Ознакомительная версия.
– Тетя Ася, ничего не случилось, я просто приехала. Сейчас я в душ схожу и переоденусь, а то я вся мокрая. Вода у нас есть?
– Конечно, есть! Вода теперь всегда есть! Хочешь, ночью мойся! Ты мне правду говоришь? Ты просто так приехала? Нет, не говори! Я ничего не слышу! Сейчас к Вале придем, и там все скажешь!
– Тетя Ася, можно я в спальню чемодан отнесу?
– Что ты спрашиваешь? Ты как будто не дома! Нет, я все-таки начну нервничать. Сейчас Вале позвоню, пусть она тоже начнет нервничать.
Нина зашла в спальню крестной и остолбенела. На окне висела растяжка: «Дом обуви» и нарисованный башмак.
– Тетя Ася, ты что, мастерскую здесь открыла? – осторожно спросила Нина.
– Зачем мастерскую? Какую мастерскую? Тебе обувь надо починить? Так Отар работает! Ему отдадим! – не поняла крестная.
– У тебя тут висит…
– А, это… Слушай, третьи занавески выгорели, жалко ведь! – отмахнулась крестная. – Вот мне Отар и отдал это полотно. Ему не надо, его и так все знают. А мне – окна закрыть очень надо. Слушай, такое хорошее объявление, лучше всяких занавесок. Думаю, не буду снимать до осени. Солнце утром не пропускает, комаров не пропускает!
– Тетя Ася, ты же всегда занавески любила! Я же тебе присылала хорошие, плотные.
– Дочка, я на эти занавески даже дышать боюсь, такие они красивые! Вот, смотри, лежат у меня в шкафу на отдельной полке. Зима будет – повешу. Сейчас у меня рука не поднимается. Они выгорят, станут некрасивыми, ты мне что скажешь? Что я твой подарок не ценю!
– Хорошо, мы их вместе повесим. А если они испортятся, я тебе новые куплю. Я привезла деньги и еще заработаю. И на лоджию тебе дам. Сколько нужно, столько и дам. Так что скажишь Мадлене, что ты у нее больше не работаешь!
– Нино, у меня уже сердце колотится, зачем ты таким голосом говоришь? Зачем ты мне все это говоришь?
Тетя Ася присела на кровать и посмотрела на Нину, как будто та объявила о смертельной болезни.
– Так, я в душ. – Нина скрылась в ванной и, зайдя туда, заплакала. Было проще сровнять все бульдозером и построить новое. Старая плитка, которой было столько же лет, сколько и Нине, едва не отваливалась. На держателе для занавески сушилась сетка. Обычная рыболовная сетка, которая здесь служила мочалкой. Других мочалок Нина и не знала, пока не приехала в Москву. Тетя Ася, как и все местные жители, предпочитала обычную сетку, мелкой вязки. Для туристов ввели новшество – связывали сетку с двух сторон, чтобы было похоже на мочалку. Вязали крупнее, красили в бирюзу. Но местные предпочитали не связанную, обычную, грязно-коричневую, с которой еще месяц слезала краска. Нина вспомнила, как ненавидела в детстве сетку – мама больно терла ею, до скрипа. А сейчас она решила первым делом купить себе новую – оттереться от столичной жизни, тоже до скрипа.
Сетка, старая плитка в ванной, непривычно обильная струя воды из крана – все это довело Нину почти до истерики. Она плакала, стоя под душем, смывая собственную глупость – зачем было уезжать отсюда, терять в Москве столько лет, которые ей не принесли ничего, кроме огромной, тотальной усталости. И да, денег. Их Нина хотела потратить как можно быстрее. Ей даже эти, честно заработанные деньги, казались грязными. Неправильными. Она ведь и не знала, что крестная вынуждена работать. Не знала, что она так постарела и наверняка скрывает болячки. Не знала, что так нужна здесь.
Нина вышла из ванной только после того, как тетя Ася начала обеспокоенно стучать ей в дверь.
– Нино, ты там утонула? Если тебе воды мало и ты хочешь утопиться, лучше пойдем на море! Прямо завтра и пойдем, если дождя не будет!
– Тетя Ася, можно я посплю немного? – без особой надежды на разрешение спросила Нина.
– Ты что! Нас Валя уже заждалась!
Сопротивляться было бесполезно.
– Это я! – объявила крестная о своем приходе.
– Ася? Иди сюда, ты только послушай, что они говорят! Я тебе звонить собиралась! Мои уши не выдерживают! Нино! Дочка! Ты тоже послушай! – Валя держала у уха телефон. Крикнула в трубку: – Все, не могу говорить! У меня гости! Нет! Два часа не могу говорить! Нет, три часа!
– Что случилось? – поинтересовалась тетя Ася, удобно устраиваясь на стуле. Разговор предстоял долгий.
– Сейчас кофе сварю. – Валя побежала на кухню. – Нино, ты что приехала? В гости или насовсем? Или что случилось? Соскучилась? Почему ты в ванной так долго мылась? У вас там в Москве воды, что ли, нет? Уже ходили к жене Леванчика на шестой этаж? Скажи мне, я про дизайн ничего не понимаю, но если мне не нравится – молчать не буду. Почему всем нравится, а мне нет? Зачем она ниши выдолбила? Что у нее, посуды столько, что она шкафы туда поставит? Нет у нее никакой посуды! А эта палка, которая в вазе торчит, ты видела? Бамбук, что ли? Это модно? По мне, так этой палкой ковер хорошо выбивать, а не в вазу ставить. Если бы розы стояли, я бы поняла. А у нее это дизайн называется. Вон Ася завидует! Я не понимаю, чему там завидовать? Я могу на улицу выйти, оборвать ветки и тоже в вазу поставить! Что ты, Ася, на меня так смотришь? Пусть Нина скажет. Она в Москве много видела. Разве палки модно? Говори!
– Ну, в салонах красоты ниши делают и вазы с искусственными цветами или бамбуком ставят.
– Это что, где маникюр делают? – расхохоталась Валя. – Я так и знала! Слышишь, Ася, у жены Леванчика вкус, как у маникюрши! Скажи, Нино, а это правда, что ты хочешь Асе лоджию оплатить? Ты что, насовсем приехала? И я столько раз говорила Асе, чтобы она твои шторы повесила! У меня уже язык отсох, сколько я это говорила! Нет, она на эту тряпку любуется!
Нина поймала себя на мысли, что успела отвыкнуть от местных особенностей общения. Эти женщины слышали сквозь стены и чувствовали друг друга через потолок. Они были связаны друг с другом невидимыми нитями.
– Я сказала Нине, чтобы она ничего мне не рассказывала, – сказала крестная, – чтобы сразу мы вместе услышали. Валя, мне что-то плохо. Как ты думаешь, у Нино все хорошо? Ты ей посмотришь чашку? Помнишь, моя чашка черная была, это из-за Нины? Или из-за того, что я Мадлену хочу убить, но не могу? Знаешь, как она мне надоела? Так на нервы действует, что я мечтаю ее убить! Нет, я мечтаю подговорить Рафика, чтобы он ее на машине туда-сюда переехал. Два раза. Такая она неприятная женщина. Слушай, хоть бы лифчик надевала! Сядет около магазина со своей картонкой, грудь до колен свесит, всех покупателей пугает! Разве это прилично? Нина хочет, чтобы я уволилась. Да я и сама хочу, только вдруг у Нины проблемы? Почему она так вернулась, как счастье мне на голову?
Обе женщины внимательно посмотрели на Нину, которая с удовольствием пила сваренный Валей кофе. От такого кофе она отвыкла и наслаждалась каждым глотком. Валя с крестной говорили так, будто ее и в комнате не было, и Нину это устраивало.
– Подожди, что ты так нервничаешь? Посмотри на нее – сидит, кофе пьет. Живая, здоровая. Так радоваться надо! Приехала – значит, решила. Захочет – сама расскажет. Ты лучше сейчас меня послушай! Знаешь, что они мне сказали? Ты даже не представляешь, что они мне сказали! – Валя махнула рукой так, будто собиралась зарезать всех, кто ей сказал неприятное. – Ненавижу их! Так ненавижу, что себя ненавижу за то, что их ненавижу! Родственники все-таки. Но зачем мне такие родственники, что я от них больная становлюсь. Вот у меня сейчас так голова болит, что прямо в сердце отдает! Я им говорю, что у меня сердце болит, а они отвечают, вот прямо сейчас сказали, что это я сама виновата! Скажи, я хочу, чтобы у меня сердце болело? Нет!
Оказалось, что неделю назад к Вале приезжала младшая дочка двоюродной сестры с женихом. Показать, познакомиться.
– Знаешь, как она его называет? – Валя продолжала размахивать руками, повергая невидимых врагов направо и налево. – Артурик! Артурику этому уже за тридцать! Что я говорю? Тридцать шесть ему! А он все Артурик! Старый он для нее – ей девятнадцать лет. Не девушка, а бутон! А она на него смотрит, будто у него «мерседес» новый и квартира на бульваре, так она на него смотрит! Я его спросила – у него «мерседес» и квартира на бульваре? Она обиделась! За него обиделась! Вот правильно говорят, если Бог красоту дал, значит, мозгов лишил. Красивая девочка, но такая глупая, что я всех родственников вспомнила, не поняла, в кого. Не было у нас в роду таких глупых, чтобы совсем без мозга, кроме сестры моей двоюродной. Девочка же не виновата, что в мать пошла. За что ей такое горе? Но она же не слепая! У этого жениха живот больше, чем у жены Леванчика, чтоб она здорова была. И волос столько же – три пера на всю лысину. Как она на него посмотрела? Такая красавица! И что? Я их здесь поселила, комнату дальнюю отдала, молчала уж, как могла. Рот суровой ниткой зашила, чтобы лишнего не сказать, все ради девочки, которая ни в чем не виновата.
Ты же знаешь, у нас новая колонка. Три года назад поставила. Кондиционер поставила, колонку поставила, вентилятор новый поставила, что еще нужно? А он спрашивает: «Вода есть?» Я говорю: «Обижаешь, конечно, есть. Всегда есть. Мы же не в пещере живем!» Он так удивился, что я в первый раз обиделась. Но виду не подала. Промолчала. Э, как мне тяжело было молчать! Все знают, как я за эту колонку гордилась!
Ознакомительная версия.
