Людмила Стрельникова - Мастера вызывали?

Не выдержав неопределённости, Николай Афанасьевич предупредил очередь, что на время отлучается за деньгами, и побежал к ближайшей телефонной будке.

Как раз начался ливень, на асфальте в один момент образовались обширные лужи, и крупные капли, падая в них, вздували крупные пузыри, но он уже заскочил под крышу, отметив про себя: «Раз пузыри – пройдёт быстро».

Набрав номер телефона сына, он сообщил ему на завод:

– Очередь стоит, но товара пока нет. Я полчаса жду – и ничего. Звонить или не звонить?

– Не звони. Можно вспугнуть: приедут раньше времени и концов не найдут. Брать лучше с поличным. Подожди, у меня смена закончилась – иду к тебе.

Дожидаться Николай Афанасьевич решил в телефонной будке, так как дождь продолжал хлестать по потемневшей земле.

«Вот зачастил некстати», – подумал он, беспокойно посматривая сквозь помутневшие стёкла на универмаг, но с покупками оттуда никто не выходил, и это его успокаивало.

Дождь кончился через несколько минут, и сразу же он увидел спешащего по улице Сергея. Опасаясь, что сын проскочит мимо, он рванулся к нему из своего укрытия и, желая сократить путь, ринулся через мутную лужу напрямик…

Сергей, возможно бы, и не заметил отца, проскочив мимо, но его остановил странный сдавленный вопль, донёсшийся откуда-то сбоку, после чего знакомый голос стал низвергать не известно по чьему адресу брань и проклятья.

Бросив взгляд в сторону, Сергей увидел странную картину, приведшую его в первый момент в замешательство: из большой плоской лужи, глубина которой не превышала десяти сантиметров, торчала одна голова Николая Афанасьевича и скверно ругалась. В первый момент сын даже остолбенел от такого зрелища – куда же девалось тело его дрожайшего родителя? В воображении никак не укладывалось, что оно могло поместиться в столь мелком объёме или наполовину раствориться в жидкости.

Голова, возвышавшаяся над гладкой поверхностью лужи, напоминала бюст без пьедестала, случайно оброненный кем-то посреди улицы. Всё выглядело так нелепо, что Сергей долго бы не пришёл в себя, если бы голова не призвала его на помощь.

– Чего глаза таращишь? Давай, вытаскивай, пока не утонул.

Слова привели его в чувство, и он бросился к отцу в воду, вздымая фейерверки брызг.

– Поосторожней, поосторожней. Не хватало, чтобы я еще волосы намочил, – завопила голова. – Близко не подходи, протяни руку.

Сын остановился в трёх шагах, схватил Николая Афанасьевича за плечи и потянул на себя. Из удивительно плоской лужи стало подниматься удивительно объёмное тело, так и казалось, что оно формируется каким-то странным образом из тончайшего слоя воды. Через несколько секунд промокший до нитки Николай Афанасьевич стоял рядом с сыном в натуральную величину и переводил дух.

– Ох, чуть не утонул в луже. Кому сказать – засмеют. Люк проклятые сантехники не закрыли, а яму разве видно? Там же колодец метра четыре глубиной, ухнешься – и с головой. Как это я за края руками зацепился.

Он недоверчиво посмотрел на свою правую руку, потрогал её левой, затем осторожно приподнял, пошевелил пальцами, покрутил кулаком и радостно воскликнул:

– С испугу заработала. Ах, ты моя родимая, да не сработай ты сейчас – быть бы мне утопленником. Заработала, ну надо же! – он повернул к сыну восторженное лицо.

Тот улыбался.

– Поздравляю. Не было бы счастья, да несчастье помогло… Ладно, теперь к делу. Время не ждёт. Стой здесь, охраняй лужу, чтобы кто другой не провалился, а я в магазин смотаюсь.

Через несколько минут Сергей исчез в универмаге, а спустя ещё двадцать минут к центральному входу подкатила милицейская оперативная машина. Отдел «мужские сорочки» был опечатан, товар конфискован и, как говорится, преступный синдикат прекратил своё существование.

В этот же вечер Сергей отправился в квартиру Холмогорских, вспомнив, что оставил там связанного Виктора.

Прошли ровно сутки, и тот хоть и лежал на диване, но изрядно измучился от неподвижного образа жизни. Поэтому, когда в комнате появился мастер, он принялся ругаться.

– Ты что, голодом решил меня морить? Сутки без еды. Я и без того худой, у меня никаких жировых запасов, мне нельзя голодать.

– Хватит стонать, привыкай к суровой жизни, в тюрьме слаще не будет, – сурово проговорил Сергей, перерезая ножом верёвки.

Кряхтя, Виктор с трудом поднялся, размялся и только после этого заострил своё внимание на последнем предложении.

– А при чём тут тюрьма? Я на Ларисе собираюсь жениться. Подумаешь проступок – увез в деревню. Она радоваться должна, что с мальчишкой беру.

– Дело не в Ларисе, а в том, что ваша лавочка закрылась. Сегодня милиция взяла ваших. Иди, признавайся. Добровольное признание сокращает сроки.

– Как взяли? За что? – Глаза его беспокойно забегали по комнате, такой вести он не ожидал, предполагая, что конфликт продолжается в основном из-за девушки.

– Я объяснять не собираюсь, как и за что. Тебе лучше известно. Давай, беги в милицию, пока не пришли за тобой, а придут сами – надбавят срок.

Жизнь интересна тем, что никогда не знаешь, что с тобой будет завтра.

А назавтра произошло следующее. Не успел Сергей прийти на завод и приступить к работе, как по селектору прозвучал требовательный голос секретаря:

– Торбееву к девяти часам явиться к директору.

Сообщение прозвучало неприятно, хотя молодой мастер ожидал последствий после собрания. Тут же мимо проплыла Лыкова и бросила в его сторону торжествующую ухмылку, ясно говорящую: «Ну что, достукался?»

К рабочему столу Торбеева подскочил Елисеев, мастер из соседнего цеха, принёсший на подпись кое-какие документы, и таинственно зашептал:

– Выражаю свои искренние соболезнования. Можешь сразу захватить заявление на увольнение и скажи спасибо, если подпишут по «собственному желанию», а то припишут какую-нибудь статью, к примеру – за несоответствие занимаемой должности – и ни на одном приличном предприятии не примут.

– Рано отпеваешь, – хмуро отмахнулся Сергей. – Я без боя не сдаюсь.

– Не петушись, повинись, – посоветовала пожилая монтажница, принёсшая ему детали из другого цеха и слышавшая конец разговора. – Ты молодой, вот и вали всё на молодость, пока есть такая возможность. В старости не на что будет ссылаться. А тут скажи – по глупости, мол, сболтнул лишнее. Простят. Мало ли чего в молодости не бывает.

Подошла и Ирочка с печальным лицом.

– Ой, что будет? Неужели выгонят?

– Ладно, пойду. – Сергей поднялся с места. – Я правду за ошибки молодости выдавать не собираюсь, даже если уволят.

Твёрдой походкой он направился к кабинету директора. Кто-то, из столпившихся у его стола, бросил ему вслед траурным тоном:

– Прощай, дорогой товарищ. Мы тебя никогда не забудем.

Торбеев отсутствовал около часа, и всё это время цех напряженно ждал развязки. Результаты оказались поражающими: когда в дверях возник сияющий мастер, от каждого движения которого веяло энергией, уверенностью в себе и вдохновением, цех замер в едином порыве удивления.

Ирочка с пересохшим от волнения горлом пролепетала:

– Что?

– Меня назначили начальником цеха.

Несколько секунд царило мёртвое молчание, потом цех взорвался радостным возгласом:

– Ура-а!

– Правильно. Вместо двух тунеядцев будет один добросовестный начальник, – одобрила пожилая монтажница, имея в виду Рыкунова и Крабова.

Елисеев развёл руками и, улыбаясь, покачал головой:

– Да, бывают в жизни удивительные моменты. Ну что, Торбеев, поздравляю. – Он протянул ему руку и крепко пожал. – Вот теперь и наводи порядок.

Вечером в этот же день Сергей привёз из деревни Женьку и Ларису.

Девушка выглядела сумрачной, говорила мало. Она переживала трудный период, столкнувшись с человеческой подлостью вплотную.

Все мы живем не столько в реальном, сколько в мире собственных вымыслов, даже тогда, когда пытаемся комфортабельно обставить квартиру или мчаться на собственной «Волге» куда-нибудь на юг; тем более это касается людей молодых и неопытных. Одни ошибаются в себе, вторые – в других, третьи – и в себе, и в окружающих, и лишь немногие способны трезво подходить к жизни, не преувеличивая своих возможностей, не умаляя чужих достоинств и не идеализируя способностей преуспевающих. Но ошибаться – это ещё не значит получать окончательный результат, главное – уметь преодолевать и свои, и чужие ошибки, затрагивающие твои интересы, чтобы не принять первый же встречный тупик за конец дороги.

И Ларисе требовалось время, чтобы выйти из тупика и вернуться на бесконечную дорогу жизни. Коллеги, которым она верила, оказались махинаторами, приспособленцами, и разоблачение их походило на тяжёлый бред собственного сознания. На первый взгляд внешне это были приличные люди, а в глубинах души – мелкие дельцы и проходимцы, жаждущие жить за чужой счёт. И сознание обязано было пережить их, преодолеть барьер иллюзий и розовых сновидений, чтобы впоследствии обладать трезвым, ясным взглядом на мир.