– Осознание позитивности контекста собственного существования, – медленно вторила Борковская моим мыслям. – Точные слова. Норка… Я о ней мечтала со школы…
– Зачем? – с нежной улыбкой уточнила Карасева.
– Хотела казаться благополучной.
– А вот таскалась бы меньше по мужикам! – строго произнесла Баля, сдвинув сердито брови.
– Не тебе меня судить, убийца, – уколола в ответ Борковская.
– Я случайно, я говорила!
– Конечно! Все в нашей жизни не случайно! – не сумела скрыть иронии Таня Борковская и тихо добавила: – И все мы получаем по заслугам.
– По заслугам? – вздрогнула Карасева.
– Конечно! Что заслужил, то и получил…
Дунаева, заметно оживившись, вступила в разговор:
– Ну, не скажи… Я совсем не согласна… Вот у меня знакомые жили в радиоактивном доме…
– Да слышали! – отмахнулась Борковская.
– Взрослые – могу понять, а вот дети? Объясни: за что страдают дети? – не унималась Дуня.
Борковская посмотрела на суетящуюся подругу очень серьезно и через внушительную паузу холодно произнесла:
– Дети страдают за родителей.
Татьяны снова замерли. Словно их беседу поставили на паузу, дав мне возможность поразмыслить: почему страдаем мы – люди? За что страдают дети? В голове была вереница образов: наводнения, землетрясения, болезни, нищета, войны… взрывы! Как лавировать в жизненном потоке, минуя острые углы? Как заслужить долгую счастливую жизнь без страданий и боли? И наконец, как ответить на все эти вопросы?..
Кто-то сказал: чтобы сделать мир лучше, начни с себя! Давным-давно учась в институте, я мечтала сделать всех людей счастливыми. Я даже составила план действий, содержащий этапы, преодолев которые благая цель должна была быть достигнута. Естественно, нулевой ступенью было самопреобразование: из гадкого утенка я превратила себя в лебедя. Путем аутотренингов я нашла в глубине своего истерзанного детскими обидами мира гармонию и облачилась в мантию, сотканную из любви, добра и честности. Я чувствовала себя прекрасной мерцающей Святой, материализовавшейся во спасение утопающих из океана беспощадной жизни. Свою миссию я начала с того, что протянула руки помощи самым слабым сокурсникам: давала списывать конспекты, самоотверженно помогала в подготовке к зачетам и экзаменам, покупала еду тем, кто в ней нуждался. Уже тогда мой доблестный рыцарь Мишка, сопровождающий мой жизненный путь со школьной скамьи, усомнился в разумности задуманного мною, но подбадривал, как мог. Став старостой курса и самой идеальной студенткой ВУЗа, я собственным примером ежедневно доказывала, что нет предела совершенству. Через какое-то время я поняла смысл поговорки «от добра добра не ищут», но фанатично следовала своему плану. Возможность получать что-то безвозмездно так радует тех, кто не желает менять свою жизнь в лучшую сторону, что они укореняются во мнении: им обязаны оказывать помощь всегда. Им удобно быть несамостоятельными – это их религия. Слабые люди останутся ведомыми пользователями. Им так проще! Зачем сражаться с трудностями, если найдутся максималисты, берущие часть тягот на свои хрупкие плечи! Вдруг я осознала, что ждать элементарной благодарности взамен также бесполезно, как искать эхо в унитазе. Возможно, если бы я могла найти на тот момент единомышленников, возглавить целую группу служителей добродетели, расширить спектр помощи, то удалось бы разработать систему, сутью и основной целью которой являлось следующее: перевоспитание тех, кто утопает стопами в зыбкой почве бытия и не чувствует надежной опоры. Массовость стимулирует слабаков. Ведь к группе уверенных в себе людей тянутся, стремясь стать частью здорового коллектива. А в одиночку изменить мир нереально. Набив шишки на первых шагах к процессу «осчастливливания», я решила отказаться от бредовых идей и, прислушиваясь к высказываниям здравомыслящего Михаила, занялась своей судьбой. Моя распахнутая душа, получившая смачные плевки, поросла непроходимыми дебрями событий и впечатлений. Чем старше я становилась, тем сильнее леденело мое сердце. Я превратилась в Снежную королеву, в душевном пространстве которой не осталось жалости к тем, кто слаб. «В конце концов, мы подчиняемся законам природы, и выживают сильнейшие», – мысленно усмехнулась я, рассматривая Тань.
– Дети страдают за родителей, – тихо вторила я Борковской. – И доколе интересно страдать детям… А потом они повзрослеют и сами станут взрослыми и дальше что? Снова страдать?
– Снова страдать, – выдохнула Дуня, бережно поглаживая свои маленькие ручки с гладкой кожей.
Татьяны повернулись ко мне и вопросительно уставились, видимо в ожидании каких-то важных слов.
– Быть хорошей для всех! – защищалась я от их пристального внимания. – Подставлять вторую щеку… Отдавать последнюю рубаху… Дальше что? Хорошо, я возобновлю попытки: раскопаю студенческие архивы с планом «осчастливливания», стану лучше! Буду помогать людям, устроюсь в хоспис, создам благотворительный фонд… Буду доброй, нежной и позитивной! Где они – гарантии, что кристально чистый человек никогда не проронит слезу горя? Не попадет в тюрьму! Не обварится в кипятке! Не станет ложиться (исключительно по доброте душевной) под каждого встречного! Не заболеет раком!
Карасева вздрогнула и торопливо отвернулась от меня. Мои слова больно царапнули и обеспокоили женщину. Она кашлянула, чем переключила внимание своих подруг с моей возмущенной персоны.
– А я даже рада такому финалу. Мне ведь все равно оставалось шиш да маленько, – попыталась отшутиться Карасева, но лицо ее при этом исказилось от боли.
– Пожила бы еще, – участливо произнесла Дунаева.
– Пожила бы… Да уж! Потом ведь самая страшная стадия начинается: боль невыносимая и ожидание конца.
– Ожидание конца, – испуганно вторила Борковская. – Жуть какая!
Я с ужасом представляла нечеловеческие мучения умирающей Карасевой, даже дыхание перехватило, и внутри появился холодок. Я вспомнила детство: мы жили в коммунальной квартире и наша соседка тяжело заболела. Родственники отказались за ней ухаживать, и моя доблестная мама протянула руки помощи. Не помню почему, но в больницу страдающую соседку отказывались брать. Женщина умирала долго и страшно. Она каждый день истошно кричала от боли. Утром, днем, вечером, ночью… Круглосуточно! И приходилось терпеть. Мне казалось, что этот ужас не закончится никогда. И я от всей души желала соседке смерти! А потом ее не стало. И комната согласно завещанию досталась нам – не зря мама все-таки посвятила полгода жизни медленно умирающей и ежеминутно корчащейся от нескончаемых болевых приступов женщине. Спустя какое-то время родителям удалось выгодно продать обе жилплощади, и мы переехали в большую и просторную квартиру, в которой пахло свободой. Я мастерила себе платья из штор и целыми днями пела. Затем мои предки устроились на хорошую работу и стали много зарабатывать. Они копили деньги на машину, мебель и поездки к морю, но экономили на еде. Мать набивала обертки из-под шоколада и конфет и они лежали в вазе и на кухне. Я иногда обнюхивала их, потому что они пахли заморским шоколадом. Зачем она это дела, мне так и не удалось понять… Но для меня все это было счастье! После переезда из маленькой комнатки с вопящей днями и ночами соседкой я будто начала жизнь сначала!
– Жизнь сначала, – озвучила мои мысли Борковская и бодро обратилась к подругам: – Девчонки, а вот если бы вам дали шанс все начать сначала?
– Я бы все сделала по-другому! – призналась Карасева. – Первое – я бы с завода уволилась! Проклятые амбиции… Если бы не они – все бы было не так!
– Причем тут амбиции? – непонимающе уточнила Баль.
– Я ведь мечтала директором завода стать. В кино увидела – и загорелась! Женщина – директор завода – звучит гордо!.. Медаль и фотография на доске почета. Глупо.
«Мечты, мечты, где ваша сладость?», – вторила я мысленно Евгению Онегину, окунувшись на мгновение в школьную программу уроков литературы. Мечты… О том, что будет. Хотя, надо уточнить: о том, чего никогда не будет! Я рассматривала Татьян, делящихся своими сокровенными, возвышенными и немного наивными фантазиями о псевдобудущем. «А о чем же грежу я?», – вопрошала я беззвучно. И неожиданно для себя самой я сделала открытие: я ни о чем не мечтаю! Мне стало страшно… Человек без мечты – спящий человек, скучно существующий. Как смердящий застоявшийся пруд с зеленоватой водой в жаркую погоду – вроде и вода, но все равно вызывает отвращение от того, что бесполезен. Чем я живу? Какими стремлениями? Думаю и размышляю на полшага вперед – не более того, о мелочах – материальных и карьерных перспективах. В какой-то момент мне даже показалось, что я всего достигла и, ощущая потолок, остановилась в ожидании чуда, которое бы заставило меня понять, куда двигаться дальше. Вот она моя кровоточащая язва в воспаленном мозгу: я не знаю, чего я хочу!
