и не просили.
И это было правдой.
– Полноте, граф. Неужели хуже Петрограда?
– Нет, не хуже, ваше величество.
– Вот видите… Самое страшное мы уже испытали.
– Но там есть Красная гвардия Финляндии, – бесцветно сообщил Фредерикс.
– Одна?
– А вам разве мало?
– В Центральной России – около двадцати подпольных террористических групп. А тут – только одна гвардия… – сказал царь, зевнув и прикрыв рот ладонью.
«Он сошел с ума, – подумал граф. – Двадцать террористических групп… если бы!.. У нас каждый студент – это обособленная террористическая группа!»
Ему было очень плохо. В последних числах февраля разгневанная толпа сожгла его каменный дом в Петрограде, а он в это время был в Могилеве вместе с государем. Вернувшись на пепелище, урожденный барон понял, что никогда не сможет стать полноценным графом и что нужно бежать куда глаза глядят.
– А откуда взялась гостиница «Socie 1 te 2 » ? – спросил Фредерикс терпеливо и тихо, ничем не выдавая своих чувств.
– Что вы имеете против нее?
– Ничего. Просто, мне интересно, чем руководствовались вы, ваше величество, выбирая место встречи?
– Я эту гостиницу запомнил. Она была в одной из записок, которую мне подавали…
А о чем была эта записка, он забыл… – с ужасом подумал министр двора.
– Не лучше ли поискать другую? – тактично предложил граф.
– А что вас настораживает?
– Просто в Гельсингфорсе, наверное, есть другие порядочные гостиницы.
