Ознакомительная версия.
Конечно, Манюня устала. Особенно после того, как пробилась в сборную. Теперь соревнования чаще, а спрос строже. Тем более не навсегда же это все…
– Ты же понимаешь, – сказала она мужу, – это скоро закончится.
Борис был старше Манюни и опытнее, и он понимал, что «это» не закончится никогда. Волосы, конечно, отрастут, но синхронное плавание из жизни Манюни не исчезнет. Она была ненормальной, одержимой, буквально сумасшедшей во всем, что касалось работы. Впрочем, такой же, как и он. Они были прекрасной парой. Он не умел плавать, а она никогда не ела то великолепие, что он готовил.
– Ты – змей-искуситель! – Она втягивала носом божественный аромат и героически открывала очередную бутылку кефира.
А он… он выбрасывал шедевры в помойку. Есть одному было невкусно, и почему-то вспоминалось, как лет пятнадцать назад они с первой женой уминали на ужин утку в апельсиновом соусе и сковородку жареной картошки, а потом еще и закусывали это хулиганство домашним мороженым. И никто не думал о фигуре, а если и думал, то вслух не говорил. Вслух всегда были только похвалы и восторги:
– Быть тебе, Борька, шефом, помяни мое слово!
Или:
– Умру за столом, но слопаю последний кусочек.
А вот любимое:
– За твою стряпню, Анохин, я бы продала душу.
Потом, уже перед самым разводом, он скажет, что «врать некрасиво, потому что душу она продала уже давно, и, видимо, отнюдь не любимому мужу». Но это не меняет сути. Первая жена не просто ценила, а умела разделить его страсть:
– Ты сюда что-то добавил новенькое, правда? – Она шумно втягивала воздух, а он смеялся, глядя на смешно вздрагивающие крылья ее изящного носика. – Нет, Борька, точно, тут что-то не так, как обычно, я же чувствую.
Она осторожно и сосредоточенно жевала:
– Гвоздика?
Он самодовольно мотал головой.
– Розмарин?
Он разводил руками.
– Я все равно угадаю. Миндаль?
– Вот и нет.
– Борька! – Она шутливо сжимала пальцами его шею, делая вид, что задушит: – Признавайся сейчас же, иначе…
– Пусти, сумасшедшая. Там просто куркума.
– Кур… что?
– Куркума.
– А что это?
– Это один из видов имбиря. В кулинарии используют ее высушенный корень. А еще она содержит куркумин, который обладает целебными свойствами: дезинфицирует, обезболивает, заживляет. Даже останавливает развитие некоторых видов рака. Диетологи, кстати, рекомендуют употреблять ее при похудении.
– Сомневаюсь, что в сочетании с бараниной и рисом, – тут же реагировала она, и они дружно смеялись.
Они вообще много смеялись…
С Манюней жизнь стала совсем другой: взрослой, ответственной и (в этом Борис боялся признаться даже себе) немного скучной. Сама Манюня иногда казалась скучной. Кроме своего плавания, она мало чем интересовалась. Ей никогда не пришло бы в голову пытаться угадать, какие специи использует муж в своих рецептах. А если он пытался рассказывать, она прерывала на полуслове:
– Борюнь, я все равно не запомню. Зачем мне это? Я не ем и не готовлю. Это твоя территория.
Даже странно. Ведь именно из-за этого он и развелся. Из-за того, что жена все время пыталась влезть на его территорию и установить там свои порядки. А Манюня ничего такого не делала, все давала на откуп. И это почему-то особенно раздражало. Борис невольно отодвинулся от жены. Она тут же почувствовала, снова прижалась к его плечу своим колючим затылком. Борис невольно поморщился и вздохнул. Наверное, слишком громко, потому что Манюня тут же встрепенулась и взглянула на него в темноте сонными глазами:
– Что-то не так?
– Все хорошо, спи!
– Точно?
– Точно. Слушай, Мань, а может, в субботу придешь ко мне в ресторан днем? Я сооружу что-нибудь диетическое…
– Борюнь, – теперь на Бориса недоуменно смотрели оба глаза. – В субботу я буду в Бухаресте. Там же Гран-при, забыл?
– Извини.
– В другой раз, ладно? – Манюня снова свернулась под боком колючим калачиком, а Борис еще долго лежал без сна, размышляя над тем, когда же наступит этот самый другой раз, и наступит ли когда-нибудь.
Виктория вернулась домой в десять вечера. Водителя она все-таки отпустила, решила, что жена Поповского не обидится, если какая-то там не слишком знакомая дама на ее юбилее ограничится глотком вина и уйдет, не отведав торта.
Вика чувствовала себя слишком усталой. Соблюла этикет – и достаточно. До того как зайти в подъезд, она еще долго сидела в машине, пытаясь угадать, что ждет ее там – за дверью квартиры: скандал, еще раз скандал или холодная тишина отчуждения?
Она не угадала. Уже на лестничной клетке был слышен голос Пинк, которую Вика в последнее время активно недолюбливала. Конечно, не за вокальные данные, а за то, что Лялька обрезала свои шикарные волосы и выкрасила оставшийся ежик в розовый цвет. Сегодня, однако, звучание Пинк даже обрадовало Вику. «Поет, – подумала она, – и танцует. Значит, ничего не знает». И тут же другая мысль: «А лучше бы знала. Теперь я должна сказать. А как? Конечно, Сережа Ляльке не родной, но относился он к ней хорошо, внимания уделял немало. Во всяком случае, больше, чем Вика, уж это точно. Конечно, девчонка прикипела. В ссорах вон всегда на его сторону становилась. Сейчас, конечно, во всем случившемся будет винить мать. Ну что ж, значит, придется пережить еще и это».
Вика зашла в квартиру, сняла пальто и сапоги и прошла в комнату. Музыка, оказывается, была просто фоном. Лялька сидела в кресле и, ничего не замечая, смотрела в планшет. Она водила пальцем по экрану и что-то бурчала себе под нос.
– Привет.
Вика присела на подлокотник, неловко чмокнула дочь в затылок.
– Хай! – буркнула дочь, не прерывая игры.
– Интересно?
– Угу.
– Ляль…
– «Пять» по русскому, «четыре» по алгебре, по физике тройбан. Уроки сделала, к репетитору ходила, поела яичницу, – быстро проговорила девочка, не отрывая взгляда от экрана. – Что-нибудь еще?
– Да.
Зачем тянуть? Подбирать слова и смягчать удар Вика никогда не умела:
– Сережа ушел.
– А я знаю. – Лялькины пальчики ловко перемещались по картинке с какими-то монстрами. – Он и вещи уже вывез.
– Вот как?
– Ага. Еще вчера.
– Как вчера? – Кресло качнулось, и Вика чуть не упала. – Ты все знала еще вчера?
– Ну да.
Лялька наконец оторвалась от планшета и взглянула на мать с нескрываемым презрением:
– Он же тебе еще вчера целый день трезвонил. Слушал гудки и говорил: «Вот если, Ляль, твоя мать возьмет трубку, может, еще и не все потеряно». Но ты же всегда занята, тебе не до нас. Вот он звонил, звонил и ушел. И знаешь, что?
Девушка вскочила с кресла и теперь смотрела на мать свысока, воинственный розовый ежик возмущенно навис над Викой.
– Что? – Вика тоже встала и вызывающе вскинула голову. Никто не имел права демонстрировать ей свое превосходство. А уж собственный четырнадцатилетний ребенок – тем более.
– И правильно сделал, что ушел. Вот вчера я очень хотела, чтобы ты подошла к телефону. Он звонил, а я шептала, молилась просто: «Вика, возьми трубку. Вика, возьми трубку».
– Сколько можно звать меня Викой?!
Лялька отмахнулась от матери, как от чего-то совсем незначительного. Она включила полный привод и неслась вперед с неснижаемой скоростью:
– А вечером я посмотрела, как ты пришла, час просидела в ванной, потом выпила кефир и пошла в свою спальню. К нему даже не заглянула. Так зачем ему с тобой жить?
– Я же думала, что он спит!
Лялька скривилась, будто проглотила кислятину:
– Ты о нем вообще не думала! Ни о нем, ни обо мне!
Вика задохнулась от возмущения, лицо ее горело, будто ей надавали пощечин. Она зашипела на дочь:
– Скажи еще, что и к тебе я не подходила!
– Ко мне? Подходила. А как же? Все, как обычно: уроки, еда и «когда ты наконец перекрасишься». Больше ведь тебя ни черта не волнует!
– Ты что себе позволяешь?! – Это Вика уже выкрикивала в громко захлопнутую дочерью дверь комнаты. Вика дернула ручку, но с тех пор как Ляльке позволили закрываться на ключ, попасть к ней можно было только по предварительной договоренности. «Не хватало еще мне слушать про убери, разложи и переставь», – говорила она, и Вика, в общем, не возражала. Она считала, что в достаточной степени контролирует дочь, чтобы позволить ей какой-то островок свободы. Тем более теперь, когда балом правил переходный возраст, а гормоны зашкаливали и довлели над разумом. Правда, сейчас следовало признать, что все обвинения дочери не были так уж неразумны. Но Вика никогда не думала, что Ляльке чего-то не хватает. Казалось, она была счастлива. Учится прилично, кушает хорошо, одета с иголочки. А сколько раз Вика ее с собой за границу возила?! И там тоже все к ее услугам. Пока мать на переговорах, дочь с няней – и на аттракционы, и на пляж, и в зоопарк, и в магазин, и куда еще душа попросит. Конечно, иногда она просит мамочку, но Ляльке ведь уже четырнадцать! Раньше Вика старалась освободиться на каникулах и хотя бы неделю посвятить материнству, но в последние годы халтурила. Как-то предложила дочери вместо своей компании подружкину, и та так обрадовалась, что замена превратилась в постоянную величину. Вика искренне полагала, что Ляльку это более чем устраивает. Ведь устраивало же это Вику: ребенок сыт, здоров и, кажется, счастлив – что еще надо? Тем более ребенок вполне уже взрослый, способен увидеть и понять, что мать работает сутками и старается, между прочим, ради нее!
Ознакомительная версия.
