Ознакомительная версия.
Каждый из молодых солдат повторял эту шутовскую присягу и под хохот «дедов» становился снова в строй. Дошла очередь до Джанаралиева. Чеченец покраснел от досады и возмущения, но все же вышел вперед.
– Слушай, Сечинюк, для мусульманина твоя присяга не годится, – закричал, давясь от смеха, один из «дедов».
– Это почему же? – озадачился ефрейтор.
– Соображай головой, это для вас, хохлов, сало – национальный деликатес, а им не положено. Так что он и без твоей присяги тебе сало с радостью отдаст.
Раздался дружный смех. Сечинюк не растерялся:
– Советская армия религиозных предрассудков не признает. А чтобы служба этому абреку не казалась медом, мы его вначале приучим сало есть, а потом уже к присяге приведем.
И он кинулся к своей тумбочке, из которой под общий хохот сослуживцев достал шмат соленого сала.
– Неужели не жалко сало отдавать? – смеялись солдаты. – У тебя же снега зимой не выпросишь.
– Ради укрепления дружбы народов и интернационального единства, – продолжал куражиться Сечинюк, – мне ничего не жалко. На, жри и помни мою доброту.
При этих словах он сунул сало прямо под нос Джанаралиеву. Тот ударил его по руке, так, что сало отлетело под чью-то кровать. Сам же Джанаралиев тут же отскочил от ефрейтора и выхватил из кармана большой кухонный нож. «Деды» шарахнулись от него в разные стороны, но потом поснимали с себя ремни и, размахивая тяжелыми медными пряжками, стали медленно окружать чеченца. Джанаралиев, затравленно озираясь, хрипел:
– Мамой клянусь, зарежу, кто первый подойдет, а затем и себя убью, но сало есть не буду.
Гаврилова в этот день в казарме не было. Он дежурил на КПП. У них со вторым дежурным закончилось курево, и Гаврилов решил, пока ночью никто не видит, сбегать в казарму за сигаретами. Здесь он и застал эту картину.
– Что происходит? – спросил, подходя, Гаврилов.
Гаврилова уважали, считая его самым пострадавшим от кавказцев, потому приходу его обрадовались.
– Да вот, Толян, хотим этого чурку сало приучить есть, а он упрямится. Может, ты его уговоришь?
При этих словах ему подали шмат сала, который перед этим достали из-под кровати.
– Да вы что, ребята, совсем озверели? – закричал возмущенный Гаврилов.
– Ты чего это, братан, против своих идешь? Или забыл, как они над тобой издевались?
– Я ничего не забыл. Сейчас вы тут все дружно собрались, как один. Ремнями машете. А где вы были, когда я с чеченцами махался? Если бы тогда, как сейчас, мы бы все вместе держались, то никто бы над нами не издевался. Что молчите? Ну, тогда запомните хорошенько: кто Хамзата тронет, будет иметь дело со мной лично. Обидел его, считай, что меня обидел.
Благодарный Хамзат после этого случая привязался к Гаврилову, как к родному брату. Когда Гаврилов по демобилизации уходил домой, расстроенный предстоящим расставанием Джанаралиев уговаривал:
– Дай мне слово, Толик, что приедешь ко мне в Чечню. Самым дорогим гостем будешь. У нас знаешь как красиво в горах! Я тебя обязательно на охоту поведу.
Гаврилов, естественно, клятвенно заверил Хамзата, что приедет, но на гражданке все завертелось, закружилось: институт, женитьба, дети. Когда через несколько лет вспомнил об армейском друге, то обнаружил, что потерял адрес. Так и не удалось побывать в гостях у Джанаралиева.
Все это и припоминал Гаврилов, идя следом за Хамзатом по тропинке, ведущей на верхнюю террасу.
***
Хамзат привел Гаврилова в саклю. Задняя стена сакли была скалой, на которой висел ковер.
Они сели обедать. Изголодавшийся в пути Гаврилов с жадностью накинулся на вареную баранину и лепешки с овечьим сыром. Потом пили чай и разговаривали.
– Что, друг Хамзат, воюешь?
– Да, воюю. Я, между прочим, заметь, за свою землю воюю, завещанную мне моими предками. А вот за что твои собратья воюют, не знаю. Может, ты мне ответишь?
– Так ведь никто же этой земли у тебя не отнимает, жили бы себе спокойно, как все.
– А может, мы не хотим, как все. Хотим жить по своим вековым законам, вот за это и воюем.
– Брось ты, Хамзат. По каким тогда законам меня, человека сугубо гражданского, захватили в плен? Тем более что я пришел восстанавливать завод для твоего народа.
– Ну, предположим, тем, кто тебя захватил, до этого завода нет никакого дела. Когда завод заработает, они с него ничего иметь не будут. Зато с вас можно иметь реальные деньги. Истинный джигит, как коршун, слетает с гор, чтобы схватить добычу и опять – в свое гнездо.
– И ты считаешь эти законы справедливыми?
– А что в них несправедливого? Мы дети гор, дети природы. Разве может кто-нибудь назвать законы природы несправедливыми? Можно ли обвинять волка за то, что он нападает на овцу? Что с ним прикажешь делать? Отпилить ему клыки, вставить в зубном кабинете вместо резцов протезы в виде коренных зубов, чтобы он траву мог жевать? Отвечай: станет волк есть траву? Нет, никогда не станет. Волка только можно уничтожить. Но будет ли лучше без волков? Уже пробовали, стали болеть животные. Волки – санитары леса. Проблема не в нас, чеченцах, а в вас, русских. Болеет не Чечня, больна Россия. Если война в Чечне не станет для вас уроком, то Россия просто исчезнет с лица земли.
– Ну, хорошо, Хамзат, допустим, Россия исчезнет, но кому станет от этого лучше – вам, чеченцам? На смену России явится кто-нибудь другой, например Америка.
– Будем и с ними воевать. Хотя с вами привычней, вы вроде как свои.
– Вот именно свои, и вы же не волки, а люди.
– Люди порою хуже волков бывают. Во всяком случае, все люди делятся на волков и овец.
– Хамзат, а веришь ли ты сам в то, что говоришь?
Хамзат замолчал, в задумчивости пережевывая лепешку.
– Жизнь меня заставляет в это поверить, – устало сказал он и опять замолчал, словно чего-то недоговаривая.
Гаврилов посмотрел на него в упор:
– Хамзат, я же знаю, что ты не тот человек, которого можно заставить. Жизнь заставляет, а сам-то ты что думаешь?
– Ты хочешь, чтобы я думал по-другому? Чтобы у меня вдруг стали другие представления о жизни? Но в моих жилах течет кровь моего народа, который думал так веками. Как я могу думать по-другому? Сам-то ты как думаешь? Во что ты веришь?
– Я, Хамзат, верю в хорошие человеческие отношения, верю в дружбу.
– Ну, ты прямо как истинный горец заговорил. Тогда не будем больше рассуждать, чьи законы самые справедливые. Просто поверь мне, что ради нашей с тобой дружбы я сделаю все, чтобы ты вернулся домой.
– И все же, почему ты стал боевиком?
– Так получилось, Толик. Я ведь учитель истории, а когда в мой дом угодила бомба, для меня началась другая история. Теперь все русские мне кровники.
– Выходит, и я твой кровник?
– Слава Аллаху, ты не пришел сюда воевать, а то бы тоже стал моим кровником. Ладно, хватит на сегодня философии, надо подумать, как тебя освободить. Как ты считаешь, ваша фирма даст за вас выкуп?
– В этом я сильно сомневаюсь.
– Дело в том, Толик, что так просто мне тебя не отдадут. Вас, пока везли из Грозного, уже два раза перекупили. Деньги затрачены, и никто их терять не хочет. Они вроде идут мне навстречу, согласились тебя отдать, если я возмещу семье убыток в пятьдесят тысяч долларов. У меня с собой этих денег нет. Завтра я пойду к себе, через три дня принесу деньги и заберу тебя отсюда.
– А мои товарищи?
– Ну, я не Березовский, чтобы всех выкупать.
– Без ребят я не пойду, – покачал головой Гаврилов.
– Да ты не строй из себя героя, так я тебе ничем не смогу помочь.
На следующий день с утра Хамзат все же ушел к себе за деньгами, а Гаврилов оставался в его комнате. За ним приглядывали двое парней Хамзата.
На второй день Гаврилова позвали в нижний дом. Чеченцы встретили его приветливо и сказали, что переговоры с фирмой принесли уже кое-какие результаты и скоро он сможет оказаться на свободе, а сейчас с ним будет говорить его шеф. Гаврилов разволновался, услышав в трубке голос управляющего:
– Михаил Самуилович, как я рад, что вы позвонили! Простите, что я сомневался в вашей помощи.
– В нас, Анатолий Сергеевич, никогда не надо сомневаться, мы ценных специалистов в беде не оставим. А теперь слушайте меня и не перебивайте. Переговоры о вашем освобождении оказались трудными и очень затратными. Но теперь, когда у нас срочный крупный заказ в Ираке на установку оборудования для нефтеперерабатывающего завода, нам срочно нужен специалист вашего профиля. Так что считайте, вам повезло. Возвращайтесь быстрее. Я уверен, что своей работой вы покроете расходы фирмы. Патриеву и Ковалю скажите… – наступила пауза, – а вообще-то лучше ничего не говорите.
– Так я не понял вас, Михаил Самуилович: вы только меня одного вызволяете? А как же ребята?
– Не берите в голову ничего лишнего и радуйтесь, что удалось так дешево отделаться.
– Что же, по-вашему, Коваль с Патриевым лишние? Нет, так дело не пойдет, Михаил Самуилович, если я вам нужен, то выкупайте меня вместе с ребятами.
Ознакомительная версия.
