В первое лето «после Дмитрия» Галечка вернулась в Трир. С Алексеем. Чтобы жить.
– Деточка, – сказала Тамара Владимировна, – я тебя учила никогда не брать чужого? Учила? Отвечай?! Учила? Ты не знаешь, что бывает с людьми, которые берут чужое? Ты не знаешь, что раньше им отрубали ручки?
Тамара Владимировна написала письмо в муниципалитет Трира. С требованием принять меры и отвергнуть ворованное всеми силами стабильной немецкой цивилизации. Дмитрия в письме она назвала пособником исламских террористов.
Алексея не приняли ни в одну школу. Ни в государственную, ни даже в частную. На частную, если честно, у Галечки не хватило денег. А просить у Дмитрия было неприятно.
В магазинчике недалеко от Черных ворот Галечка купила Алексею рюкзак. Ее здесь знали. Помнили. Но в первый раз назвали «фрау».
А Алексей в этом магазинчике впервые взял ее за руку и сказал:
– Давай нам уехать где-нибудь.
Три языка в голове у ребенка – это много. Путаница в речи. Беда. А ладошка Алексея была мокрой. Неприятной. Галечка хотела выдернуть руку. Но устыдилась. Стерпела.
– Надо говорить «куда-нибудь».
– Куда-нибудь, – согласился Алексей. – За кудыкину гору, да? Правильно? А когда ты умрешь, я буду старый?
– Очень и очень, – сказала Галечка. Ее ладонь тоже стала мокрой. Но Алексей тоже не выдернул руку. Тоже… Стерпел. – А зачем спрашиваешь?
– Мне же будет капут. То есть приют. А ты умрешь через сколько дней?
– Через очень и очень много. Ты даже не знаешь такого числа… И я не знаю. Очень оно большое.
Через пять лет Дмитрий приехал в отпуск. У него и раньше были отпуска. Но хотелось посмотреть мир. Покататься на лыжах. Пожрать тараканов. Сделать тайский массаж. Положить цветы к памятнику Мао.
Приехал в конце ноября. В Москву. Ему так было удобнее. Остановился в отеле «Хайат». Пригласил Галю в гости. Намекнул, что с ночевкой.
Галя купила себе трусы и лифчик. Комплект. В специальном магазине, а не в супремаркете. Она очень удивилась и ассортименту, и вообще – явлению. Магазин трусов. Это ж надо.
Комплект был очень красивый. В нем хотелось предстать не только перед зеркалом, но и перед Дмитрием. С другой стороны, Галя и Алексей собирались на выходные в Питер.
В Питер приезжала немецкая авторесса, которую Галя переводила лучше всех. Ну, так считалось. «Питер тебе по пути! – радостно кричал в трубку Димочка. – Абсолютно по пути!»
К проблеме Питера и комплекта присоединялись другие: Алексей, пропуск школы (два дня – можно отстать), жилье в Москве и вопрос: «С кем там, в чужом городе, будет ночевать ребенок?»
Гале еще никогда не приходилось ради лифчика менять города и маршруты, искать жилье, обеспеченное няней, и не ночевать дома, пусть в съемной квартире, не приходилось тоже. У нее не было опыта, в котором Алексей спал бы один.
Москву смотрели из маршрутки – по пути в Бирюлево. Ничего особенного. Квартира тоже была обычной. Вместо няни – соседка, «согласная за умеренную плату присмотреть за хлопцем». Сама из Луганска. Почти земляки.
– Давай поглядим этот город, а в Питер поедем дня через три, ладно? – сказала Галя.
– А билеты? Билеты же пропадут? – спросил Алексей. Одиннадцать лет. Еще не «трудный возраст», но уже ломающийся голос. То в бас, то в писк. «Пропадут?» прозвучало в писке.
– Приехал Дмитрий. Папа… Приехал. Вот.
– Папа? Сюда? А почему не домой? – нахмурился, но и обрадовался Алексей. Встал из-за стола. Оставил свою дурацкую компьютерную игру. Подошел к двери. Прислушался.
– Почти сюда… Поспишь один? За тобой соседка посмотрит. А я рано утром приду. Поспишь?
Кивнул.
Галя не хотела видеть его лицо. Зажмурилась. Как обычно. До синяков.
Ее долго не впускали в отель, думая, что проститутка ошиблась адресом. Потом пустили. Решили, что вкусы у клиентов могут быть разными. А проститутки, соответственно, тоже. Кто-то любит черных. Кто-то синих. Бывает.
Дмитрий сказал:
– Похорошела. Расцвела просто. Надо же… – Покачал головой. Он всегда качал головой, когда искренне удивлялся. – Я вот что… Алексея хочу забрать. Контракт продлили. Еще на пять лет. Она – там. Живет за своим шейхом, представь. Две дочки. Ко мне, понимаешь, не хочет. Так я Алексея как приманку. – Дмитрий игриво подмигнул. – Как приманку и как шантаж… И никуда она от меня не денется. Ты только разрешение подпиши… Заверим у нотариуса, я уже договорился.
«Хорошо, что комплект не распаковала», – подумала Галя. И еще подумала: «Успеваем! Успеваем еще на «Экспресс»! Не пропадут билеты…»
От радости улыбнулась. Почти засмеялась. Выбежала из номера. Из отеля. Плюхнулась в такси. Деньги были. Для глупостей у Гали всегда были деньги. А на квартиру пока не хватало.
Таксист хмыкнул удовлетворенно. Решил, что Галя обобрала клиента. Таксист был за проституток. Потому что – за бедных.
Тамара Владимировна торжествовала. А потому что она знала! И предупреждала! И звонок Дмитрия, пусть и через годы, подумаешь, был знамением. Победой. Ее личной победой в борьбе за выживание и даже просто за жизнь как способ существования белковых тел.
Пока Галечка ехала, Тамара Владимировна успела не только перезвонить Алексею, но и хорошо подготовиться к разговору.
Колледжи. Лужайки для гольфа. Очень хороший климат. Океан. Залив. Пусть и Персидский, но что персидское когда было плохим?
Еще языки. Скоро весь мир будет говорить по-арабски или по-китайски. Европа вымирает, деточка.
А там – воздух. Безопасность. Девочки и мальчики из хороших семей. Технологии. Очень современные технологии, особенно в компьютерных играх. И мамочка – где-то рядом. Это же очень важненько, когда мамочка где-то рядом. Мамочка и сыночек. Эта связь неразрывна. Это пуповиночка. Даже если она разрезана, ничего! Ничего не означающий фактик. Мамонтенок все детство искал мамочку, а тут – такой случай. Просто на блюдечке, просто на тарелочке.
Тем более что Галечка – кто? Никто! А мамочка – это всё. И сама Галечка это тоже поймет рано или поздно. Главное, чтобы она сейчас, немедленно, подписала документики, пока папочка Дмитрий не передумал.
Понял, зайчик?
Борись за себя! А то потом будешь жалеть!
Тамара Владимировна не пожалела денег на повторный, как говорится, контрольный звоночек. Чтобы закрепить материал.
И вот еще что, деточка, вот еще что… Ты о Галечке тоже подумай. Ей же ребеночка надо, замуж выходить. И человечек ей найдется, будь уверен. Вот у нас тут, в Трире, у соседа замечательный сын развелся. Замечательный! Если его с Галечкой в пару поставить, просто можно даже надеяться на прогресс человечества.
Главное, конечно, в пару поставить… Ты же Галечку знаешь. Она – непослушная и со своим мнением. Но я как мамочка желаю ей правильного счастья на немецкой земле. И имею на это право.
А у тебя, деточка, тоже есть право! Права детей сейчас на самом международном уровне защищаются.
Понял, зайчик?
Тут нужна музыка. Грузинская. С принципиально понятной мелодией и невозможным языком. Чтобы на музыку, которая собирается аккордом у горла, можно было положить свои слова. Или не положить.
Нино Катамадзе. Once in the Street. Галя и Алексей ходили на эту музыку в театр. В дополнение была немецкая пьеса «Женщина из его прошлой жизни». На гастроли приезжали русские актеры с русским же разрывом аорты. Антреприза. Чёс по городам и весям. Спектакль был громкий, но Гале показалось: наигрыш. Текст был удачнее, чем игра.
Алексей сказал, что Нино Катамадзе можно было бы и дома послушать. Скачать из Интернета и не мучиться.
Выходило, что Алексей в театре мучился. А Галя – нет.
Пьеса была почти о Дмитрии. Только к Дмитрию первая любовь возвратилась раньше: через год после свадьбы, а не через двадцать. Условно, конечно, возвратилась. На уровне сознания, а не телесного обладания. Но какая разница? Для Дмитрия – никакой. Зато у Гали остался некоторый жизненный резерв. А у той женщины, жены главного героя, не остался.
Галя позвонила в дверь соседке, практически землячке, а значит, родственнице, и сказала: «Я вернулась! Вот вам подарок!» Надо же было деть куда-то этот чертов комплект! Соседка засмеялась и ответила, что у нее советский пятьдесят четвертый и что лифчик ей – на одно ухо. И то вряд ли… «Оставь себе. Мало ли…»
Галя согласилась. Мало ли. Теперь у нее было два запаса на всякий случай: зажигалка и комплект – трусы и лифчик.
– Я вернулась! И мы можем не смотреть Москву, если она тебе не нравится, – сказала Галя Алексею.
– Я понял, – ответил он басом.
Once in the Street. Горлом! Горлом! Чтобы звук был наполнен вином и кровью, чтобы в нем не было асфальта, а только растоптанные грунтовые дороги, чтобы в нем были дом и хлеб, и никаких улиц, и никаких «однажды»… Ну!
Гале надо было сказать. Она не знала как.
– Мне уже позвонили.
– Тамара Владимировна?
– И Дмитрий. Папа…
Ясно. Все было предельно ясно. Галя прожила с Алексеем пять лет. И ей не надо было спрашивать: «А как же я?» В общем, и не хотелось. Камера хранения. По имени Галя.
