Говорить было не о чем: мать, как обычно, ничего не спрашивала, а сам Иван не знал, о чем разговаривать. Они посидели, думая о своем, и скоро легли спать.
Утром Иван проснулся рано и долго лежал, позабыв, почему он здесь и зачем приехал. За окном плыла белая водянистая бесшумная марля, накинутая на мир, как сачок. Иван оделся и пошел в сарай поколоть дрова: он хотел осадить топор и приноровить руку.
Еще по дороге, в автобусе, Иван решил, что зарубит мать топором: так и быстрее и надежнее будет.
Она, заслышав, что он встал, начала возиться на кухне.
Иван вернулся в избу с дровами и засунул топор под сложенный диван. Он сел есть картошку, томленную в печи, изредка поглядывая на мать: она все еще была в новой кофте, словно не снимала ее с вечера.
После завтрака мать понесла посуду на кухню, и Иван посидел один, не думая ни о чем. Затем он вынул топор и полез в подпол. Здесь было темно и сыро, и банки с огурцами на полках тихо звенели, если их задеть. Иван постоял, вдыхая знакомый с детства воздух: он раньше часто лазил сюда прятаться, хотя сам не знал, от кого.
Мать вернулась в комнату, собирая что-то мелкое со стола, и Иван позвал ее вниз.
– Да что нужно-то, Ваня? – спросила мать. – Там двоим и не повернуться.
– Найти не могу, – сказал Иван; он не придумал, что потерял, и решил не объяснять. – Сойди сюда, я без тебя ничего найти не могу.
Было слышно, как мать поставила, что было в руках, обратно на стол и пошла к открытому люку. Иван чуть отодвинулся от лестницы, чтобы ей было удобно спускаться, и стал ждать с поднятым топором: он в избе не хотел пачкать.
В подполе было темно, и оттуда Иван не видел, что воздух над рекой уже наполнился светом. Туман постепенно таял, и над серым, маленьким, срединным российским городом, над обступившими его лугами и жидким лесом всходило новое бледное солнце Ивановой свободы.
Лодку совсем не качало, и она легко скользила сквозь мелкие валики волн. Сколько было видно – море лежало недвижное, плоское, отблескивая колкими солнечными искрами, что заставляли глаза щуриться даже в темных очках.
Полторанин страдал от жары и думал только о том, как снять тяжелый оранжевый спасательный жилет, который его и остальных пассажиров заставили надеть перед экскурсией на остров.
В шлюпке умещалось двадцать шесть человек, и девять таких шлюпок сейчас спешили, уверенно тарахтя спрятанными под кормой моторами, к белому кружеву прибоя у золотистого песчаного пляжа, над которым темной густотой зеленели пальмы и другая тропическая зелень – словно вырезали картинку из туристического путеводителя. Если б не паривший спину жилет, Полторанин бы был счастлив: ему для счастья требовалось немного.
Он снова пожалел, что жена и дочь отказались поехать на экскурсию. Когда собирались в круиз, Полторанин читал присланную турагентством брошюру вслух, и никто не возражал против экскурсий. Он вспомнил, как в субботу утром – за день до отъезда – они сидели на большой светлой кухне у себя дома на замерзших Чистых прудах и Полторанин – кофе не допит, круассан не доеден – разглядывал блестящие фотографии лайнера, на котором предстояло путешествовать.
– Подумайте, девочки, – восторгался Полторанин, пытаясь заразить своим энтузиазмом жену и дочь, – лайнер Vista Magica принадлежит компании Vista Cruises , которая, в свою очередь, относится к классу круизных компаний “Премиум”. Премиум, – повторял Полторанин, оглядывая семью, – нам бы кто в детстве предложил на лайнере покататься, – поворачивался он к жене за поддержкой. – А?
Жена согласно кивала, мучительно втягивая в себя зеленый сок сельдерея с яблоком, который, собственно, и был ее завтраком. Она легко соглашалась с неважными для себя вещами.
Полторанин, давно – еще в начале женитьбы – решивший воспринимать равнодушие как синоним уживчивости и хорошего характера, продолжал изучать брошюру, находя новые поводы для восторга:
– Корабль водоизмещением сто пять тысяч тонн, имеет шестнадцать палуб, четырнадцать лифтов и тысячу триста шестьдесят кают для трех тысяч шестисот пассажиров, – объявлял Полторанин, гордо глядя на дочь, словно он построил все это сам. – Шестнадцать палуб! Я даже представить такое не могу.
Дочь оставалась безучастной: она привыкла к эмоциональности отца и – с недавнего времени – считала ее постыдно смешной. Ей исполнилось тринадцать, и, словно перейдя невидимую другим границу, она впала в состояние мечтательного транса, будто новые гормоны, наводнившие ее растущее тело, окутали девочку пеленой отдельности и унесли в заколдованное царство подросткового созревания, куда взрослым доступ закрыт: туда можно только послать SMS. Она полуспала, полугрезила, бессознательно готовя себя к женской жизни, которая часто так и проходит – в мечтах.
Полторанина раздражала ее нынешняя неактивность и приобретенный иммунитет к его восторженности: он был лучший концертный администратор в России и привык держать, выстраивать своей волей коллективы музыкантов, а часто и превращать их в коллективы из разрозненных, ценящих только себя звезд. В его глазах нынешнее поведение дочери было предательством, и постоянно, ежедневно играющийся концерт – жизнь семьи – оказывался под угрозой срыва. Он, собственно, и решил поехать в круиз, чтобы объединить всех в контролируемом пространстве – откуда некуда деться и оттого нужно быть вместе. Полторанин ценил только сыгранные коллективы.
– Слушайте, слушайте. – Он находил все новые интересные вещи о будущем путешествии. – “К вашим услугам четыре ресторана и пять баров, работающих по системе “все включено”. На борту три бассейна, пять джакузи, а также солярий, SPA-центр, салон красоты и теннисный корт на открытой палубе”. – Полторанин остановился отпить холодный кофе и оглядел семью. – Теннисный корт, – повторил Полторанин. – Теннисный корт. Каково?
Жена разделила его восторг кивком и спросила, есть ли на корабле что-нибудь для детей. Она хотела помочь мужу заинтересовать дочь, хотя сама не очень переживала из-за ее новой отчужденности; ей было знакомо это чувство, что, раз придя, осталось с нею на всю жизнь.
– А как же, – обрадовался участию семьи Полторанин. – Казино, нет, не то, танцевальный зал, ночной клуб, дискотека, а, вот. – Он наконец нашел, что искал: – Детский бассейн, детская площадка, детский мини-клуб и видеоигры.
Они отплыли из Сингапура и уже были в море семь дней, но ничего из перечисленного так и не заинтересовало дочь: целыми днями она лежала около бассейна, глядя на маленький экран айпода. Полторанин нашел на корабле специально оборудованную стену для тренировки альпинистов, но никто из семьи его не поддержал, и он лазал по ней сам, срываясь и обдирая обожженные солнцем колени и локти. Было противно липко от тяжелого металлического шлема, жесткие страховочные ремни резали пах. Жена стояла в тени внизу, изредка советуя ему быть осторожным, хотя беспокоилась мало: она думала о проходящей молодости и блекнущей красоте, но, однажды смирившись со всем в жизни, не очень о них жалела. Полторанин ее любил и зарабатывал много денег. Жить он особенно не мешал, часто уезжая с концертами в Европу и Японию, и вместе им было хорошо и покойно. Она его тоже любила и радовалась своему давнему решению выйти за него замуж. Всякий раз, встретив нового мужчину, она – по женской привычке – прикидывала, было ли бы ей с ним лучше, чем с мужем, и каждый раз уверялась в правильности своего выбора. Это наполняло ее тихим счастьем – как теплая ванна, только внутри.
Вчера вечером в каюте Полторанин попытался поссориться, уговаривая своих поехать на остров. Жена отказывалась, ссылаясь на жару. Она уже записалась в SPA-центр и собиралась провести там все утро. Дочь ничего не говорила и сидела на узкой койке, защищенная от внешнего мира маленькими черными наушниками. Под конец она сказала, что никуда не поедет, потому что все острова выглядят одинаково и оттого ей скучны. Полторанин взорвался, вскочил и, назвав ее избалованной нахалкой, ушел из каюты, прихватив брошюру. Он нашел освещенное место в галерее магазинов и принялся читать самому себе о путешествии, которое совершал.
“Круиз! – читал Полторанин. – Какое интригующее сочетание звуков! Какой интересный и манящий мир ярких эмоций, повышенного комфорта, приятных неожиданностей, завораживающих впечатлений и новизны. Какое счастье пропитаться этим духом романтики, очутиться в атмосфере праздника, дружелюбия, изысков, как дизайнерских, так и кулинарных, как музыкальных, так и азартно-игровых. Мечта многих оказаться среди таких счастливчиков! И наступает время, когда все это становится доступным”.
“Вот, – думал он, – время наступило, но, кроме меня, оно никому не в радость. Отчего так?” Ему хотелось, чтобы его больше ценили. “Ладно, – решил Полторанин, – поеду на остров сам. Нужно не забыть фотоаппарат, а то всегда забываю”. Он еще немного порасстраивался, затем послушал плохих музыкантов, играющих на верхней палубе, и, успокоившись, пошел в каюту. Полторанин любил скверное исполнение: оно доказывало редкость таланта.
