– Я все равно возьму его, Али, нравится тебе это или не нравится. Он убил моего брата вот этой штукой, – он дает Али заточку Тот вертит ее в руках.
– Как?
– Он ее бросает.
– Бросает? Джаффар, мы здесь не для мести за твоего брата. Твоего брата призвал к себе Аллах. Он погиб в бою. Это достойная смерть. Он погиб за наше дело. А ты ведешь себя неразумно. Отступись. Придет его время, и этот мальчик умрет. Не придет – ничего не поможет. На все воля Аллаха. Не иди против его воли.
– Я не отступлюсь. Я должен отомстить. Я знаю о нем все. Я все узнал.
– Это хорошо. Если узнал все, то убей его мать и отца.
– Их уже убили. Давно. И это сделал не я.
– У него все мертвы? Все родственники?
– Да.
– Так он уже мертв. Он умер. Умерла душа. Он мертв. Нельзя убить того, кто уже мертв. Будешь за ним ходить, будешь за смертью ходить. Смерть притягивает смерть. Нельзя мстить мертвым. Месть – удел недостойных. Воин не мстит. Месть – признак слабости, а не силы.
– Я подкупил всех. Я дошел до самого верха. Он нужен мне, Али.
– Ты подкупил всех, и они тебе сдали два отряда. Он был в обоих и остался жив? Он дважды оставался в живых. Все погибли, а он остался? Правильно?
– Да.
– Вот видишь. Его хранит Аллах.
– Аллах не хранит неверных.
– Не тебе ведомы пути Аллаха. Ты – смертный.
– Но и ты смертный, Али.
– Верно. Твой ум отравила ненависть. Ты проиграешь. Он убивает без ненависти, жалости, сожаления. Он как земля, как дерево, как листва, понимаешь? Земля убивает без ненависти, Джаффар. Он – тлен, прах. А ты – против земли, против праха? Нельзя воевать против праха. Ты проиграешь.
– Увидим. Он не прах. Он из плоти.
– Я тебя предупредил. Ты погубишь и людей и дело. Личное недостойно правоверного. Это неразумно.
– Я не владею разумом, Али, пока он жив.
– Тогда и ты уже мертв. Я говорю с мертвецом.
– Мне нет жизни, Али. У меня внутри все горит.
Али смотрит на Джаффара с сожалением:
– Мы поговорили. Скажи, чтоб меня проводили.
Уходя, Али обернулся и слабо махнул Джаффару.
Я разрезаю на них одежду. Нож, что бритва, если правильно точить, он все берет. Разрезаешь одежду, а волки вынут тело. Очень аккуратно. Я слышу, как лезвие рвет ткань. Будто шелестит. Слух обостряется, и тогда хруст веточки под ногой, как взрыв, отдается внутри. А еще – видишь, как они идут. Эти воины Аллаха. Это как картинка, как кино – ты все видишь.
Из дневника Маши Михайленко: Мы с Колей Тонких с третьего класса. Он из 2-го «В». Их класс распределили между «А» и «Б». Вот Коля и попал к нам. На уроке как-то Вера Васильевна спросила: «Каких животных можно употреблять в пищу?» Не помню уже, почему она так спросила. Спросила у Коли, а Коля сказал: «Червей», – и весь класс засмеялся. А Вера Васильевна удивилась и говорит: «А еще каких?» – а Коля: «Лягушек, только с них шкуру надо снимать!» – ребята со столов от смеха просто попадали. «А червей, – говорит Вера Васильевна, – тоже очищать надо?» – «Нет, – говорит Коля, – их только в воде моют, а потом в банке с водой оставляют, чтоб они землю из себя выпустили. А потом едят. Лучше сварить, конечно, но можно и сырыми». Очень много тогда все смеялись над Колей. Вера Васильевна тогда думала, что он так шутит, даже родителей его хотела в школу вызывать.
Штаб. Кабинет генерала. В нем – генерал и полковник Смирнов. Генерал:
– У вас два крупных провала подряд. Есть соображения?
– Нет. Пока нет. Думаю…
– Долго думаете. Вам не кажется, что идет утечка информации? Оба раза отряд напарывается на засаду в самом уязвимом месте – ущелье, тропа. И всех выкашивают.
– Один остался в живых.
– Один? Каждый раз один?
– Да.
– Я правильно понял, что это один и тот же человек?
– Правильно.
– То есть он попадает в отряд, а потом отряд попадает в засаду, и он оказывается цел и невредим под кинжальным огнем?
– Верно.
– Мистика какая-то. Или нет? Вам не кажется?
– Просто ему везет.
– Везет? Что это за слово такое русское «везет»? Что везет, откуда везет, кого везет? Это какой-то особенный, неуязвимый человек?
– Нет. Просто ему везет.
– Просто не везет. Везет по случаю. Что это за случай такой, хотел бы я знать? Он опять на задании?
– Да. Сегодня они возьмут схрон.
– Не возьмут, а должны взять.
– Согласен.
– Это с ними пошел корреспондент?
– С ними.
– Чья инициатива насчет корреспондента и почему я узнаю об этом последним?
– Это Москва решила. Нас поставили в известность в последний момент.
– Нет. Это вы поставили меня в известность в последний момент. Иначе б там этого корреспондента не было. А всякую блажь московскую сразу бросаться исполнять не надо. Надо дать ей отлежаться. Вы уверены в том, что там все чисто?
– Уверен.
– Это хорошо. Потому что если там опять начнутся приключения, то я отстраню вас от дела, и начнем проверку на предмет отсутствия утечки информации. А вы пока подумайте – что, кто, когда – ваши соображения. Полагаю, что утечка есть, и она на самом верху.
– Разрешите идти?
– Идите. Да, слышал, что вам на генерала послали? Поздравляю.
Полковник Смирнов вышел из кабинета и привалился к стенке спиной. Душно. Ему стало душно, трудно дышать.
Когда он стал предателем, когда? Он же не мог, никак не мог. Он, полковник Смирнов, предатель?
Деньги. Проклятые деньги. Он взял деньги. За генеральское звание пришлось платить. Теперь все за деньги. И два раза отряд под пулями. Это его. Это он сделал. Ему заплатили деньги. Но мы это исправим, сейчас и исправим.
Полковник вытащил пистолет, медленно поднял его к горлу снизу. В этот момент дверь кабинета открылась – пистолет сам влетел на свое место. Из кабинета вышел генерал.
– Что? – спросил он, – что-то не так?
Он зовет меня сынком. Приезжал, смотрел тренировку и говорил: «Как тебе, сынок?» – а я: «Нормально!» – а он просил показать, как летают ножи. Это он принес карандаш и сказал: «Это заточка. Попробуй кинуть это», – а когда я кинул, сказал: «Здорово. Проткнет насквозь». Он спросил, как я кидаю, и я рассказал ему, что я, нож, цель – это все для меня одно и то же, одно целое, и надо мысленно провести линию от ножа до цели, а потом мысленно проследить полет. Глазами. И он попадет куда надо.
Полковник входит к оперативному:
– Группа уже вышла?
– Нет еще.
– Держите меня в курсе.
– Есть.
Из дневника Маши Михайленко: Коля возле леса живет. Он мне про лес рассказывал. Он про всех зверей все знает. В лесу, он говорит, никого не видно, но на тебя сотни глаз смотрят. Мы с Колей первый раз целовались в шестом классе. Он мне на уроках все время открытки посылает. Там веселые человечки – точка, точка, запятая, минус – рожица кривая. А еще он кидается кнопками. Рвет пальцами кнопку на четыре части и кидается. И почему мальчишки такие глупые бывают?
Полковник:
– Ну?
– Уже скоро. Я вам сообщу.
Я видел, как взрывается граната. Говорят, что это нельзя видеть, а я видел: внутри она даже не лопается, а словно расходится в стороны, но какое-то время все еще остается на месте, а в прожилках уже виден огонь. Время будто течет и течет. Долго. Я успеваю за это время уйти далеко, а потом – взрыв. А кто это все со стороны видит, говорит потом, что я как будто мгновенно перемещаюсь от места взрыва далеко в сторону, а мне кажется, что много времени проходит.
– Есть будешь? – это Ян Псу. Все уже поднялись – четыре утра, небольшой перекус, консервы.
– Нет, – Пес сказал и отошел в сторону.
– Он никогда не ест перед выходом, – это Ян корреспонденту вполголоса.
– Почему?
– Не знаю. Он там что-нибудь по дороге перекусит на ходу. А так – никогда не ест. Говорит, не хочет. Он сутками может не есть и не пить. Потом отъедается. А на деле – никогда.
Группа собралась, построилась – все молча. Старший – командир:
– Все всё знают. Железо впереди, Колесо – охранение, я замыкающим. Ян!
– Я!
– На тебе корреспондент.
– Есть!
– Пес! Охрана – впереди, позади, сбоку, везде, и Яну чуть чего поможешь.
Пес молча кивает. На нем лишний автомат – один из тех, что он приволок ночью. Остальные – у Яна и Железо.
– Выступаем. Тишина.
Отряд уходит в ночь.
Они нас в первый раз в ущелье ждали. Кинжальный огонь. Я до этого вроде чувствовал что-то, но не смог сосредоточиться. Это я теперь понимаю, что надо превратиться в слух и слушать, слушать – обязательно услышишь, если что. А пули падали сверху, как капли дождя, и сейчас же желание укрыться, сжаться, завалиться в расщелину. Я тогда понял, что вижу пули. Никому потом не рассказывал, но я видел, как они летят. И как в ребят попадают. Всех положили. Я успел уйти. Они послали своих добивать, но тут я их ждал. Тут уж никто не ушел. Они и не поняли ничего. А потом быстро стемнело. Я всех ребят потом вынес. Сначала перенес, спрятал, а потом вынес всех. Командир еще жив был. Он только говорить уже не мог – отходил, в глаза смотрел, просил взглядом, чтоб я никого не забыл. Я ему обещал. За ночь всех перетащил. Сложил у дороги и вызвал группу. Я потом по лесу походил, посмотрел, может, затаился кто, но они уже ушли. Лес пустой был. Они своих убитых тоже вынесли. Но не всех. Только кого нашли.
