– О Господи, мистер Гайдар, – говорит потрясенный посол, – мне сообщили, что у вас сегодня день рождения.
– У меня сегодня день смерти.
– Это первоапрельский розыгрыш?
– Это конец света!
– Что бы ни случилось, – решает посол, – я хочу преподнести вам свои поздравления…
– Преподнесите их своему президенту, и прямо сейчас, – говорит Гайдар.
– С чем?..
– С тем, что его лучший друг заболел злокачественным размягчением мозга. Решил покончить политическим самоубийством.
– Вы ранены?
– Я – ранен?! Да я убит! Можно сказать, попадание в сердце.
– А почему кровь на плече?
– Сползла…
– Мистер Гайдар, вы уже завтракали? Разрешите предложить вам чистый пиджак и сорочку…
– Мистер Пикеринг, я не нуждаюсь в американских пиджаках, – злобно прерывает Гайдар этот сюрреалистический диалог, и непроизвольно думает, что пиджак у него итальянский. – Я нуждаюсь в американском президенте. Ему следует не-мед-лен-но позвонить российскому президенту.
– Господин Ельцин уже может говорить? – дипломатично осведомляется посол, с сомнением глядя на часы.
– Нечего ему говорить, – парирует Гайдар. – Его дело – слушать!
Кому сейчас хорошо – так это Ельцину. Приняв с тремя богатырями их богатырское решение, он утвердил его в свойственном ему стиле. Бухнул, то есть, хорошо. И спит беспробудно. Крепкий сон оздоравливает и снимает стрессы. Интересно, что ему снится. Вероятно, народное ликование и рейтинг сто процентов.
В четверть восьмого перед послом развернут фильм ужасов. Триллер по-русски. Как одним словом выразить состояние Ельцина? Недееспособен. Зачем он нужен Коржакову, Барсукову и Сосковцу? Ставить подписи. Как гарант Конституции. А если при особом положении действие Конституции приостанавливается? Тогда он им и вовсе ни за чем не нужен. Можно править страной самим. Пусть себе болеет, спит и пьет. А что означает приостановка Конституции и президент без очередных выборов? Что президент нелегитимен. А кому нужен нелегитимный президент? Строго говоря, вообще никому не нужен.
Посол суровеет. Москва просыпается. Гайдар переодевает американский пиджак. Часы отщелкивают минуты.
– Что же будет? – соображает посол.
– У друга Билла будет одним другом меньше, – заверяет Гайдар.
А будет то, что совсем о другой политике мечтал Запад, подсыпая нам в раззявленный и дырявый карман. Все эти международные кредиты и прочие гуманитарные помощи обрежет как ножом. Сказать, по какому органу придется этот нож? Не надо? Российская дотационная экономика и так дышит на ладан, а тут просто сложится, как карточный домик. О бюджете можно забыть. Социальные выплаты прекратятся начисто как жанр. А чего люди всегда хотят, невзирая на?.. Жратеньки они хотят, ежедневно. Когда жрать нечего, они волнуются. Что делать с этими волнениями? Армия никаких приказов выполнять не будет: кругом развал, верить некому, сама голодает, и кормить ее нечем. Народ полезет на улицы, и мало не покажется никому! И коммунисты въезжают в Кремль на белом коне, а этот сценарий мы уже проходили в семнадцатом году.
За окном хлопает на ходу автомобильный баллон, и стекла вздрагивают, как от пушечного выстрела. Посол вздрагивает в такт.
– Мистер Пикеринг! Если вы не хотите думать о своей карьере, подумайте о судьбах мира!
Посол в атасе: первого апреля спозаранок – самое время подумать наконец о судьбах мира!.. Загадочная страна мыслителей.
В половине восьмого обруселый и оборзелый посол начинает дозваниваться до Клинтона. Спит Клинтон! Мычат на том конце проводе и подробности выпытывают. Не хотят будить… Вот так и рушатся мировые державы…
Гайдар рвет с печенкой из Пикеринга все страшные клятвы, что Клинтона он достанет хоть из материнской утробы. Кесаревым сечением. Любым способом. Вплоть до извещений о самоубийстве Моники Левински, наводнении на Потомаке и вручении ему премии Луи Армстронга. А сам звонит Чубайсу.
– Плохо дело, – говорит Чубайс. А когда Чубайс говорит, что дело плохо, тут представляется что-нибудь типа эпидемии чумы или нашествия марсиан. – Приезжай.
Гайдар мчится к Чубайсу. Одной рукой держится за голову, другой за сердце, третьей за ухо. Водитель поминает Шумахера. Буравится через пробки, как штопор, аж братки в джипах удивляются.
Рыжий кирпичный Чубайс сидит на разноцветных телефонах. От телефонов идет дым, от Чубайса идет пар, явственно пахнет не то порохом, не то поносом. Гайдар щелкает зубами.
– Ты чего в крови? – военным тоном заботится Чубайс.
– Порезался, – машет Гайдар и щелкает как оскаленный медведь и одновременно как медвежий капкан.
– Впечатляет, – признает Чубайс. – А будто ранен…
Трещит и вибрирует телефон: достали на даче Ходорковского. Чубайс похожим на топор голосом ставит задачу: или стрелой в приемную Ельцина и там ждать – или вешаться на воротах своего дворца; вот такая сегодня у олигархов альтернатива. Ай-кью у олигархов приличный, вешаться они не любят.
– Береза и Гусь уже летят в Москву, – сообщает Чубайс, – скоро сядут в Шереметьево. Потанин куда-то провалился.
То есть играется большой сбор по полной программе.
– А что еще плохо? Есть новости?
– Указы уже подписаны. С ночи. И не только о переносе выборов вплоть до (непарламентские выражения). И о приостановке Конституции… в соответствующих моментах. Но и на сладкое – о запрете компартии. Поставить себя не только вне Закона, но и вне фактического большинства… политики (непарламентские выражения). Все ясно?
Чего неясного. Страна на пороге диктатуры силовых ведомств. С добрым утром. Встает солнце Ватерлоо. Зайчики по стене побежали. (Скоро и мы… как зайчики…)
– Сороковые, роковые… – бормочет Гайдар. – Вот у женщин есть хорошая традиция – сорокалетие вообще не отмечать. На всякий случай. Чтоб легче проскочить. Нехорошая цифра…
– Садись, пиши мне речь.
– Ты и сам неплохо выражаешься.
– Сейчас прямо с утра дедушку на абордаж брать буду. Пока тепленький. Чтоб лишнего не нарезать, понимаешь!.. И не упустить ничего. Давай! Погоди, я прикажу пиджак тебе чистый найти.
Гайдар меняет сорочку, стильно подвертывает рукава очередного пиджака и капает кровью на клавиатуру компьютера. В ухе до черта сосудов, кровь бывает трудно остановить.
– Во-во, кровью пиши, – хмуро наставляет Чубайс.
Гайдар выбивает из компьютера текст с выразительной экспрессией деда Гайдара и тестя Стругацкого. О неизбежной анархии. О шоке в Америке и полном пресечении денежных потоков. О торжестве коммунистов в ореоле мучеников и святых борцов за справедливость. А главное – о предательстве и коварстве гнусного триумвирата Коржаков-Барсуков-Сосковец, которые измыслили план: отстранить всеми любимого и незаменимого президента от власти и узурпировать ее, причем грязными руками. А Чубайс заглядывает через плечо и подпрыгивает у телефонов.
В десять утра Чубайс сует в карман этот шедевр в жанре антиутопии и со свистом мчит в Кремль. В пол-одиннадцатого он раскаляется в приемной у бело-золотых царских врат. Брызжет ядреным соком.
Дедушки нет! Зато подтягиваются к краю пропасти олигархи. Полощут воздух комментариями и жестикулируют. Минералкой давятся. Березовский не ест бутерброды.
В одиннадцать Гарант Конституции почтил похмельной особой. Тяжело и недобро смотрит на окружающий мир. Угромождается за стол.
И Чубайса вносит к нему сквозь дверь, как булыжник из катапульты.
– Борис Николаевич!! – хватает он быка за похмельные рога. – Зачем ВЫ отрекаетесь от власти?!
Если слушать Чубайса с закрытыми глазами, возникает черная кожанка и маузер. Так оглашает приговор председатель чекистского трибунала, а за его спиной выстроился расстрельный взвод. Это производит заметное впечатление на подчиненных и оппонентов.
Но если бы в подвале Ипатьевского дома сидел не Николай, а Ельцин, хрен бы они этого царя расстреляли. Он бы их сам выгнал и перешлепал.
– Кто-о – отрека-ается от вла-асти? – пускает он через стол медленный бас, низкий и угрожающий, как танк.
– А вы думаете, они ее вам о-с-т-а-в-я-т? – давит Чубайс, все больше багровея от волнения. По такому признаку Цезарь когда-то отбирал легионеров.
У Ельцина поднимается давление. Ему хочется опохмелиться. Он сжимает над столом трехпалый кулак. Опасный признак: плохо владеет собой.
– Это элементарный расчет на узурпацию власти, – гонит текст Чубайс.
– Мы-ы – не мо-ожем – выи-играть – вы-ы-боры, – вразумительно гудит президент.
– К черту первоапрельские ужастики!! Мы – можем – все!! – срывается Чубайс и хватается за спасительную бумажку. – Пять минут! Пять минут!
И декламирует отчаянно и бешено, как Троцкий в восемнадцатое году, провозглашая Отечество в опасности!
Через пять минут Ельцин впадает в каменную задумчивость. И отрицательно мотает башкой.
