Сегодняшняя помада пахла как-то иначе, богаче и вкуснее, и сердце у Светки предательски заныло.
– Что это, Мариш? Дай сюда! – Она быстро выхватила тюбик и прочла название на золотистом тюбике. – Вот это да! Это ж «Коти», с самого Парижу? Мамочка родная, а как пахнет! Ммм…
От неожиданности Светка совсем перестала следить за речью и тут же выдала с головой свое кристальное рабоче-крестьянское происхождение. Косметика от «Коти», иностранного производства, такая знаменитая и недоступная, что о ней не могли даже мечтать, – не то что держать в руках и красить свои пролетарские губы большинство москвичек. И тут эта маленькая драгоценность, прямо на третьем этаже общежития Текстильного института. Света не сводила с тюбика глаз.
– Ну да, «Коти», – улыбнулась Марина, глядя на раскрасневшееся от волнения лицо Светы. – Хочешь, отдам? Да ты бери, бери.
Света испуганно протянула тюбик обратно.
– Ты что?
– А что?
– Это ж…
– Ну да. Мне клиентка отдала. Ей муж привез, а ее такой цвет старит. Вот мне и отдала. А мне этот колер тоже не нравится. А тебе идет. Честное комсомольское!
Света долго стояла молча, на ее лицо набегала то тень, то почти благоговение. Наконец она кивнула и бросилась Марине на шею.
– Мариш! Ты золото! Золото настоящее. Проси что хочешь, ни в чем не откажу.
– Тогда… Буду петь – ты не торопись, – улыбнулась Марина и рассмеялась, глядя на обескураженную Свету.
– Я тороплюсь?
– Нет, это я так, – подмигнула Марина и начала перебирать ворох одежды. Света отошла от зеркала и, сев на стул, стала крутить в руках вожделенную помаду.
Марина тем временем погрузилась в раздумья, покусывая губу и теребя сизую юбку плиссе, лежащую на ее кровати. Потом покосилась на портреты Ленина и Сталина, словно великие вожди могли ей чем-то помочь.
Наконец Марина решилась. Белое крепдешиновое платье с пышным шифоновым подъюбником и синий-синий шелковый пояс вокруг талии. Примерила, подошла к зеркалу.
Оттуда на нее смотрела миленькая брюнетка, стройная, миниатюрная, с большими карими глазами и непокорными растрепанными волосами. И этой брюнетке определенно шло платье. Марина ни разу еще не пожалела, что сшила себе его, хоть Валевская и говорила, что пышная юбка сейчас не так актуальна, как струящаяся или узкая. На ткань ушла зарплата за два месяца. Зато пояс достался бесплатно, из обрезков ткани в пошивочной.
Она деловито повертелась перед зеркалом, завела руку за спину, чтоб не видеть шрам от ожога, подкрасила губы и проворно взбила волосы. Раньше она мечтала о длинных волосах…
Первый раз волосы Марише остригли, когда она только оказалась в приюте. Ей тогда было восемь, и теперь она уже смутно помнила то время. Воспитывал ее отец, мать умерла, произведя малышку на свет. Папа, Иван Тимофеевич, был инженером на заводе, Героем труда, и однажды слег с тифом. А через три дня, как говорится, преставился. Сама Марина тоже заболела, но как-то выдержала, выздоровела и была отправлена в Замоскворецкий приют. Там-то ее и остригли – вшей побоялись. Она до сих пор, вспоминая, ощущала ту наступившую невесомость в голове, когда последние черные пряди упали на дощатый пол.
С тех пор она мечтала о волосах. Но в приюте отращивать запрещали, а потом… Потом она поступила в институт, насмотрелась, как товарки мучаются, грея на дровяной колонке воду, и решила отложить шевелюру на будущее. А через год познакомилась с Валевской.
– Милочка, – сказала Режина Валевская, тронув себя за серьгу тонкими пальцами. – Длинные волосы, это же так немодно! Теперь в фаворе быстрота, живость, легкость и практичность форм. Именно это я вижу у вас на голове.
Теперь Марина изучала свою прическу в зеркале. И должна была признать Режинину правоту. Живость и легкость действительно были налицо. То есть на голове. Даже чересчур, поморщилась Марина. Она бегло пригладила вихор, но тут же забыла о нем и отвернулась. Посмотрела на часы. Половина десятого.
– Я готова.
Света очнулась от созерцания неслыханного Марининого подарка, как будто проснулась. Взгляд оставался затуманенным.
– Хорошо. Идем? – попыталась встряхнуться Света.
Она взяла стоящую у стола потертую гитару с красной лентой. Марина тем временем обулась, притопнула каблучком. Оля оторвалась от учебников.
– Удачи, девчата…
– И все-таки ты зря так с нами. Могла бы и пойти. Поддержать, так сказать, подруг и товарищей. А ты вон, от коллектива отрываешься, – шутливо насупилась Марина.
Оля качнула головой, Марина понимающе махнула рукой: мол, знаю.
В парке Сокольники было шумно, многолюдно. У фонтана визжала детвора.
– Совсем как на Первое мая, – хмыкнула Светка, уплетая мороженое.
– Ну да. Правда, сегодня уже двадцатое…
– Еще бы демонстрацию… Представляешь, и мы бы выступали? – мечтательно вздохнула Света и протянула мороженое Марине. Та покачала головой:
– Спасибо. Голос поберегу. А до Первомая мы с тобой еще не доросли.
И так было чудо – их дуэт пригласили петь в Сокольниках. Перед гражданами. Это уже не то что в институте самодеятельность. Этим местком им такое доверие оказал, что только благодарить его за это и благодарить. Марину всю трясло, хотя она и не подавала виду, только сильно сжала в руке платочек.
Организатор концерта городской самодеятельности, грузная мелкозавитая дама, увидела их еще за несколько метров. Замахала рукой, подзывая. Сердце Марины ушло в пятки.
Как в тумане она выслушивала инструкции, каким номером они будут выступать, что да как. Дама намекнула, что на смотр самодеятельности планировали заглянуть товарищи из горкома, и Марине понадобилось все мужество, чтобы не рухнуть замертво. «Спокойно, – напомнила она себе, – настоящие комсомолки справляются с трудностями. А это так вообще пустяк».
Но все равно стояла за сценой едва живехонька, на Светку совсем не смотрела и мало что слышала из других номеров. Кажется, пионеры пели про вихри враждебные, потом про молодую красивую Родину, про Владимира Ильича Ленина. Оркестрик народных инструментов исполнял русские песни, и вот…
– А теперь нас порадуют своим выступлением труженицы нашей легкой промышленности, студентки Текстильного института Марина Коростылева и Светлана Иващенко.
На подкашивающихся ногах Марина вышла на сцену, чуть не споткнувшись. Платочек из рук не выпустила, а наоборот, прижала к груди.
Света стала перебирать струны гитары, Марина закрыла глаза и запела. Голос, сперва дрожащий, постепенно набрал привычную силу.
Лишь только вечер затеплится синий, Лишь только звёзды зажгут небеса, И черёмух серебряный иней Жемчугами украсит роса.
Отвори потихоньку калитку И войди в тихий сад, словно тень, Не забудь потемнее накидку, Кружева на головку надень[2].
Несмотря на утреннюю просьбу, Света кое-где начала быстрее, чем того хотелось бы Марине. Но в целом… Марина всегда понимала, когда поет хорошо, а когда плохо. Сегодня она спела замечательно, с чувством.
Когда последняя нота романса затихла, тишина была полной. Марина, на финальной фразе снова прикрывшая глаза, испугалась и зажмурилась еще сильнее. Неужели не понравилось?
Но тут публика зааплодировала, загудела. Марина распахнула свои огромные глаза и заулыбалась. Рядом с ней прерывисто, будто после марафона, дышала Светка, сжимая ладонь подруги в своей, потной и жаркой. Они поклонились и сошли по деревянной лестнице вниз.
Им что-то говорили со всех сторон. Девушки, обе зардевшиеся, торопились скорее покинуть площадку. Точнее, Света бы еще задержалась тут, а вот Марина за руку тянула ее подальше.
– Мариш, куда бежишь-то? – окликнула ее Света.
Марина остановилась и посмотрела на подругу глазами, полными слез. Коротко вздохнула, стараясь успокоиться.
Света оглянулась на сцену, публику. По ее лицу было видно, что внимание молодых физкультурников у ограды, их восторженные взгляды ей безумно льстили. И меньше всего ей сейчас, после такого успеха, хотелось затеряться на аллеях парка. Одного взгляда проницательной Марине хватило, чтобы это понять.
– Свет. Ты побудь тут, а я пойду куплю чего-нибудь. Теперь уже можно, – с нервным смешком закончила она.
Света только кивнула, встретившись в этот момент глазами с юношей, который сидел на крайней к ним скамейке.
Марина купила себе фруктовой воды и теперь жадно пила в тени раскидистого каштана, прислонившись к стволу спиной. Лицо ее еще горело, но дыхание постепенно выравнивалось. Вокруг девушки все было покрыто солнечным кружевом – это свет пробивался сквозь распускающиеся молодые листочки.
– Такой чудесный голос… нуждается в мороженом, – произнес кто-то совсем рядом.
От неожиданности Марина поперхнулась, закашлялась так, что слезы полились из глаз. На спину ей немедленно с глухим стуком опустилась ладонь. Удар был не сильный, поэтому и кашель прошел скорее от неожиданности. Девушка рассерженно уставилась было на незнакомца – и тут же смутилась.
