Ознакомительная версия.
СВЕТА. Какой еще книги?
ПАУЧОК. Какая под рукой. Неважно. У тебя в доме найдется книжка?
СВЕТА. Ну вот что…
ПАУЧОК. Извини. Я не хотел тебя обидеть. Книга. Любая. Десять минут.
СВЕТА. Сколько?!
ПАУЧОК. Пять. За деньги. Мы же скоро увидимся, правильно?
СВЕТА. А тебе зачем?
ПАУЧОК. Объяснения потом, с золотыми орешками в придачу. Ну? Две странички.
СВЕТА. И больше ничего?
ПАУЧОК. И больше ничего.
СВЕТА. Извращенец.
ПАУЧОК. Спасибо на добром слове.
СВЕТА. Погоди.
ПАУЧОК. Гожу.
СВЕТА…Ну чего, читать?
ПАУЧОК. Читай.
СВЕТА. «Дыхание Жоффрея, его властный, нежный и алчный поцелуй изгнали из сердца Анжелики ту горечь обиды, что время от времени и без причин возникала между ними. Она не могла этому сопротивляться. Все плохое рушилось и рассыпалось в прах. Чудо желания, которое никогда не затухало…»
ПАУЧОК. Теперь мне ничто не мешало. Ее голос, отделенный от нее самой, превратился в чистую субстанцию, и имя у нее могло быть только одно. Слова ничего не значили, я их не слышал, но эти упругие, словно на пяльцах растянутые гласные, эти акценты, трагические, как поступь древнегреческого хора, – я бы их различил в какофонии Судного дня!
А потом я «это» увидел…
СВЕТА. Слушай сюда! «Котлеты де воляй». Я представляю, в чем они их валяют!
ПАУЧОК. Розовое кримпленовое платьице по самое «не хочу» и меховой палантин на плечах – в сорокаградусную жару! Я был готов перепилить себе вены казенным ножом. Все казни египетские тьфу в сравнении с теми взглядами, которыми нас проводили от «Дяди Гиляя» до Триумфальной площади. Светику захотелось немного «почапать»! Уже не помню, сколько я дал таксисту, чтобы он увез ее в даль светлую. Запроси он мою сберкнижку, я б торговаться не стал.
Вот что такое «свидания вслепую». Тут проколы неизбежны. Зато – девять из десяти, что вы сходу уложите ее в постель. Откуда такая уверенность? Телефончик в базе данных. Раз Золушка его оставила, значит, ждет своего принца.
Я говорю о службе знакомств. Таких агентств в Москве пруд пруди, и со всеми я связан незримой паутиной. Видите, как я живу? Сотни телефонов. И против каждого – шифр. 35/163/57/4. 27/174/58/2. Возраст, рост, вес, грудь. Поэзия третьего тысячелетия.
По этому шифру, как антрополог по черепу, я могу восстановить облик всех своих женщин. Не верите? Так… что у нас тут? 21/170/60/1. Маленькая грудь. В каждой ладони – по наливному яблочку. Виноват, отвлекся.
Зоя. Мизинцы ног у нее прячутся за соседними пальцами, как две шкоды за материнскую спину. Когда она чертит, то надевает очки и еще ниже склоняется над ватманом, словно в очках она хуже видит. Пупок. Пупок у нее само совершенство. В этот крошечный наперсток входит восемь граммов орехового ликера. Если знать, как она боится щекотки, то ее выдержку следует оценить в десять баллов. Однажды она потеряла сознание в ванной…
ЗОЯ. Может, не надо?
ПАУЧОК. Я любил ее купать. Перекрыв душ, я намыливал пористую губку и спиральными движениями, от шеи вниз, съезжал по девственно упругому телу, оставляя на нем клочья пены, как метки, по которым можно вернуться назад. Но в тот день я не вернулся, потому что когда я положил губку, чтобы промыть рукой самое нежное местечко…
Ты мокрая!
ЗОЯ. Что будем делать?
ПАУЧОК. Повернись.
ЗОЯ. Можно мне хоть раз…
ПАУЧОК. Нет.
ЗОЯ. Но почему?
ПАУЧОК. Зоя, ты помнишь наш уговор?
ЗОЯ. Уговора не было. Есть твоя прихоть, которой я почему-то должна подчиняться.
ПАУЧОК. Тебе не нравится эта поза?
ЗОЯ. Мне не нравится, когда из меня делают четвероногого друга.
ПАУЧОК. Возлюбленную.
ЗОЯ. Интересное сочетание.
ПАУЧОК. Мы познакомились в июле. Я ехал в точку с классическими координатами «на Твербуле у Пампуши», уткнувшись в газетную сплетницу, от которой меня заставила оторваться опасная близость эскалатора. И вдруг я вижу: нежнейшая пятка в ажурном плену сандалии, точеные ножки, символически прикрытые ситцевой юбочкой с запахом из серии «мужчинам некогда», острые лопатки под прозрачной марлевкой, и этот светлый пух на загорелой шее…
«Я знаю тебя, маска!»
Она одернула юбку, словно мой неуклюжий взгляд подпортил ей товарный вид, и, сойдя с эскалатора, повернула к аптечному киоску, я же приклеился к бульонно-пирожковому прейскуранту. Между тем она вышла на улицу и двинулась в сторону центра. Держась за ней метрах в десяти, я быстро дорисовал картину: эта танцующая походка, эта манера придерживать сумочку, чтобы та не болталась на плече, даже это провинциальное уважение к светофорам… все сошлось!
Она остановилась возле памятника сочувственно кивающего поэта, и только тут до меня дошло: это же и есть Зоя, с которой у меня назначено здесь свидание! Марлевка, ситцевая юбка в горошек, замшевая сумочка – все эти приметы были названы мне по телефону! Стоило же мне увидеть ее лицо, как все иллюзии рассыпались в прах.
Но зато потом… предчувствие… сейчас она повернется ко мне спиной…
ЗОЯ. Ай!
ПАУЧОК. Больно?
ЗОЯ. Нет, ничего.
ПАУЧОК. Ты такая горячая, будто там у тебя трубы парового отопления.
ЗОЯ. Ты любишь меня?
ПАУЧОК. Я по тебе с ума схожу.
ЗОЯ. Люби меня, милый. Люби меня изо всех сил.
ПАУЧОК…вот, тут ровно тысяча.
ЗОЯ. Не пропадай.
ПАУЧОК. Вообще-то полагается деньги вперед, но мы с Зоей свои люди. Любовь в Москве – дорогое удовольствие. «Традиционный секс» – от 500 до 2000. «ВВС», то есть «все виды секса», вдвое дороже. А еще есть садо-мазо, есть 2 + 1. Или вот… «Две сестренки с мамой, а возможно, и бабушкой, пригласят в гости состоятельного мужчину». Есть в зале состоятельные мужчины?
В мире нежных чувств это называется «материальной поддержкой». В изложении темпераментной Зои, не чуждой философских обобщений, это звучало примерно так: «Всякая женщина имеет свою цену. Теремок в Барвихе, БМВ, шуба из голубого песца… далее со всеми остановками до конечной: площадь трех вокзалов. Мужчины, не будьте ханжами. Если вы подаете бомжам и калекам, не обречете же вы на вымирание прекрасную половину человечества!»
Я – нет. Все, что я зарабатываю, я честно отдаю им. Вам, мои красавицы. Еще один Зоин афоризм: «Женщины делятся на две категории: тех, кто вошел в воду, и тех, кто стоит на берегу». «Пока», – добавляю я за ней. И давайте сразу отбросим заблуждение, будто мы говорим на разных языках. Для меня, как и для вас, любовь не начинается постелью и ею не заканчивается. Скрипящий под двумя парами ботинок наст, поманившее отражение в витрине, невысказанные слова в натопленном купе – это все она, ее тайные знаки.
А постели, кстати, может и не быть.
ТАМАРА. Ну чего? Пошли, что ли?
ПАУЧОК. Мне предложили трех проституток на выбор, я показал на Тамару. Не то чтобы красавица…
ТАМАРА. Ты, можно подумать, Ален Делон!
ПАУЧОК…но фигурка!., эбонитовая статуэтка. – У тебя отец негр?
ТАМАРА. Ты что, расист?
ПАУЧОК. В библейском понимании. Я поклялся на Священном Писании, что ни одна раса, ни одна самая маленькая народность не будет обойдена моим вниманием. Не всё, как ты понимаешь, зависит от меня, но что касается социалистического Интернационала, то, кроме лопарей, я, кажется, никого не обидел.
ТАМАРА. Слушай, ты кто?
ПАУЧОК. В каком смысле?
ТАМАРА. Говоришь ты как-то чудно. Бабы давно не было?
ПАУЧОК. Не в бровь, а в глаз.
ТАМАРА. Выпить хочешь?
ПАУЧОК. Пожалуй.
ТАМАРА. Я принесу. Ты вообще как любишь? С «атрибутами»?
ПАУЧОК. Спрашиваешь!..
«Атрибуты»? Это была обычная съемная квартира с претензией на аристократизм – гостиная с дешевыми литографиями и обивкой «под бархат», офис, спальня, кухня. В часы пик пропускная способность увеличивалась вчетверо. 60 % из того, что зарабатывали девочки, забирала хозяйка, которой надо было подкармливать ментов, взявших «нехорошую квартиру» под свою опеку. В восемьдесят седьмом такой оазис посреди Москвы был еще в диковинку, и, чтобы туда попасть, нужно было собирать рекомендации, как при вступлении в партию.
Рабочее место в спальне являло собой две сдвинутые кровати, которые, казалось, должны непременно разъехаться в самый неподходящий момент. На стуле стоял портативный «Филипс». Еще один, по-видимому сломанный, магнитофон забросили на шкаф. Между занавесок проглядывал балкон, где постоянно что-то сушилось на веревке: после каждого клиента девушкам вменялось в обязанность застирать использованное полотенце. На голом туалетном столике, перед трельяжем, стоял полупустой флакончик с красным…
ТАМАРА. Сделать тебе маникюр?
ПАУЧОК. Это у тебя что?
ТАМАРА. В рюмках – водка, ну и запить. Ничего, что мы из одного бокала?.. Как тебе мои «атрибуты»?
ПАУЧОК. Поставив поднос, она продемонстрировала мне черные ажурные чулки и черные бикини. С ножками я угадал.
ТАМАРА. За что пьем?
ПАУЧОК. За любовь?
ТАМАРА. За любовь без обмана!
ПАУЧОК. Она выпила, не поморщившись, запила минералкой и, так и не присев, мотнула головой: ты, мол, сюда зачем пришел? Простынки, которой мы общими усилиями покрыли продавленный матрас, едва хватило на ширину любовного алькова. Тамара деловито раздела меня, и, пока я полулежал на кровати, уже не спеша, как бы поддразнивая, снимала с себя деталь за деталью – явно в подражание героине какого-то убойного эротического триллера.
Ознакомительная версия.
