Мать Амантая, Бибигуль, живет и мыслит совсем по-иному. Большой многодетной семье в одиночку не выжить. Она старательно поддерживает отношения с многочисленными родственниками. Не бывает дня, чтобы к их двору не подкатывала машина или повозка. А иногда подъезжает всадник на верблюде в чапане и малахае. И всем она находит ласковое слово, всех оделяет баурсаками и поит чаем из большого самовара.
И множится род, к которому все они принадлежат.
Амантай органично впитывает все. При необходимости может вспомнить всех своих родственников до седьмого колена, но, если надо, готов произнести здравицу в честь комсомола и партии – наших рулевых.
Он хочет быть начальником. Неважно где. И неважно каким. Поэтому с друзьями ему порой очень сложно. Они его претензии признавать не хотят. Что делать – юность ведь судит не по званиям и должностям, а по реальным достоинствам. Вот он постоянно и обижается на весь мир, который, как ему кажется, не может оценить его.
Сейчас Шурка сидит рядом с ним на траве в позе лотоса. Не двигается. И старается внешне не выдавать своего волнения. Делает невозмутимое «индейское» лицо, прикрывает глаза. А когда открывает, молча разглядывает пушистую круглую голову одуванчика, растущего перед ним.
Но внутри у него будто вибрирует и поет тонко натянутая тетива. Тронь – и он, как стрела, сорвется в полет, помчится к цели. И тогда уже никто не стой на дороге. Ударит – пробьет любую преграду.
Но нетерпение его скрыто в глубине души, а мысли вертятся вокруг вчерашнего вечера: «И где мы все будем завтра? Чего ждать? Оказывается, не все так безоблачно. Вроде все равны в нашей стране. А еще школу не закончили, уже пошла сортировка. Вам сюда. А вам никуда нельзя…»
– Ну, кажется, бежит, – почему-то шепчет Амантай. И обтирает о штанины взмокшие от волнения ладони.
Из-за скрытого зелеными деревьями и кустарниками поворота показывается тоненькая, как лозинка, фигурка в голубом спортивном костюме. Галя бежит легко и не касается земли кроссовками, а просто летит над тропинкой. Вот она уже рядом с отмеченным свежесрубленными колышками огневым рубежом. Прилегла на плащ-палатку. Быстрым, отточенным, автоматическим движением зарядила винтовку.
Приготовилась к стрельбе.
Шурка даже мысленно представляет себя на ее месте. Видит, как литая мушка совмещается с черным силуэтом на мишени.
– Огонь! – машет зажатым в кулаке красным флажком пожилой военрук. Сухо щелкает первый выстрел из малокалиберки. Шуршит в воздухе пуля. За пробитой ею стоящей у стенки оврага грудной мишенью вскидывается фонтанчиком пыль.
Еще. И еще раз… Блеснув на солнце, отлетают в сторону, в траву медные гильзы.
Стрельба закончена. Как положено по инструкции, она открывает затвор, показывает судье пустой патронник.
Все. Теперь его с Амантаем очередь. Заключительный этап эстафеты. Доставка «раненого» в базовый лагерь.
От того, как быстро и четко они сделают это, зависит успех всей команды. Победа, к которой они шли столько лет.
Ребята быстро подбегают к огневому рубежу. Привычным движением сплетают руки, так что получается нечто наподобие сиденья. Галка садится в это импровизированное кресло, обнимает «санитаров» за загорелые крепкие плечи.
Шурка чувствует тепло, упругую гибкость ее тела и удивленно отмечает про себя: «Какая легкая. Как перышко».
И вот они с Амантаем уже бегут по едва заметной тропинке со своей драгоценной ношей. Ориентир – торчащая среди леса голая верхушка скалы, прозванная в народе медвежьей головой.
Но Шурка мысленно перекрещивает ее в лысую голову. И на самом деле она похожа своей макушкой на голый череп, который окаймляют по бокам вместо волос кустарники.
Там и располагается финиш.
Бежать неудобно, так как руки заняты в связке.
Они преодолевают почти треть пути, когда он подворачивается им на дне оврага. Камень как камень. Лежит тут, наверное, с ледникового периода. Весь врос в землю. Только гладкий правый бок возвышается над тропинкой.
Вот так-то, торопливо двигаясь боком, Амантай и поскользнулся на его гладкой поверхности. Ничего сразу и не понял. Почувствовал только: что-то хрустнуло в ноге.
Сгоряча сделал еще несколько шагов. А потом присел прямо на тропинку. Губы его как-то побелели и скривились от боли. Лицо стало серым.
– Ой, бай! – прошипел он. – Кажется, я ногу сломал.
– Давай гляну! – Шурка склонился над ним вопросительным знаком. Амантай завернул штанину трико, расшнуровал кроссовок. Открылась лодыжка с наливающейся сине-красной опухолью.
– Аманчик, тебе больно? – всплеснула руками Галинка.
– Эх я, пустая башка! Как же я оступился? А эстафета! Уй! Мы же проиграем соревнования! – замотал головой Турекулов.
– Что же делать? Что делать-то, господи? – Галинка растерянно закрутилась на месте. Потом опустилась рядом с ним.
Старый, с заглаженными стенками, заросший травою и кустарником овраг казался ей ловушкой, из которой им не вырваться никогда.
– Может, носилки сделать? Или костыль? – наконец очнулся от оцепенения Дубравин.
– Тут надо самим выкручиваться! Прибегут судьи. Ох-ах! Нас снимут с дистанции. И кранты. Не видать нам победы как своих ушей. А столько сделали!
– Во, нашел! В принципе, все равно, кто у нас раненый. Ты, Галь, беги. Предупреди наших. А я понесу его. Как смогу.
Шурка наклонился, подхватил друга на руки. Поднял.
– Аманчик, держи меня крепко за шею.
Медленно пошел по тропинке вперед. Попытался выбраться из оврага наружу и не смог: ноша мешала. Присел на край.
– Ну ты, Аман, блин, худой, худой, а тяжелый – не утащить.
– Надо помощи ждать!
– Давай сделаем по-другому. Помнишь, как в детстве в Чапая играли? Вот и садись на меня верхом. Буду твоим конем.
Теперь он легко вышел из оврага. Ступил на простор. И будто изнутри толкнула его какая-то сила. Влилась в позвоночный столб. В руки. Сама собою непроизвольно сжала зубы. В душе появилась готовность преодолеть все. Идти до конца.
Тропа вилась между кустарниками можжевельника, барбариса, боярышника. И Амантай, у которого сохло во рту, даже ухитрился сорвать несколько ягод, пока они шли по ней.
Они преодолели уже больше половины пути, когда наконец увидели бегущих Галинку, Аркадия Тихоныча Кочетова и еще двух ребят из команды с носилками.
Бойко, петушком подбежавший Тихоныч скомандовал:
– Давай слезай с него! Счас Федор с Колей тебя на носилках потащат!
– Не-а! – прохрипел Шурка. – Тогда нам не зачтут эстафету. Снимут очки. Мы проиграем!
– Да черт с ним, с проигрышем! Тут такое дело!
– Не надо! Осталось-то всего ничего! – из-за плеча проговорил Амантай. – Мы так старались. Попробуем еще. Это наши последние соревнования.
– Ну, смотрите, черти полосатые, – отступился Тихоныч.
– Крепче держись! – Шурка встряхнул Амантая за спиной и медленно, упрямо пошел вперед. «Санитары» с носилками двинулись следом.
Он сильно устал. Взмок. Соленый пот тек по бровям, щипал глаза. Отяжелевшие руки, поддерживающие друга, разгибались сами собою, не в силах выдерживать такое напряжение. Один раз хотел даже присесть. Но потом понял, что встать уже не сможет.
На последних ста метрах останавливался шесть раз. Встряхивал Амантая, поправлял руки.
Наконец финиш. И вот он опускает Амантая на смятый брезент рядом с санитарной палаткой. А сам отходит к медвежьему камню. Садится, прислонившись спиной к его ноздреватой теплой поверхности.
Сидит долго, долго. Отдыхает. Молча, смотрит, как суетится возле Амантая черноволосая девушка-фельдшер с зеленой брезентовой сумкой, на которой ярко выделяется красный крест. На то, как мелькает белый бинт в ее мягких полных руках.
Вокруг стоят ребята. Доносятся возбужденные голоса, обрывки фраз.
– Я за веревку схватился, а она мокрая вся, скользит…
– Смотрю, а он валится с моста…
– Как куль с овсом…
– Думали, счас рванут…
– А судья, судья… Стоит и не машет флажком…
К нему, покачивая крутыми бедрами, подходит Люда Крылова. Осторожно, участливо спрашивает:
– Саша, ты как?
– Отдыхаю, обсыхаю. Нормально. Что с ногой?
– Перелома нет! Просто сильно подвернул. Связки потянул или порвал. С месяц попрыгает с костылем.
– Нам эстафету зачли?
Она достает душистый беленький платочек из кармана, вытирает ему лоб:
– Да, сначала спорили. Говорили, что не по правилам. Потом наш дирек-Феодал с ними поругался аж. Орал, что будет жаловаться. Сейчас очки считают.
* * *
Сигнал к последнему общему построению звучит неожиданно. Шурку он застает в палатке. Там он переодевается. Когда выходит на построение, все команды уже стоят на лагерной линейке при полном параде. То есть в спортивных костюмах с лампасами и разноцветных пилотках с эмблемами.
Дубравин присоединяется к своему отряду в тот момент, когда к руководителю слета подходит с рапортом длинный, как жердь, сутулый юноша в коротком, не по росту костюме – капитан команды туристов из Усть-Каменогорска.
