В другой руке она держала веревку, на которой была привязана коза, и та поминутно дергала это маленькое жизнерадостное создание.
Я приподнял голову и повернулся на бок.
Тело, похоже, уцелело, но ныло, как после жерновов.
Едва я пошевелился, златовласая проказница отскочила за свою козу и стала наблюдать за мной оттуда.
А я смирно лежал на боку. Встать просто не было сил.
Да и не хотелось.
Озеро, коза, поле… Словно я вдруг вернулся в свое деревенское детство.
Так прошло минут пять.
Девочка, осмелев, снова подошла ко мне, держа уже козу за рога.
Видя, что я не двигаюсь, она опять осторожно присела рядом и спросила:
– Вы кто, пан?
– Я? Я парашютист.
– А где ест ваш спадохрон?
Я посмотрел на ее веселенькое личико и совершенно серьезно ответил:
– В самолете забыл.
Она вначале удивилась, а потом приставила свой маленький грязный пальчик к своему виску и покрутила им туда-сюда.
И столько в ее взгляде было жалости и сочувствия ко мне, что я смутился и, не зная, что еще сказать, погладил ее по золотым кудряшкам.
И опять закрыл глаза.
«Что со мной?
Почему я не радуюсь чудесному, невероятному спасению?
Почему я не хохочу от счастья, как сумасшедший?
Почему не пляшу, не катаюсь по берегу от полноты жизни?
Моей замотанной жизни!
А точно ли моя она была, та жизнь?
Зачем Господь, до последнего продержав меня на переговорах, потом все-таки допустил в обреченный самолет?
А определив в самолет, который неминуемо должен был взорваться, выбрал для меня то самое кресло, которому единственному предстояло уцелеть в катастрофе.
Почему он не дал разорвать меня на куски на высоте пять тысяч метров, а отправил меня на встречу с землей в свободном падении, безо всяких, впрочем, шансов на спасение?!
И зачем Он, Создатель всего живого и Вершитель всего, что деется, простер на финише моего безумного полета это озеро?
Зачем, с какой потаенной целью Он в последний миг передумал и отвел от меня неминуемую смерть, собрав мою волю в кулак, до нечеловеческого хладнокровия?
Почему?
Для чего?
Какую миссию Он мне предназначил?»
От этих фаталистических мыслей меня вдруг отвлек мой маленький любопытный ангел – она вручную стала открывать мне глаза, не дождавшись этого решительного шага от меня.
Когда наши, уже совместные, усилия снова открыли моему взору наш прекрасный и добрый мир, моя милая проказница спросила:
– Пане спадохронье, вы козу доиць умиете? Я хце млека.
Я посмотрел на козу, общипывающую сочный польский лопух, на ее налитое вымя, на ангела с большой кружкой, и тут меня словно прострелило:
«Неужели Создатель спас меня только для того, чтобы я подоил козу и напоил молоком это чудное создание? Неужели именно для этого?»
Ведь голову даю на отсечение – никто из пассажиров того самолета не умел доить козу!
Кроме меня. Я-то в детстве доил бабушкиных коз чуть ли не каждый день.
И я ответил, посмотрев в голубые детские глаза:
– Умею, мой ангел…
И, взяв из ее маленьких ладошек посудину, пополз к козе – исполнять свою миссию.
Воистину неисповедимы пути твои, Господи!
Это Дедушка Мороз Красный Нос
Я часто плакал в этом году, хотя папа с мамой меня очень любят.
Мне иногда даже от их любви плохо делается.
Да и не только мне, но и им самим.
Но, как они говорят, пусть им будет хуже, лишь бы их единственному чаду, то есть мне, было хорошо.
А что для меня хорошо, это могут знать только мои родители. Тут права голоса я не имею. И поэтому, хотя мне было уже семь лет и я прекрасно знал, что никакого Деда Мороза нет, мои родители решили пригласить под Новый год для их ребенка, то есть для меня, Деда Мороза. Папа сразу добавил:
– И Снегурочку.
Мама остановила его инициативу:
– Хватит и одного Деда Мороза.
Папа загрустил.
Я решил поддержать папу:
– Хочу со Снегурочкой.
Мама скривилась, но против двоих устоять не могла.
– Хорошо, пусть Дед будет с бабой.
– Ура! – захлопал папа в ладоши.
– Тогда, – вдруг заявила мама, – пусть приходит поздравить малыша и Буратино.
– Какой Буратино? – переспросил папа.
– Какой Буратино? – переспросил я.
– Обыкновенный, с длинным носом.
– А, – вдруг загадочной тихо заговорил папа. – Я понял, какого Буратино ты хочешь пригласить.
Надо сказать, что папа давно ревнует маму к носатому контрабасисту из их оркестра.
– Да, какой ты проницательный, а ты думаешь, я не знаю, какую ты хочешь пригласить Снегурочку.
Надо еще вам сказать, что мама давно ревнует папу к рыжей виолончелистке. Из их же оркестра.
Успокоил их я, предложив пригласить еще и Карлсона.
Мама сразу же согласилась.
Папа поворчал немного, но, позвонив куда-то, согласился и он.
Я написал письмо Деду Морозу с просьбами привезти мне из далекой Лапландии побольше подарков. Перечень подарков занял у меня ровно три листа.
– Пиши, пиши больше, – советовала мама, глядя вызывающе на папу, – все равно бесплатно из Лапландии от Деда Мороза. А заодно подпиши и шубку твоей маме, а то десять лет хожу в одной и той же.
– Знаешь, сынок, – сказал папа. – Мне, конечно, не тяжело сходить и отнести твое письмо на почту, но что-то список уж очень длинный. А потом, причем здесь мама? Дед Мороз же приезжает к тебе, а не к маме. Хотя, – рассуждал папа, – эта идея привозить подарки и взрослым не такая уж плохая. Я, пожалуй, подпишу и пару брючных подтяжек для себя.
– Папа, у тебя ничего не получится, остановил я его. – Дед Мороз сразу же отличит твой взрослый почерк от детского. Вы же пишете так, чтобы никто ничего не понял, в отличие от нас, от детей.
– Да?
– Да.
– Ну тогда ты подпиши.
Я подписал.
Правда, после этого мама еще попросила подписать флакон французских духов, а папа – две бутылки шотландского виски. Тогда мама попросила вечерние туфли от Версаче, а папа трубку из орехового дерева. Мама…
В общем, исписав десять листков, я закончил, запечатал конверт и подписал! «Дедушке Морозу от ученика второго класса Миши Шумова».
На следующий день папа взял мое письмо и пошел на почту отсылать.
Вечером, когда мы всей семьей кушали жареную камбалу, я спросил папу:
– Ну как, папа, отослал мое письмо в Лапландию?
– Конечно, – бодро ответил папа – страшно повезло. Там, на почте, как раз сидел представитель Деда Мороза и принимал письма для своего шефа.
– Как интересно, – отметила мама.
– И знаешь, дорогая, он даже прочитал внимательно письмо нашего малыша и долго смеялся, не понимая, зачем мальчику норковая шуба, французские духи и другие дамские вещи.
– Да что ты говоришь, милый? – удивилась мама.
– Да, представляешь, дорогая, сколько я его не уговаривал, он решительно вычеркнул все то, что ты попросила вписать в трогательное письмо нашего малыша.
– Да? А шотландское виски он не вычеркнул?
– Представляешь, нет.
– И немецкое пиво тоже не вычеркнул?
– Наверное, он это просто не заметил.
– Невероятно. Какой невнимательный представитель у Деда Мороза.
Папа уже закончил кушать и, поблагодарив маму за замечательно поджаренную камбалу, поднялся и пошел смотреть телевизор. Но у самого выхода он остановился и, оглянувшись, добавил:
– А еще, сынок, тот представитель Деда Мороза сказал, что Буратино заболел и не придет к тебе под Новый год.
– Заболел? – расстроился я.
– И что же у него болит? А он не сказал, что и Снегурочка может не дожить до Нового года? – взорвалась мама.
– Представляешь, дорогая, не сказал. А она что, заболела? – заволновался папа.
– Если не заболела, то, очевидно, заболеет.
– Почему? – искренне удивились мы с папой.
– Очень просто. Заразится от заболевшего Буратино.
Папа что-то прикинул и, почесав сытый живот, сказал:
– Вообще-то я пошутил на счет Бурати-1 но, малыш. Он вполне здоров и, наверное, придет к тебе вместе с Дедом Морозом, – и, посмотрев на маму, вызывающе добавил: – и Снегурочкой.
Мама ничего не ответила. Она уже мыла посуду.
Наступил предновогодний день.
Мама с утра умчалась в парикмахерскую.
Папа, как всегда, в последний момент стал готовиться к установке в зале новогодней елки, усиленно почесывая свой затылок. Его уверения, что елка – это анахронизм языческих времен, не смогли переубедить ни маму, ни меня. И когда он стал зачитывать нам из медицинской энциклопедии выдержки о влиянии эфирных масел, выделяемых корнями, шишками и иголками вечно-зеленых деревьев, на слюнные железы подвида беличьих, я закрыл уши, а мама сказала:
– Тебе просто лень.
Папа надулся, как индюк, и, схватив ведро, пошел искать песок и елку.
Наконец елка стояла в нашей квартире. Правда, из-за того, что все приличные елки были уже раскуплены, папе досталась маленькая сосенка. Но папа сказал, что это такая порода елок из Голландии.
– Да и вообще, сынок, кто что заметит? Мы ее сейчас завесим игрушками и цветными бумажками – и все будет в порядке.