– Таким образом, два человека стоящие в нескольких шагах друг от друга видят отнюдь не одну и ту же радугу, а результат преломления совсем разных лучей в разных каплях.
– Совершенно верно, радуга у каждого своя.
– В ваш век еще не было приборов для развернутого изучения человеческого тела. Неужели ко всем своим выводам вы пришли исключительно путем размышлений и математических расчетов?
– А как же иначе. Я мыслю, значит, я существую.
– Спасибо вам, Рене Декарт, вы преподали замечательный урок сомнения, как своему поколению, так и потомкам.
В тот вечер мы еще долго и бесцельно бродили по мокрым улицам.
– Два – ноль в твою пользу, Капабланка, – призналась я. – Я дважды в тебе ошиблась, а ты дважды оказался прав.
– Понимаю, сегодня ты решила, что я намерен читать тебе моральную проповедь? – со смехом заметил он. – Ниже падать некуда.
– Да, было такое подозрение.
– Обычно, когда я хочу заняться нравоучениями, прежде стараюсь вспомнить десять ситуаций, в которых когда-то оказался откровенно неправ.
– И находишь?
– Желание поучать отпадает скорее, пока мой рекорд – семь. Так что проповедник из меня вышел бы никудышный.
– И отлично. Виктор Гюго однажды сказал мне: «Преступно до того уходить в божественные законы, чтобы уже не замечать законов человеческих».
– Тебе? – лукаво спросил Клаус. – По моему, он сказал это епископу Мириэлю устами члена национального конвента.
– Маленький профессиональный секрет. Ты слышал о художниках, видящих во сне, как отложенные в подсознание образы воплощаются в картины, остается только, проснувшись, перенести их на холст?
– Значит, что-то подобное бывает и у журналистов?
– За всех не отвечаю, но со мной случается.
Секрет этот кроме меня знали только три человека – дедушка, Шломо и Сандра, и, проговорившись, я невольно закусила губу.
Но и это замешательство от него не ускользнуло. Клаус улыбнулся и сказал:
– У меня тоже есть маленький секрет – я пауков боюсь… А кто может стать героем твоей программы, ну, если он вдруг не Виктор Гюго?
– Человек, скажем так, со свежим взглядом на привычные вещи. К примеру, посмотрев на каплю воды, пронзенную солнечным лучом под одним углом, один цвет и увидишь. А чтобы увидеть всю радугу, каплю надо рассмотреть под семью углами. Я ищу тех, кто видит радугу, а не выхватывает выгодные ему цвета. Или не видит, а просто чувствует. Моим первым героем был молодой парень, студент, будущий переводчик. Абсолютно слепой. Он даже натолкнул меня на эпиграф к передаче – это фраза еще одного незрячего мыслителя – «Как много надо знать, чтоб научиться сомневаться»
– Как же этот парень учился?
– Обыкновенно, с помощью азбуки Брайля.
Он вообще был очень начитанный и считал, что не отвлекаясь на кино, автомобили и прочие глупости, может позволить себе такую роскошь, как чтение.
– Я не об этом. Как он посещал занятия?
– Да превосходно. Он чувствовал окружающий мир на каком-то астральном уровне. Однажды однокурсница пришла в новом платье, а он: «Ты сегодня отлично выглядишь!» Девушка растрогалась, стала рассказывать об этом знакомым, среди которых оказался и наш вездесущий продюсер. А мы в то время искали новые идеи. Парень оказался отличной находкой, подкупал своей жизнерадостностью, на этом фоне угрюмые псевдострадальцы выглядят особенно отвратно.
– Угрюмые псевдострадальцы выглядят отвратно на любом фоне.
– Именно поэтому вы никогда не теряли присутствие духа.
– Я не имел возможности получить образование. У меня не было ни хорошей работы, ни собственного жилья. Я был бы круглым дураком, самовольно лишившись своей последней ценности.
– Отсутствие официального образования вы все же сполна компенсировали прочитанными книгами. Легко быть автодидактом?
– Не могу ответить легко ли, потому что никогда не был никем другим. Но поскольку в семь лет неожиданно ослеп и восемь лет провел в кромешной тьме, в школу я ходить не мог. И когда зрение так же внезапно вернулось, я начал читать все подряд, опасаясь, что могу снова потерять его в любую минуту так и не успев познать мир в полной мере.
– Любовь к книгам не убили ни тяжелая работа, которой вы очень рано начали заниматься, ни бедность. Это правда, что где бы вы не оказывались, всегда первым делом записывались в библиотеку?
– Правда. После смерти отца я понял, что отныне должен сам о себе заботиться, и отправился в Калифорнию. Я посчитал, что это лучший край для бедняка. Я устраивался на подвернувшиеся сельскохозяйственные работы, много скитался и так же много читал.
– В годы великой депрессии на сезонные работы в Калифорнию отправлялись целые семьи разорившихся фермеров. Наблюдая за этим, вы заинтересовались природой массовых движений?
– Да. И вскоре убедился в их удивительном сходстве. Даже при полярно противоположных культивируемых идеях.
– Поэтому классификацию общественных движений в своем главном философском труде «Истинно верующий» вы очень метко сравнили с биологическими таксонами?
– Помидор и черный паслён – белладонна относятся к одной семье Solonaceae, и хотя помидор съедобен, а черный паслён ядовит, оба они имеют много общих морфологических, анатомических и физиологических свойств.
Потрясающая модернизация Японии в накаленной атмосфере групповой сознательности и гибель Российской империи в 1917 году – тоже в сущности одного поля ягоды.
– То есть ислам, буддизм, коммунизм, фашизм и иже с ними в действительности имеют одинаковый корень?
– И этим корнем является жажда перемен.
– Однако перемен жаждут не все. Люди, нашедшие свое место под солнцем и твердо стоящие на ногах, очень не любят что-то менять.
– Согласен, не любят, поэтому в игре истории обычно участвуют лучшие и худшие, те, которые сумели подарить надежду, зажечь энтузиазмом массы, и те, кто за надеждой потянулся. Неудачник, обнаруживший, что появился шанс себя зарекомендовать, будет бесконечно предан новой идее, то есть будет настоящим «Истинно верующим».
– Значит, для начала принципиально нового течения в коллективе должно скопиться достаточное количество «Истинно верующих»?
– Как правило, это сигнал о разложении существующего режима. Массовые движения всегда носили цикличный характер. За изобилием «Истинно верующих» появляется лидер. Как правило, это человек, презирающий действительность, как таковую, он не способен к практическим действиям в настоящем, зато красноречиво описывает иллюзорное будущее. Именно такое, какого не достаёт «Истинно верующему».
– Что помогает не попасть под его влияние?
– Здоровое равнодушие. Противоположность религиозного фанатика – это не убежденный атеист, который сам является фанатиком, а благодушный циник, безразличный к тому, есть Бог или нет.
– А антоним понятия «Истинно верующий» – это, надо понимать, скептик?
– Умение сомневаться – вот черта, отличающая здравомыслящих людей.
– Спасибо вам, мистер Эрик Хоффер. Вы преподали замечательный урок сомнения, как своему поколению, так и потомкам.
Впервые за несколько месяцев я крепко и сладко заснула. И меня уже не разбудила тупая ноющая боль.
Я проспала? Отлично, имею право.
Что-то вчера случилось хорошее, как будто мне, наконец, вырвали очень больной зуб. Ах да, это Клаус.
Большинство окружавших меня мужчин, особенно молодых, считали главным достоинством голоса его громкость и старались друг друга переорать. Спокойный, мягкий и вместе с тем уверенный голос Клауса выгодно выделяется в такой среде, вот бы пустить его в эфир. Эта мысль уже крепко осела в подсознании, но тема мне все еще казалась слишком провокационной. Огромная глыба постепенно превращалась в статую, и эта статуя вопреки ожиданиям оказывалась не принципиальным злодеем, а одураченным мальчишкой, нашедшим в себе силы на последний отчаянный бунт. Как к нему отнесутся? Даже на уроке сомнения такая история оказывалась задачей повышенной сложности.
Но омрачать приподнятое настроение мне сегодня не хотелось, и я снова мысленно вернулась к нашей вечерней прогулке и к тому, что Клаус, подаривший мне искренние, не дежурные слова, не лукавил, он действительно считал, что мы стали друзьями, и это было приятно. Да нет же, это было замечательно…
– И все-таки я простудился, – немного виновато сказал по телефону Клаус.
– Проклятье!
Болтать по пустякам с привлекательным мужчиной, который за время разговора ни разу не посмотрел на часы, оказалось так здорово, что я совершенно упустила из виду то, что холодным ноябрьским вечером он промок до нитки.
– Пустяки, отлежусь и через пару дней буду как новенький.
– Так не годится. Вчера ты отказался от ужина, и я не настаивала, но позволь хотя бы завтрак тебе приготовить?
– Пожалуй, не откажусь.
Пока я размышляла, как должен выглядеть завтрак немца, вспомнила картинку в роскошной книге Шломо «Хлеб всего мира».
