Настала пора заглянуть, собственно, в сам особняк. Как и заведено в домах такого уровня, первый этаж служил общим антуражем, который должен был давать гостям наглядное представление о состоянии и статусе владельца. Особняк был выполнен в виде центрального основного ядра и двух крыльев, которые, как им и положено в природе, шли от основного тела влево и вправо. К крыльям мы еще вернемся, а пока что и на первом этаже есть, на что посмотреть.
Первое, что бросалось в глаза вошедшему, была несомненная роскошь, которой окружил себя хозяин. Пожалуй, не стоит подробно останавливаться на качестве и стоимости мебели, диванов и ковров, и так понятно, что здесь все было на самом высшем уровне. Для внутренней отделки особняка были использованы полированные мрамор и кварцит, красное и темное дерево, карельская береза, бамбуковый шпон и натуральный медвежий и песцовый мех. Дизайнеры не жалели сил, чтобы дом получился эксклюзивным – а иначе и нельзя, поскольку Иван Иванович был не абы кто, а человек серьезный (и даже не состоятельный, а просто богатый), и где ему было найти покой и душевный комфорт, кроме как у себя дома?
Дом встречал гостей просторным холлом, откуда наверх шла раздвоенная винтовая лестница. Рядом с холлом была обустроена громадная гостиная с барной стойкой и небольшой кухней, которая, конечно, была отделена от основного помещения дверью. Если в дом к Ивану Ивановичу приезжали гости, то для начала им предлагалось пройти в гостиную, где они могли расположиться и перекусить – к их услугам были напитки и закуски по желанию (прислуга всегда была наготове) – и дожидаться появления хозяина. Но обычно хозяин не заставлял себя долго ждать – только в том случае, если Иван Иванович по независящим от него причинам задерживался где-нибудь в дороге, или же у него были неотложные дела либо переговоры. К нему обычно наведывались люди серьезные, и он никогда не позволял себе по пустякам унижать их достоинство долгим ожиданием.
Здесь же на первом этаже находилась курительная комната, специально оборудованная собственной вытяжной вентиляцией и системой кондиционирования. К услугам хозяина и его гостей были несколько сортов первоклассных кубинских сигар, дорогие трубочные табаки из Европы – английский, голландский, кальяны и смеси для них. В комнате так же хранились всевозможные курительные принадлежности и хитрые приспособления, которые, конечно же, всегда греют душу настоящих ценителей табака. Ну и, само собой разумеется, время от времени здесь пили виски или коньяк. Сам Иван Иванович – если и курил, то очень нечасто и только сигары. Он набирал полный рот дыма, держал его немного и выпускал, словно огнедышащий дракон из старых детских фильмов. Но, опять же, повторимся – редко. А обычно комната использовалась исключительно по желанию гостей.
Рядом с курительной комнатой был оборудован второй кабинет хозяина, использовавшийся для приема посетителей, которые, хоть и могли попасть в дом к Ивану Ивановичу, но не имели надлежащего статуса пройти наверх – туда, куда он приглашал только самых близких или дорогих ему людей. Кабинет, в отличие от остальной обстановки первого этажа, был обставлен чрезвычайно просто – можно сказать, даже аскетично. Здесь не было отделки стен мрамором, но только теплое дерево, причем не экзотический бамбук, а просто сосна. Но зато запах и атмосфера в кабинете была самой располагающей для общения.
Здесь стоял большой письменный стол, несколько кресел, на столе – монитор, подключаемый к ноутбуку, а на стене висела двухметровая плазменная панель – что было единственным видимым проявлением богатства хозяина. Это сейчас подобной игрушкой никого не удивишь, а тогда такая техника была доступна только избранным и неминуемо привлекала взгляд своим футуристическим дизайном и несомненной дороговизной. В кабинете была библиотека, но, так сказать, тематическая: множество книг и справочников, посвященных винам, виски, коньякам, водкам и наливкам, партийные альманахи, книги из серии: «Кто есть кто в новой России» и подшивки газет и журналов, которые (на взгляд хозяина дома) представляли для него определенную ценность. Библиотека занимала два больших книжных стеллажа до потолка.
Иван Иванович, как уже было сказано выше, принимал здесь персон незначительных, до которых снисходил – в прямом и переносном смысле этого слова: в прямом – со второго этажа на первый, в переносном – ну, вы сами понимаете. Что, впрочем, никак не отражалось на его внимании и видимом уважении, с которыми он общался с просителями и ходоками. В кабинете не было места партийным и социальным разговорам – для этого существовал офис, призванный подчеркнуть незамысловатость быта и приближенность к простому народу новорусских коммунистов – а здесь решались, в основном, бизнес-проблемы – но не очень серьезного уровня.
Кроме холла, гостиной, курительной и второго кабинета, на первом этаже была художественная студия, в которой любил коротать время Иван Иванович, если на него внезапно нападала тоска по прекрасному. Конечно, рабочие будни и повседневная вовлеченность в круговорот событий отнимали у него львиную долю времени, но иногда он брал в руки мольберт, краски, готовил холст и начинал творить – наподобие великих фламандских (русских, французских и прочих, а также Эпохи Возрождения) мастеров…
Глава 3. Страсти по прекрасному
Итак, студия. Вы когда-нибудь бывали в художественной студии? Наверняка, бывали. И не раз. А, может быть, наоборот – ни разу. Тогда вы ничего не потеряли, потому что, в принципе, все они – студии – похожи друг на друга. Как похожи друг на друга квартиры в однотипных домах, как похожи друг на друга типовые деревянные домики от одного застройщика, или, например, как похожи друг на друга два шампиньона на рыночном развале.
Да не обидятся на нас люди от искусства, но – если они еще не поняли – это была шутка. Поскольку, конечно, двух одинаковых студий не бывает. Ведь это не просто некое физическое пространство, окруженное каркасом из бетона, кирпича, дерева или же тривиальной фанеры – нет, это пространство буйства абстрактных энергий, пространство поиска сакрального выхода из скудости бытия и попытка прорыва в достижении абсолюта.
Если не верите – значит, вы, действительно, никогда в художественной студии не были, а, может быть, и вообще – даже художников не видели в глаза, а только на картинках или в телевизоре. Так вот, примите к сведению, что художественная студия – это отдушина, это пролом между мирами, это прорыв в неизведанное, это территория, находящаяся во власти экзистенциальных энергий и стонущая под гнетом воли творца – т. е. художника. Впрочем, то же самое можно сказать и о кабинете писателя и даже о кульмане проектировщика ракетных кораблей. Но с кораблями сложнее, потому что полет фантазии здесь разбивается о неприступные скалы физических и аэродинамических законов и ограничен вульгарным железом и тривиальными технологическими возможностями.
Что еще можно сравнить с художественной студией? Наверное, храм. Храм перевоплощения, в котором каждодневно свершаются маленькие, подчас незаметные глазу чудеса. Вот перед Вами всего лишь небольшая баночка с краской и чистый белый лист картона. Обычного – купленного в магазине «Канцтовары» или в супермаркете «Ашан» за пятьдесят рублей. У вас есть палитра, кисть, карандаш. У вас есть мольберт и фартук в красочных переливчатых разводах, оставшихся от предыдущих творческих потуг. И у вас есть замечательный берет с пером южноафриканской птицы Додо (а, может, не Додо, а какой-нибудь другой – потому что, вполне вероятно, такой птицы не существует на свете). Но зато Вы прекрасно понимаете, что название не имеет никакого значения, а важны только чувства. И если Вы чувствуете, что эта птица именно Додо, а не вульгарные какаду или ара, то так оно и есть.
Чувства – самое главное, чем мы обладаем. После разума, конечно. Но, кстати, насчет первичности разума многие сомневаются – мол, нечего нас здесь головой попрекать, если мы такие чувствительные! И мы, конечно, не будем – попрекать. И согласимся, что, да – для художника чувства важнее, а разумом пусть управляет мозг в голове, а спинной – ему помогает. А в то время как они оба работают и стоят на страже координации и механических телесных навыков, художник должен быть сконцентрирован на главном – поиске пути. Ведь он должен впитать в себя насущное и взорваться всплеском созидательного проявления божественного начала в каждом из нас. В смысле, в каждом из них. Или наоборот. Словом, Вы поняли.
Художник творит – он видит и понимает мир иначе, чем мы – просто и незамысловато ходящие по грешной земле. И поэтому может донести до нас гармонию творения, пропущенную через собственное чувственное восприятие и реализованную в доступных нашему пониманию образах. Или же, напротив, в недоступных – поскольку мы пока еще не доросли. И не сомневайтесь, он в два счета докажет Вам, что если Вы чего-то не понимаете, то это исключительная ваша недоработка и заскорузлость мышления – и зияющие дыры в образовании. А потому что нечего было спать на уроках ИЗО, пока остальные трудились акварельными красками!
