Потирая вымытые руки, Матвей идет на кухню, где его, конечно, ждет накрытый стол. Должен ждать!
Но там даже пустой тарелки не стоит…
– Черт, черт! Еда где? – кричит он, обнаружив, что на плите нет ни кастрюли, ни сковородки. На всякий случай заглядывает в духовку, но и там пусто. – Бездельничаешь тут целыми днями, совсем разленилась! Творческой личности из тебя не получилось, так будь хотя бы приличной фрау!
Схватив из холодильника единственный кусок грюйера, заскорузлый, почти окаменевший из-за порванного пергамента (деревенеет и человек, не обернутый лаской), Матвей распахивает навесные шкафы, выдвигает ящики. Не находит ни хлеба, ни хотя бы крекера. И начинает орать как простой голодный мужик.
Его утробный голос ударяет Лину. Она вскидывается:
– Матюша, я быстро! – и выбегает из дома с портмоне, но без ключей и без мобильника, а уже на лестнице бормочет: – Себя поджарю на ужин…
На улице она уже не понимает, зачем вышла. Не помнит.
Озирается.
Растерялась.
В пригородной тишине слышит гул. Знакомо. Вибрируют рельсы – поезд приближается к станции. Значит, надо поторопиться. Рефлекс.
Ноги сами бегут к лестнице на платформу.
Она успевает прошмыгнуть в смыкающиеся двери. Створка ударила в бок. Будет синяк. Придется объяснять Матвею, откуда…
«Не буду больше никогда ни перед кем оправдываться!» Лина сама себя выпускает на волю. Мелькает сожаление: на минуту раньше поспела бы, к тому моменту, когда локомотив только вплывает на станцию – и обрела бы уже каренинскую свободу.
Нет!
Ей не годится путь, придуманный мусорным стариком!
Ей роднее Вирджиния Вульф… Она не сочинила, она сделала!
И вот уже Лина знает, куда ехать.
– Мы позвоним через час-полтора, после девяти? О какой книжке расскажете? – вежливо так спрашивает по телефону редакторша музыкального радио в FM-диапазоне.
Что им ответить? Криста напрягается.
Уже дважды выступала у них. Рекомендовала, что почитать на текущей неделе, «чтобы не было мучительно больно» (их слоган). Но тогда-то была в штате. Вдруг их прямой эфир не для безработных? Надо им признаться, что я потеряла работу…
Надо ли?
Может, они и так знают? Может, им, визуально незнакомым, все равно… Удобно же раз в неделю иметь под рукой компетентного эксперта, причем бесплатного.
Смогу я за час подготовиться?
Надо ли так над собой издеваться?
«Нужно», – сокрушенно понимает она и называет книгу, о которой собиралась написать в своей газете, в своей фирменной колонке…
– Только я теперь сотрудничаю с другими изданиями, – изо всех сил стараясь, чтобы не звучало жалко, признается Кристина правдивость.
– Сами и скажете, когда выйдете в эфир, – сворачивает разговор деловитая редакторша.
Выходит, им не важно, куда я приписана…
Как кристалл марганцовки меняет цвет воды, так и крупинка радости высветляет настроение Кристы, каждый день все темнеющее и темнеющее. Особенно тяжело по собственной инициативе напарываться на черствость, резкость…
Но Ева права, работу надо искать сразу. Поэтому и пришлось через силу обзванивать всех: приятелей, знакомых близко и знакомых шапочно, к незнакомым тоже обращалась. Нажала каждого, кто был записан в память мобильника, потом прошлась по растрепанной записной книжке, в ежедневнике были кое-какие номера, к бонвивану с приминистерским портфелем пробилась через секретаршу. Назвала свое имя – надо же, соединила. Вежливо говорил…
Эрикову карточку повертела в руках и за него решила: помочь не сможет.
Уф, вроде все…
И какие же итоги хождения к людям?
В общем-то банальные. Ничего нового о человечестве не узналось. Большая часть – из всех слоев поблизости, без разбору – посочувствовала, подтверждая истину: те, кто красиво говорят, редко бывают человечны. Обещали поискать, месяц прошел – ни одного предложения. Эти добавили черноты, но хотя бы не отравляли. Тяжело, конечно, когда не скрывают злорадства, но и это можно вытерпеть. А совсем мерзопакостно становится внутри, когда тебя с презрением отталкивают.
Дочитывая свежеизданный роман Макьюэна, Криста уже способна жить на фоне фантомной боли. Можно терпеть…
И все равно каждая аналитическая мысль по поводу прочитанного представляется газетной строчкой, которой больше уже никогда не будет… Каждое наблюдение над характерами героев как будто само режет по живому… А сегодня надо – кровь из носу – начать и кончить обзорную статью. Заказ толстого журнала. Тоже практически неоплачиваемый, но престижный. Попросили написать в тот самый день, день…
Дотянула до последнего. Как дедлайн в газете…
Газета…
Щемит, как только представишь себя возле лифта: нажимаешь кнопку вызова и, не дождавшись кабинки, сворачиваешь за угол и бегом по лестнице…
А кофе-брейк во время дежурства, а свой закуток, загороженный стопками книг, которые присылают издательства… Даже звонок секретарши, срочно требующий статью, и его не хватает. Память не может вызвать ни одной недоброй картинки.
Разозлиться бы на них!
Не получается…
В книжные магазины теперь больно заходить. И в тот, на Тверской, куда пришлось ночью тащиться на такси, чтобы получить экземпляр нового Эрика – в номер нужна была рецензия на свежак. Тогда же пригодилась его визитка: прямо по телефону он дал блицинтервью.
На летучке отметили.
Во всем требовалось быть первой. Штраф, если журнал-конкурент опередил или какая другая газета из хедлайнерских. А у Кристы вкуса к гонке, к первенству – никакого. Соревновательный инстинкт на нуле.
Шеф пытался распалить в ней ревность, тыкал в глаза успехами шустрого однокурсника, а Криста… У нее не завидовалось… Университетская солидарность – помнила только, что они защищали диплом у одного профессора. Когда коллега выпустил сборник своих рецензий, она тут же написала о нем. «Это делает честь твоему сердцу», – сказал шеф и удалил присланный материал в корзину. Не формат – раскручивать соперников.
А вот на сборник рассказов главреда она так и не откликнулась. Прочитала, не сочла безобразным, кое-что из баек даже понравилось, но… Оттягивала, находила что-то более срочное… В общем, о Ефиме не написалось.
Прямой эфир, особенно удачный, впрыскивает адреналин в кровь.
– Так вы скинули мундир? – Ведущий развеселился к концу беседы. – Любой женщине идет некоторая раздетость, а вам, Криста, она особенно к лицу!
Вот как можно посмотреть на мою ситуацию…
За один присест (в несколько часов) пишется статья для журнала, и когда глубокой ночью вдруг урчит телефон, а из трубки голос Эрика церемонно приглашает завтра поужинать «где хотите», Криста соглашается.
Павлушка продремал почти весь полет из Майами. Спокойный, самодостаточный человек с чистым сердцем. Ева даже позавидовала.
А я?
Открыла разлинованную тетрадку и – как будто ее «сочинялка» набрала высоту вместе с самолетом, – большая, настоящая кантата для хора с оркестром черными птицами расселась на нотном стане. Слова тоже прилетели.
К посадке в Еве все звенело, каждая жилка вибрировала.
Захотелось есть.
Чемоданы остаются в прихожей – Фаина ими завтра займется.
Неспешный душ, столько, сколько надо перед зеркалом во всю стену – оно далеко от кабинки, не запотевает. Отражение радует. Солярий теперь долго не понадобится.
Молочко для тела быстро впитывается в кожу, массаж бодрит.
Свежее белье… Задумалась перед стопкой: какой комплект подойдет к сегодняшнему настроению? Эх, пепельно-розовые трусики в чемодане… Где-то были похожие…
С платьем проще. Сгодится первое попавшееся.
И вот, пригубляя на аперитив шардоне из своих закромов, они уже размышляют, где бы пожрать. Какой день недели? Пятница… С местами может быть напряженка. Значит, лучше всего на Тверской бульвар – дорого и потому нелюдно.
В подземелье гардероба Ева скидывает белое пальто на руки Павлуше. Глухой стук. Он наклоняется и поднимает мобильник. Выпал из кармана. Чтобы проверить, не сломался ли прибор, приходится его включить. Несколько непринятых звонков… Естественно, ведь во время полета электронные средства были дисциплинированно вырублены.
Все вроде бы несрочное.
А все-таки… Матвей зачем звонил?
Любопытно…
Заказанное приносить здесь не торопятся. Чтобы ждать было не так муторно, Ева просит Павлушу набрать ей Цюрих. Слушает, мрачнея. На лбу проступает побежденная, казалось, морщина.
– Ни фига себе! Линка пропала… – Ева хватает Павлушу за запястье. Держится за него. – Ты послушай только, что Матвей несет: «Ее похитили! Это месть религиозных фанатиков! Это ваши органы мне мстят за то, что я сказал про современную Россию. Мы с Линой не ссорились. Она пошла в магазин… У нас все было отлично!»… – Сжав руки в замок, Ева подносит их к губам и склоняет голову.
