Ознакомительная версия.
– А что за военные? – спросил Никитин. Как и Фролов, он подумал худшее – возможно, их ищут, чтобы арестовать.
– Не знаю, – ответил Гаврила и, прищурившись, закурил. – Михась сказал, убивать вас будут за то, что вы радиву повесили.
– Да я вообще к радио не имею отношения! – воскликнул Фролов и тут же прикусил язык – фраза прозвучала трусливо, как будто он не только оправдывался, но еще и валил вину на Никитина.
– Я помогал, конечно, – сказал Никитин, спокойно проглотив фроловское малодушие. – Но не пойму, в чем преступление-то.
– Наверное, радиву вешать нельзя, – развел руками Гаврила. – Может, закон такой вышел. Законов-то много сейчас. Не знаешь, какой где нарушишь… Еще Михась сказал, что вы – немцы.
И, выпустив струю дыма, задумчиво добавил:
– Но это вряд ли.
– Это не просто «вряд ли»! – возмутился Фролов. – Это чепуха.
– В общем, мой совет такой, – сказал Гаврила, – выждите ночь, а с утра езжайте. А то сейчас столкнетесь с ними, вас и порешат, как сусликов.
Поразмыслив, Фролов с этим доводом согласился – еще не хватало, чтоб они догнали тех, кто их ищет.
– А про войну ничего не говорили? – осторожно поинтересовался Никитин напоследок – они условились с Фроловым не поднимать панику раньше времени.
– А война будет, – заверил Гаврила. – Это я давно говорил. Уж больно много эти узкоглазые на себя берут. А вообще надо у Михася спросить. Он с этими гавриками балакал.
Едва стемнело, отряд Криницына поднялся и двинулся в сторону Невидова.
– Идем околицей, – приказал капитан, – шум не поднимаем, в бой не ввязываемся. Только в том случае, если нас засекут.
Но едва бойцы во главе с капитаном, пригнувшись к земле, короткими перебежками, вскарабкались на пригорок, как почти тут же столкнулись с гуляющим, как обычно, в слегка поддатом состоянии Климом.
– Кто такой? – зашипел капитан, тыча пистолетом ему в грудь.
– Я?! – испуганно выдохнул Клим, обдав Криницына густым облаком перегара.
Вопрос явно застал его врасплох. Было видно, что он себе его никогда не задавал и потому ответить затруднялся. Тем более сейчас, когда в грудь ему упиралось дуло пистолета.
– Ты, ты!
– Я – Клим. А ты кто?
– Хер в пальто. Ты – местный?
– Ну.
– Немцев в деревне много?
– В какой?! – удивился Клим.
– Да он пьяный, товарищ капитан, – сказал Захарченко.
– Вижу, не слепой, – огрызнулся Криницын. – Патрули есть?
– Нет, – на всякий случай четко ответил Клим, хотя понятия не имел, о чем идет речь.
Криницын коротко мотнул головой в сторону Невидова, зовя за собой отряд. Бросив недоумевающего Клима, бойцы бесшумно скрылись в темноте.
Клим проводил их взглядом, затем вздохнул и пошел дальше.
Отряд тем временем почти пересек деревню, но никого больше не встретил.
– Что-то немцев совсем не видать, – сказал капитан, озираясь.
– Попрятались, значит, – сказал Захарченко, который потихоньку начал волноваться – не нагородил ли он чепухи.
– Или уже ушли, – ответил капитан.
На площади у большого колодца тихо бормотало радио. Бормотало действительно по-немецки – видимо, расстроенный неудачей Тимофей забыл его выключить.
– Товарищ капитан, – зашипел Захарченко, кинув недобрый взгляд в сторону «тюльпана». – Разрешите взорвать.
– Пальцем взрывать будешь?
– Я гранату у рядового Прокофьева взял.
– Все равно нет.
– Разрешите хотя бы снять. Или провода перерезать.
– Отставить самодеятельность, Захарченко! – цыкнул на него капитан. – Не надо привлекать внимание. Пиздит себе и пиздит. Хлеба не просит.
Захарченко погрустнел, но затем увидел колодец и снова оживился.
– Товарищ капитан!
– Ну, что еще?
– Разрешите колодец взорвать?
– На кой хер?
– Без воды немецкую технику оставим.
– Людей ты без воды оставишь, а не технику. Немцы и из болота воды наберут, если что.
Захарченко расстроился, но опять ненадолго.
– Товарищ капитан, вон церква стоит. Разрешите взорвать?
– Церковь-то тебе чем помешала? – спросил капитан, который уже начал слегка побаиваться диверсантских склонностей Захарченко.
– Как символ.
– Чего символ?
– Ну, там, веры и прочее.
– Слушай, Захарченко, а ты кем до войны работал-то?
– Как кем? Взрывателем.
– Никогда б не догадался, – пошутил капитан, но у Захарченко с юмором было туго, поэтому он только серьезно сдвинул брови.
– Не вы первый, товарищ капитан. Взрыватель – профессия редкая, так просто не догадаешься.
Пробегая мимо дома Гаврилы, Захарченко снова оживился:
– Товарищ капитан, машина немецкая.
Криницын посмотрел на черную «эмку» у забора.
– Эх ты, село. Какая ж она немецкая? Это ж наша, советская.
– Так ведь это тех, что радио вешали. Может, взорвем все-таки?
– Боец Красной армии Захарченко, отставить свои довоенные привычки! – рявкнул вполголоса капитан. – Я сто раз уже говорил, что бой принимать не будем.
– А если тихо? – умоляющим тоном шепнул Захарченко. – Без взрыва. Разрешите ликвидировать, а?
– Ну, если только тихо, – сжалился, наконец, капитан. На самом деле он не очень понимал, что в такой глуши делает «эмка», но раз деревня оккупирована, то, значит, и машина уже во вражеских руках, так что хуже не будет. К тому же он уже начал опасаться за психику Захарченко – выброс энергии тому был явно необходим.
– Тихо и быстро, – уточнил капитан.
– Есть тихо и быстро!
Захарченко тут же упал на землю, как будто его подкосил невидимый серп, и, по-пластунски загребая руками землю, пополз к машине. Достигнув цели, достал из сапога огромный нож и ловко проколол все четыре колеса «эмки». Автомобиль с тихим печальным свистом сел на «обода».
– Далеко не уедете, – злорадно усмехнулся Захарченко, пряча нож обратно в голенище сапога. Наконец, его жажда деятельности была удовлетворена.
Вскоре отряд вышел к болотам по другую сторону Невидова. Капитан отдал приказ устроить привал.
– Передохнем, и в путь. С рассветом. А то в темноте, не ровен час, потонем все в болотах этих чертовых.
Утром Фролов проснулся там же, где и днем ранее – в хлеву под крышей. Снова трещала голова, и во рту плавала какая-то кислота. Несмотря на все протесты (естественно, только со стороны Фролова), Гаврила таки налил им вчера своего пойла.
«Прям дежавю», – подумал Фролов, щурясь от бившего через щели солнца. Что-то, однако, портило настроение. Кино… Варя… Никитин… Здоровье… Не то. Фролов напрягся, и тут же перед глазами встали странные военные в колхозе «Ленинский». Война! Точно. М-да… Война кому хошь настроение испортит… Нет, не война. Что-то более конкретное и мелочно-неприятное. А! Их за немцев приняли. Черт! Вот это очень нехорошо.
Фролов привычным макаром подполз к краю настила, спрыгнул на землю и, ковыляя от заново ушибленной пятки, вышел во двор. Диалог с Гаврилой был до боли похож на вчерашний. Так же в разговор встряла Ольга. Так же отсутствовал Никитин. Так же Гаврила в итоге пнул ни в чем не повинного Тузика. Было, впрочем, и кое-что новое. Например, на сей раз Никитин ночевал не у Тимофея, а у Серафимы. Кроме того, в отличие от вчерашнего дня в воздухе стоял какой-то невнятный гул, и Фролов не сразу смог отделить его от гула, стоявшего в его собственной голове. Этот внешний гул походил на далекие раскаты грома, вот только небо было безоблачным. Фролов понял, что именно это отдаленное громыхание всю ночь не давало ему нормально спать. В похмельном сне он принял его за надвигающуюся грозу. Он хотел было спросить Гаврилу и Ольгу про войну, но по их безмятежным лицам понял, что спрашивать бессмысленно – они ничего не знали. Но самым печальным отличием от вчерашнего утра были спущенные шины на «эмки». Это Фролов обнаружил, едва вышел со двора.
«Это что ж за сука нам колеса проколола?!» – мысленно застонал он и принялся бегать вокруг автомобиля, размахивая руками и хватаясь за голову, как будто от его беготни шины могли снова надуться.
Поняв бесплодность своих жестикуляций, он побежал искать дом Серафимы. По дороге встретил Тимофея – тот возился около радиоточки.
– О! – обрадовался Тимофей. – А я думал, куда вы делись. А я с утра с радио вожусь. Видать, на немецкую волну попал. Мощная зараза оказалась. Все мне прям перешибает.
– Слушай, Тимофей, у нас все четыре колеса проткнула какая-то сволочь. Ты бы смог починить?
Тимофей почесал темя.
– Можно. Только время займет.
– Сколько?
– Надо смотреть. Если порезали, хреново, а если просто прокололи, можно попробовать залатать.
– Тогда я тебя умоляю, займись машиной. Нам в Минск кровь из носу надо.
– Надо так надо, – пожал плечами Тимофей и с грустью глянул на «тюльпан», из которого по-прежнему доносилась немецкая музыка. – Зараза, – добавил он после паузы.
Оставив Тимофея, Фролов рванул дальше, но по мере приближения к дому Серафимы стал сбавлять темп, ибо приходилось смириться с простым фактом – покуда нет машины и торопиться некуда. Однако поскольку он все-таки уже находился на полпути, решил дойти до конца.
Ознакомительная версия.
