Ознакомительная версия.
– У нас, в крае, можно сказать, все разбираются в искусстве, а вы – столичный поэт… – толи инструктор хотел, таким образом, закомплементить Ивана, толи, он сам был бывшим коммунальщиком, но Головатов посчитал, что отрывать людей от дел глупо, особенно в дождь, и ответил просто:
– Если есть что-то, в чем разбираются все, значит, в этом никто ничего понять не в состоянии…
– …Может просто, когда человеку за пятьдесят, – проговорил Петр, глядя не на Ивана, а куда-то в пустоту, называемую поэтами и космофизиками небом, – С политикой, футболом, погодой и искусством, вообще, начинает твориться что-то непонятное.
– А может еще проще, – ответил ему Иван, – В политике, футболе, погоде и искусстве, как в любви – понятно, когда выходит плохо, но неизвестно как нужно делать, чтобы получилось хорошо.
В этот момент, мимо столика, за которым сидели Петр и Иван, прошли две проститутки.
Девицы были довольно симпатичными и напоминали лучики. Только непрямые, а преломленные плохоотполированными линзами и отраженные многими зеркалами, некоторые из которых страдали кривизной.
Казалось, порочности они несли не больше, чем все остальные девушки на улице. Просто, свою порочность, они несли нескрывая.
Напоказ.
Нарочито.
– …Ну, а если, у людей такой нарочитый вкус! – без всякого сомнения, в своей правоте, сказал презентальный галерейщик на открытии глупого, пошлого и бессмысленного людосбора, названного иностранным словом «биенале», и, оттого, еще более глупого, пошлого и бессмысленного.
Петр не стал спорить, потому, что предмета спора не видел. Он просто ушел, подумав:
– Нарочитость – это отсутствие вкуса.
Девушки-проститутки – словосочетание, рожденное от брака интеллигентности с реальностью – поставили свою личную жизнь на рынок и на план одновременно, и Петр, провожая их взглядом, незлобно усмехнулся:
– Троцкистки секса.
Художник и поэт были знакомы так давно, что многое в их разговоре, уже не нуждалось в дополнительных словах.
В молчаливом взаимопонимании взрослых людей нет никакой мистики.
Мистика начинается там, где понимание отсутствует.
Кстати, там же мистика и заканчивается.
Впрочем, возраст здесь ни при чем. И когда взрослые думают, что дети понимают не все – это только подтверждает то, что не все понимают взрослые.
Каждый возраст имеет свой счастливый шанс остаться непонятым. Шанс стать возрастом поэтов потому, что тот, кто понимает, что понимает не все – может фантазировать. Тот, кто думает, что понимает все – может только заблуждаться.
– …Почему ты подумал, что это проститутки? – спросил Иван. – Потому, что они безразлично обходят стороной столики, за которыми сидят женщины и дети.
– По-моему, Петр, ты, даже когда говоришь об искусстве, думаешь о женщинах, – проговорил Иван, немного помолчав, и Петр улыбнулся ему в ответ: – Я о них думаю, о чем бы ни говорил.
– И, никогда не думаешь, о женщинах плохо? – задав этот вопрос, Иван расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и ослабил галстук. Видимо, для того, чтобы решать, что плохо, а что – хорошо? – человек должен иметь возможность свободно дышать.
Петр ответил, почти не задумываясь, но, улыбнувшись:
– Даже когда мы думаем о женщинах плохо, мы все равно думаем о женщинах.
– Только не говори, что тебя заинтересовали эти девицы.
– Нет. Меня заинтересовали те две женщины, что сидят через три столика, справа от тебя.
Иван повернул голову, лишь на мгновение, но его хватило, для того, чтобы он что-то вспомнил:
– Одну из них я знаю.
– Какую?
– Ее зовут Лика, – поэт Иван Головатов по институтской специальности был гинекологом, – Несколько лет назад я делал ей аборт.
– Какой же удивительной информацией можно обогатиться сидя в «Мак-Дональдсе», – слегка, ненавязчиво, поиронизировал Петр, – Лику я тоже знаю. Правда, не очень близко.
– А вторую?
– Вторую – не знаю совсем.
– По-моему, ты смотришь как раз на вторую.
– Верно.
Я, ведь, прожил с ней шесть лет…
– …Ну и чем это все закончилось? – Иван понимал, что разговор заходит в область, путешествие по которой не всегда имеет право даже близкий друг.
И понял бы, если бы вопрос остался без ответа.
Но Петр ответил и, тем самым, сделал первый шаг по словам, которые привели к поступкам:
– Она ушла от меня к другому мужчине.
– Ты так и не простил ей этого?
– Нет.
– Библия учит, что нужно прощать, – вздохнул Иван.
– Библия учит прощать врагов.
Про любимых женщин там ничего не сказано…
– Ну, что же, Петр, прошлое – это не всегда старые ответы.
Иногда – это новые вопросы.
– Да, – вздохнув, согласился Петр, – Но, дело не только в этом.
– А в чем еще дело?
– Возможно, все дело в том, что еще неизвестно: прошлое – это то, что навсегда ушло, или – то, что навсегда осталось с нами?..
Петр, задумавшись о своем, замолчал, и его мысли вылились в нестройную повесть. В набор, иногда не связанных между собой событий, каждое из которых могло бы послужить сюжетом для маленького рассказа.
Взломав дверь в подвал памяти, он обнаружил там не склад, с хорошо налаженным учетом хранимого, а свалку, куда вперемешку свозились события, мечты, результаты и сокровенности.
Но это были его события, и его мечты, и Петр узнавал их без удивления, смахивал с них пыль, и бережно укладывал на место, ставшее для них привычным.
Он насаживал, обкатанные временем, кусочки прошлого на одну нить, создавая разнородный и не всегда гармоничный узор, не понятный никому, кроме него самого.
И получалось так, что его душа писала не литературное произведение, а репортаж с места давно произошедших событий…
…Начальство существуют для того, чтобы по нему иронизировать, чтобы его бояться, ненавидеть, в конце концов.
Петр Габбеличев в свою начальницу влюбился.
Это произошло давным-давно, когда он еще не был членом Союза художников, и для успокоения души участкового, вынужден был устраиваться на различные, не связывающие время, работы: истопник, диспетчер, сторож.
Ежедневный восьмичасовой рабочий день – продукт эволюции рабовладельческого строя – был не по карману его судьбе. Тратить столько времени без толку, он не мог себе позволить.
…Петр любил писать картины ночами – вначале не хватало дня, а потом, это вошло в привычку – и как-то раз, глубоко за полночь, в его дверь постучали.
На пороге стоял участковый.
– Что случилось? – спросил Петр.
– Вот, проходил мимо. Вижу, свет у вас горит, дай, думаю, зайду.
– Входите, – Петру было неприятно то, что ему мешают, но участковый сделал вид, что не понимает этого:
– Чем занимаетесь так поздно?
– Работаю. Картину пишу.
– Какой вы молодец, – доверительно и сопричастно, словно молодцами оказались они оба, сказал участковый, – Какой вы труженик.
Вот только скажите мне, – лицо участкового посерьезнело ответственностью мелкого чиновника, вовлеченного в решение величайшей государственной задачи, и, от этого, вновь стало участковым, – Почему вы, Габбеличев, не работаете?
И уже уходя, милиционер еще раз взглянул на картину: – Какая красивая, – участковый не разбирался в живописи – он не мог отличить законченную картину от незаконченной – но кто в ней, в живописи, вообще, разбирается?..
…Однажды у Петра покупал картину, человек, который, просто, как и большинство, внезапно разбогатевших людей, поддался подоспевшей моде на живопись на стене и в раме:
– Скажите, а эта картина точно завершена? – спросил покупатель. И Петр честно ответил своему заказчику, ничего не утаивая и не скрывая основ диалектики:
– В мире ничего завершенного нет…
Сторож – это была последняя должность Петра перед тем, как социализм окончательно умер и отменили статью о тунеядстве.
А Петра появилась возможность нормально работать.
…Работа сторожа была не пыльная, если не считать того, что работать приходилось на пыльном складе. А бригадиром сторожей оказалась Елена Мастерова.
И сейчас, увидев ее, сидевшей за столиком вместе с подругой Ликой, Петр Габбеличев задумался о том, как все это произошло.
Или, вернее, о том, как не произошло ничего…
… По большому счету, мужчина хочет от женщины одного.
Женщина, всегда, хочет от мужчины всего…
Лена Мастерова работала экономистом в Проектном институте «Гипромхолод».
Вначале простым, потом – старшим.
А еще потом – наступила перестройка, и все, что не нужно, оказалось ненужным.
Вся страна, а вместе с ней и «Гипромхолод», отправилась в какое-то непонятное путешествие с вроде бы объявленной целью, но без выбранной дороги.
С энтузиазмом, но без умения.
Директор института сориентировался довольно быстро, потихоньку распустил штат старших, младших и средних научных и ненаучных сотрудников, оставив себе только секретаршу, и сдал помещения в аренду.
Лена оказалась не то, чтобы на улице, а просто как-то не у дел.
Ознакомительная версия.
