– Все, – скомандовал Рэй. – Беги.
Лорена рванулась было к двери, остановилась на миг, обернулась.
– Дискульпеме, – пробормотала она.
– Беги.
Лорена распахнула дверь и, поскользнувшись на гравии, ринулась в темноту бара. Рэй перевел машину в задний ход и попятился прочь. План сработал.
Кроме одной детали: он как-то не рассчитал, что, как только Лорена окажется вне опасности, лучадоры начнут стрелять. А стрелять они начали обильно и с энтузиазмом, прямо из пулькерии. Продолжая давить на газ, Рэй пригнулся. По лобовому стеклу распласталась звезда, другая, весь зодиак.
Что там говорил этот позер Спенс? Вывернуть руль, заблокировать задние колеса? Рэй изо всех сил крутанул баранку влево, скрестив до боли в плечах руки. Зад машины понесло вправо. Пассажирскую сторону тут же изрешетило пулями. Нейтральная передача. Гладкое тело автомобиля, как живое, завершило разворот само, и долей секунды спустя обомлевший Рэй глядел вместо смертоносных дверей на простор мексиканской месы. Идеальный J-turn.
Газ, газ, газ. Последние две-три пули глухо стукнули в багажник. Все, можно расслабиться – на брошенном у пулькерии “жучке” его не догнать.
Какая жалость, подумал Рэй, что такую рекламу клиент никогда не возьмет.
Он еще думал об этом и только об этом восемь часов спустя, когда на горизонте проявился хвост машин перед серым зданием американского погранпункта.
2011
Одним нехарактерно солнечным апрельским утром продавец медицинского оборудования Вин Баллантайн вышел из дома в свои обычные 8:30 и мимолетно озадачился видом почтового грузовичка, запаркованного через дорогу. До его кюль-де-сака почта, как правило, добиралась не ранее полудня. Баллантайн мысленно пожал плечами, помахал почтальону (тот в ответ странно дернул рукой), сел в машину и отправился на работу.
Работа занимала половину верхнего, двенадцатого, этажа в Гурон-Фолз-Тауэр, относительном колоссе золотисто-дымчатого стекла в окружении скромных двухэтажек пригородного Детройта. От дома до него было двадцать минут езды, сорок с утренними пробками. Ясными днями Баллантайн видел его из окна своей спальни.
Этим утром, впрочем, поездка заняла всего десять минут. Несмотря на час пик, машин на дороге удивительным образом почти не было. Редкие попутчики неслись на невиданной скорости, все как один больше ста миль в час, некоторые даже не выходя из правой линии. Баллантайн смутно заволновался. Теракт? Он включил радио, но его любимые “Утренние приколисты Ник и Бык” на “89-Экс” дурачились как ни в чем не бывало. Сегодня они притворялись детской программой – пищали свою обычную похабщину бурундучьими голосами.
К 8:48, за двенадцать минут до начала рабочего дня, Баллантайн триумфально зарулил на стоянку перед Гурон-Фолз-Тауэр. Та – еще один сюрприз – была забита; он еле нашел свободное место. Офисы кишели оживленными сотрудниками. Мимо пробежал начальник Вина, региональный менеджер по продажам. Он был подянутым пожилым усачом, и бежать ему удавалось с редкостной выправкой, совсем не наклоняясь вперед.
– Все в порядке? – выкрикнул Баллантайн ему в спину.
– Лучше не бывает, – ответил менеджер журчащим тоном Трумена Капоте. – А что у тебя с голосом?
– В смысле?
– Ты мычишь.
– Ну, мальчики, я пошла! – взвизгнула под ухом младший администратор Триша Козлауски. Баллантайна словно китайской палочкой в ухо пырнули. – Кто со мной на “маргариты” в “Эплбиз”?
Какие, к черту, “маргариты” в девять утра, хотел сказать Баллантайн, покосился за окно и заморгал. На улице смеркалось. Каким-то образом он умудрился проспать весь рабочий день и приехал на работу к пяти. Это многое объясняло. Не все. Но многое.
Офис тем временем стремительно пустел; млеющий от стыда Баллантайн прокрался против людского течения к себе в кабинет, решив перед уходом хотя бы разгрести выросший за день сугроб корреспонденции. В эту секунду на всем этаже с лязгом выключился свет. Повезло лишь с одним: офисный Outlook, обычно работавший через пень-колоду, наконец починили. Письма, приложения, тяжелющие сканы грузились за долю секунды. Минут через десять одинокого труда Баллантайн снова поднял глаза. Вокруг темного здания собралась ночь. Его одинокий кабинет светился в ней, как битый пиксель.
Баллантайн доехал до дома по полупустому шоссе, обгоняемый слева и справа. Спать решительно не хотелось. Вин бродил петлями из гостиной в спальную и обратно, хмыкая и бормоча. Его наручные часы показывали девять вечера, когда металлическая нить горизонта моментально и неопровержимо накалилась зарей следующего утра.
Вин Баллантайн был человеком логики. Он не верил ни в Бога, ни в карму, ни в органическую еду. Разумнее всего ему казалось предположить, что вчера во сне с ним случился некий инсульт, инфаркт или кровоизлияние, в результате коего он, сохранив здравый ум и твердую память, начал воспринимать течение времени иначе. Медленнее. Раза в два. Он решил проверить эту гипотезу и включил “Фокс ньюс”. Часики в правом нижнем углу экрана показывали 6:03 утра. Пока он смотрел на них, цифры успели смениться на 6:04, затем на 6:05. Его собственные часы тем временем показывали 21:02 предыдущего вечера, что разбивало стройность гипотезы. Баллантайн протрусил на кухню и уставился на циферблат микроволновой печи. Та соглашалась с “Фоксом” – 6:05. Пока Баллантайн не подошел к ней поближе. Цифры замигали и сменились на 21:03.
В этот момент на Баллантайна накатила чудовищная усталость. Он задернул шторы, написал в отдел кадров, что берет выходной, и в изнеможении свалился в кровать. Перед тем как заснуть, он успел поставить будильник на пять часов вперед: если его догадка все-таки верна и его личное время течет вдвое медленнее объективной реальности, он проснется не в одиннадцать утра, а около четырех часов дня.
Так все и произошло. Когда он открыл глаза, по обеззвученному “Фокс ньюс” шлепал губами диктор Нил Кавуто. Вин насыпал себе кукурузных хлопьев, съел всухую (молоко успело испортиться) и попетлял по дому еще три часа, до десяти вечера. Затем заснул еще на четыре. Сработало! Он проснулся в шесть утра следующего, третьего, дня. Полчаса на душ и бритье довели его до семи. Он прыгнул в машину и был на работе в восемь.
Чтобы сжиться со своим новым недугом, Баллантайну потребовалась неделя – или, с чужой точки зрения, две. Раздражало его лишь то, что все электронные часы, попадавшие в радиус примерно полуметра, переходили на его время. На механические часы он такого влияния не оказывал. О природе этого побочного эффекта Вин предпочитал не задумываться. Он просто стал носить часики с ручным заводом, откопал на чердаке дедов будильник и старался не стоять рядом с компьютерами коллег.
Каждую ночь он засыпал в 00:00 ТМ (temporis mundi) с помощью двойной дозы “Амбиена” и просыпался четырьмя часами позже, в 8:00. Часом сна меньше, и он не выжил бы; часом больше, остался бы без работы. Вин отпускал себе семь с половиной минут на гардероб и гигиену, что постепенно привело к целой системе бытовых усовершенствований: он перешел с оксфордов на мокасины, не развязывал галстуков, нависал над унитазом с зубной щеткой в левой руке, правой направляя струю. Электрическая щетка вращалась со скоростью дрели; Вин сперва переключился на старомодную, без моторчика, затем его осенило, и он купил дорогую модель со встроенным электрическим таймером. Она тут же перешла на его время и вела себя как надо. В 8:20 ТМ он уже потел за рулем, летя сто миль в час в плотном потоке машин. (Мотор его “форда” работал на мировом времени, электроника – на баллантайновском). Сама работа между тем оказалась не так страшна: он просто перестал лазить на спортивные сайты и играть в солитер и тут же обнаружил, что более или менее укладывается в общий темп офиса.
В новом состоянии Вина было даже что-то выигрышное. Его голос казался коллегам глубоким и мужественным, а жесты – несуетливыми и обстоятельными.
К исходу второй недели младший администратор Триша Козлауски пригласила его в кино. Они влетели с разгону в театр, плюхнулись на места и посмотрели сорокапятиминутный фильм. Трейлеры в глазах Вина выглядели бессмысленным вихрем картинок, но за самим фильмом он смог уследить: это была довольно вальяжная любовная история. К пронзительному же тембру и скороговорке чужих голосов его уши успели привыкнуть, как привыкают глаза к новым очкам. После фильма они побежали в ближайшее кафе, залпом заглотнули два эспрессо и расхватали ложками флан. Пока официант несся к ним с чеком, Триша вцепилась Вину в колено.
– Давай не торопиться, – прошептал он.
– Ахвин, – чихнула Триша. Еще три минуты автослалома, и они были у нее в постели.
– О боже, – сказала она после, в две затяжки выкуривая сигарету. – У меня еще никто никогда… чтоб так долго… и… плавно… Вау.
