Ознакомительная версия.
Эн Ронни повернулся ко мне спиной.
– А теперь передо мной стоит другой персонаж, художница, я назвал ее Андриана Марсель. Вы и с ней познакомитесь, когда возьмете в руки мою новую книгу. Как же она прекрасна – зеленоглазая Марсель, я дал это прозвище в честь одного города во Франции, куда я летал отдыхать этой весной. Ох, как же тогда пахли тюльпаны! Чудесные мгновения, проведенные с незабываемой женщиной Андрианой в городе Марсель. Как вы видите, эта встреча отразилась на моем творчестве. Вернемся к моему персонажу. Девушка, ворвавшаяся в сердце моего героя. Иуда, подарившая Габриэлю свои глаза. Она после этого ослепла. – Он повернулся к зрителям: – Шизофренией называют эту болезнь, но у писателя имеется алиби. Я вижу тех, кого не видите вы!
Читатели смотрели на сцену, там стоял только Эн Ронни, рядом не было никого.
– К примеру, Роберт, мой второстепенный персонаж и единственный друг по книге, художественный критик, бездарность, погубившая сотни талантливых художников и художниц. – Он улыбнулся Андриане. – Но только не вас.
Андриана смотрела куда-то в пустоту перед собой.
– «Что стало с Робертом?» – мысленно спрашивает меня Габриэль. С вашего позволения я ему покажу!
Он раздвинул шторы, которые закрывали белую стену за письменным столом. Сначала я видел только стену, а затем вместо нее появилось окно. Будто настроили проектор. На стене появился Роберт. Это была комната метра два квадратных, маленькая и узкая, словно клетка. Человек в ней смиренно сидел на полу, руки у него были завязаны за спиной, а вокруг на стенах и потолке висели работы художников.
– Прошу заметить, неизвестных художников, – поправил мои мысли Эн и продолжил сам:
– Да, его запер внутри какого-то подвала один перспективный художник, Жан Поль Фиаско. По иронии судьбы он действительно существует, человек кисти не мог смириться с тем, что рисовать в этом городе он может только на заборе и только для прохожих. Да, смышленый тип, этот Фиаско, ему показалось, что смерть слишком простое наказание для Роберта, и он придумал более извращенный способ ему отомстить. Он повесил в эту комнату картины всех современных художников, которых тот погубил. Каждый день в определенное время Фиаско приносил Роберту еду, просовывая в маленькое отверстие в двери. Знаете, как заключенному или собаке. Роберт наслаждался чужим искусством. И большой роскошью для него было – закрыть глаза. Уборной в комнате не было. Через девять месяцев Жан Поль, получивший со временем признание и славу, перевез Роберта в приют для душевнобольных. Бедолагу отмыли, но он к тому времени стал совсем беспомощным и безобидным, как малое дитя. Его кормили с ложки, а он постоянно бубнил что-то невнятное о картинах, живописи и фиаско. Врачи сочли, что нужно лечить его «искусство-терапией» и каждый день приносили ему картины дарований из соседних палат, художников белого дома. Критика имеет специфический запах, – как должное добавил Эн Ронни. – Огромный труд – заставить критика пахнуть для себя.
Окно тем временем исчезло, словно его никогда и не было, это представление было только для меня одного. Эн Ронни прикрыл шторку и направился ко мне.
– Есть такая примета – сжигать свою рукопись после публикации книги, для того, чтобы ее герои больше не приходили к своему творцу. Огонь поглощает их, и в полном беспамятстве они возвращаются в напечатанный текст, чтобы теперь навещать только тех, кто эту книгу откроет. Это не выдумка, Габриэль, а иначе ты меня никогда не оставишь в покое, ты самый настоящий из всех мною выдуманных персонажей. Я вдохнул в тебя жизнь, и скажу тебе больше – я вдохнул в тебя самого себя. Ни в Роберта, Андриану, ни в Юлию – все они были от ума.
Он достал из внутреннего кармана пиджака рукопись, свернутую в трубочку, и зажигалку.
– Я сжигаю тебя, Габриэль. Твое тело, твою жизнь, твою память. Если и существует ад для писателя, то мы обязательно встретимся вновь. Прощай, мой нарцисс, инструмент, погибший от собственной музыки. Я клянусь помнить о тебе!
Он чиркнул кремнем.
Когда пламя коснулось бумаги, я почувствовал запах горелой кожи. Своей кожи. Я горел! И до последней минуты я не мог принять то, что меня выдумали и весь тот мир вокруг – это всего лишь чей-то текст, чья-то фантазия.
Меня зовут Габриэль, я самый главный герой. Мне двадцать два года. Меня зовут… Я не помню своего имени. Я не видел жизни, а только мгновение. Меня не было. Я ничто.
Эн Ронни бросил догорающую рукопись на пол. Мы с Андрианой растворились в дыму. Роберт исчез из своей палаты. Юлия – из теплой постели, и вместе с ней исчез ее дом.
Читатели подходили к Эн Ронни, он подписывал им книгу, эти люди бесконечно восхищались им.
– Скажите, а куда теперь отправится Габриэль?
Эн Ронни улыбнулся.
– В ваш дом, он теперь будет с вами жить.
Молодая женщина протянула ему на подпись книгу.
– Трудно ли начать новую работу?
– Нет, не трудно, я не привязываюсь к своим героям, я их сжигаю.
Читательница поблагодарила Эн и удалилась со сцены.
– А вы не боитесь, что и вас однажды сожгут?
Эн Ронни посмотрел в серые глаза темноволосого мужчины.
– Честно признаться, я этого жду.
Женщина с портретом на коже
Герои:
1 – Март.
Я влюблен. Нет, вы меня совсем не поняли. Я до смерти безответно влюблен.
2 – Ляля.
Я испытала на себе нежность рук мужских. До беспамятства я теряла рассудок.
3 – Погубленная.
Я сделала все, что могла. И чего не могла. Не губи меня больше.
4 – Художник.
Меня восхищают человеческие чувства. Только переживая эмоции, можно передать всю свою суть.
* * *
Это такая свобода: быть запертым в собственном сундуке. А ключ от него носить у себя на шее.
Я – автор данной повести, ее главный лжец. По совместительству – лютый борец за правду. Я ценитель того, что было всегда в дефиците. И яркий пример – чего не было вовсе.
Я влюблен. Нет, вы меня совсем не поняли. Я до смерти безответно влюблен.
(Март).
1.
Высшая степень эгоизма, она же – последняя стадия трусости требовать от человека любви нечеловеческой, но при этом тайно его ненавидеть. Омерзительная нечистоплотность – целовать теплое, красивое тело, которое не приносит тебе удовольствия. Подобно цветку, манящему своим запретным ароматом. Ты сорвал его, чтобы вдохнуть. А он не пахнет ни чем.
Терпкое ничтожество или тончайшее обоняние, зависимое от прелести носа и его величины.
Иными словами – я ее не любил.
– Перестань, перестань.
В который раз она плакала без причины.
– Улыбнись. Улыбайся. Вот…
Мне не хотелось, чтобы соседи услышали. Я стыдился ее слез.
Она играла для меня музыку, безмолвно играла, будто хотела утаить что-то сокровенное. К чему я не был готов. Мимо нот, я не слышал ее клавиши. Ее руки были глухи.
Иногда бессонной, тихой ночью, когда она меня не слышала, я задавал себе вопрос. Как бы я отреагировал на то, что одним ранним утром она забрала свои платья, милый детский альбом. И, не объяснив мне причин, попрощалась. Наверное, ревниво. Я не могу представить, как она смеется. Ее смех равносилен предательству ко мне. А он бы ее смешил. Дарил ей цветы, хвалил ее голос. Цвет волос и даже грудь, которой она безмерно была недовольна. У нее прекрасная грудь. Мне болезненно даже подумать, как он притрагивается к ее шее. Берет ее за талию. Свежие простыни. Новые запахи гари… Он отвратителен. От первых морщин до мизинца она принадлежит только мне.
Я не предавал ее, а всего лишь влюблялся в другую…
«Просторная, светлая комната с видом на черную реку. Высокие потолки. Окна от пола. Воздух пропитан запахом краски. Она думает, что я одинок. Я думаю, что никогда не осмелюсь привести ее в свой дом. Как это безнадежно… Я проснулся в семь утра и открыл окно. А Она у стены рисовала… Ляля… У нее имя такое. Художница. Это страсть ее – рисовать людей. Красивых людей. Я даже не представляю, по каким меркам она оценивала их красоту. Все ее портреты были такими разными. Совершенно не похожими на ее предыдущие работы. Возможно, она видела то, чего я никак не мог рассмотреть. Я проснулся в семь утра и открыл окно. А Она у стены рисовала… Мы ложились с ней вместе, но она просыпалась каждое утро одна. Будто меня и не было вовсе.
– Что тебе сегодня снилось?
– Мне каждую ночь снишься ты.
Для нее это не было тайной. Пропустила мимо себя.
– Я проснулась в три ночи и смотрела на молнии. Думала. Мне никак не спалось. Я достала кисти и чистый холст. Вспомнила, как зеленоглазая девушка пела вчера у Невы. О, какой у нее был голос. Какие запоминающиеся черты. Мне понравились ее тонкие губы. Она пела так трепетно, тихо, но звонко. Как колокольчик от капли росы.
Смотрит в зеркало и вытирает краски с лица.
Ознакомительная версия.
