– Выходит, наши времена хуже оккупации? – спрашивал я.
– Выходит, что так, – отвечал старый горняк.
Во Владивостоке есть улица Магнитогорская. Это название всегда говорило мне не только о далёком западном уральском городе, но о притягательности «горного дела» как такового, горном магнетизме. Теперь на смену социалистическим Магнитогорскам пришли капиталистические Магнатогорски.
Горное дело в России создал, как и многое другое, Пётр, само имя которого и означает – камень. (Хотя первые открытия рудознатцев на Урале – железа, меди – были сделаны ещё в первой половине XVII века.) В 1700-м учредили «приказ горных дел», в 1719-м объявили «горную свободу», поощрив поиски самоцветов, в 1773-м открыли Горный институт. Первые месторождения «самоцветов» – ярких камней – открывали непрофессионалы. Более суровые и прозаические ископаемые ждали специалистов. Поначалу считалось, что самоцветы так и надо искать – кустарно, наудачу; каменные драгоценности воспринимались как дар свыше. Примерно так в уссурийской тайге искали женьшень. Позже стало ясно, что камни хоть и отличаются между собой, но подчинены общим физическим законам и в этом смысле равнозначны, как равны перед человеческой физиологией принц и нищий. Накапливались данные, выявлялись закономерности, развивались науки о земле. «Поиски могут происходить планомерно лишь на основе знания условий происхождения цветных или драгоценных камней… Таковы, например, поиски новых месторождений лазурита в Прибайкалье… Успех зависит от точного знания генетических соотношений», – писал академик Ферсман. Слова «месторождение» и «генетический» торчат из строгого текста, блестят, как чешуйки слюды в прибойной волне, напоминая нам: камни – живые, они подчинены своим жизненным законам.
Гуманитарий, я могу только почувствовать, что камни живут своей жизнью, не умея обосновать свои интуитивные ощущения, которые вдобавок то становятся чётче, то ослабевают до полного растворения, подобно снам. Поэтому Ферсмана я читаю как откровение – он иногда проговаривается о том же самом, только, в отличие от меня, подкрепляет сказанное уверенным научным знанием: «Законы эволюции, выработанные на органической природе, оказались применимыми с соответствующими изменениями и к процессам минерального мира… Физико-химический ход процесса является вполне сравнимым с ходом процессов эволюции органической жизни. Мы только выражаем его другими понятиями и словами, но внутренний смысл остаётся одним и тем же».
«Кристалл» родственен с «хрусталём». Греки считали прозрачный кварц окаменевшим льдом и поэтому назвали его «кристаллос», то есть лёд. Этимологически эти слова близки, но их значения давно разошлись. Кристалл может быть заведомо непрозрачным и иметь любую форму. Горный хрусталь – кристаллы прозрачного бесцветного кварца, а лёд-«кристаллос» – всего лишь твёрдая вода.
Точнее было бы выражение «хрустально честный человек», а не «кристально честный», ведь кристалл может быть мутным. Возможно, когда-то имелся в виду именно «хрустально честный», о чём говорит одна «л»: если бы выражение производили от «кристалла», было бы – «кристалльно честный» или, скорее, «кристаллически честный». А может, само слово «кристалл» раньше имело несколько значений, в том числе и «горный хрусталь»? Интересно, что «кристалл» звучит не по-русски, как и штуф, друза, жеода; а вот хрусталь – хотя родом оттуда же – абсолютно по-русски. В нём слышится «хруст русской стали».
Кристалл – символ преодоления хаоса, свидетельство самой возможности этого преодоления; кратковременной, но победы над энтропией. Зачем минеральная материя стремится существовать в форме кристалла? Не знаю. Но очевидно: в любой живой сущности, включая камни, заложены силы противостояния хаотизирующему началу – для движения вверх, к более высокоорганизованному состоянию, к совершенству. Что с того, что эти силы исчерпаемы, – главное, что они есть. Разрушать легче, чем создавать; любой сложный механизм или организм может быть разрушен самым примитивным орудием, но тем замечательнее силы, заставляющие эти организмы вновь и вновь возникать, развиваться, усложняться, тянуться вверх.
Кристаллы вырастают из раствора или расплава. В детстве мы с отцом выращивали дома кристаллы соли – обычной «поваренной» соли (не понимаю, почему «поваренной»: вываренной или же – пищевой, для поваров?), NaCl. В кипящей воде соли растворялось сколько возможно. Раствор становился насыщенным, потом – перенасыщенным. По мере его остывания начиналась кристаллизация: холодный раствор не мог содержать в себе столько соли, сколько горячий, и отдавал избыток. Из раствора начинали появляться кристаллики. Оседали на стенках банки, на опущенной в раствор ниточке.
Видевший, как растут кристаллы, я не считаю оксюмороном словосочетание «жизнь камней».
* * *
По совести говоря, надо было начать не с алмаза, а с кварца – великого и доступного, многоликого и демократичного. Кварц – мой любимый минерал. Может быть, даже тотемный. Иногда я чувствую, что сам принадлежу к группе кварца.
Кварц – главный камень земной коры, на которой мы живём. Кремнезём, образующий кварц, скромен, но краеуголен. Кварц – оксид кремния, SiO2 – более распространён, чем все остальные минералы. Пишут, что «свободное содержание» кварца в земной коре (то есть именно в виде кварца) составляет 12 %, а общая массовая доля – в том числе в составе других пород – доходит до 60 %. Из соединения кремния и кислорода могут получиться и простой песок, и красивейшие каменные цветы – горный хрусталь, аметист, цитрин. Разнообразием форм (от горного хрусталя до агата и яшмы, опала и сердолика, празема и кремня) кварц доказывает, что не обязательно родиться редким и «драгоценным», чтобы быть красивым и удивительным. «Когда б вы знали, из какого сора…» – это про кварц. Тригональной сингонии, со стеклянным блеском и несовершенной спайностью (то есть он не раскалывается легко, оставляя плоские сколы, как, например, кальцит) кристаллы кварца – призмы-шестигранники с поперечной штриховкой на гранях и заострёнными коническими головками, пресловутые фаллические символы. Их твёрдость по шкале Мооса – 7. Высшая твёрдость у алмаза – 10, но шкала условна и не отражает действительной математической разницы в твёрдости. Разрыв между алмазом с его 10 и корундом с его 9 огромен: алмаз твёрже в десятки и сотни раз.
Кварц – водораздел между драгоценными и недрагоценными камнями. К драгоценным относят те, которые твёрже кварца. Кварц легко царапает стекло, кварц составляет основу песка и пыли, которая за годы, десятилетия и века поедает, подобно ржавчине, всё, что мягче кварца. Поэтому подлинно драгоценный камень должен быть твёрже – алмаз, корунд, берилл, шпинель, эвклаз… Всё остальное – «полудрагоценные» или «поделочные» (в слове «поделка» – какая-то несерьёзность, не говоря уже об опасном созвучии с «подделкой»). Так что в делении камней на драгоценные и недрагоценные присутствует, помимо человеческой вкусовщины и не имеющих отношения к природе рыночных цен, по крайней мере, один объективный параметр.
Происхождение слова «кварц» неясно. Оно может происходить от средневерхненемецкого twarc – твёрдый; или же от querkluflertz – «поперёк руды»; в обиход слово ввёл Агрикола (неплохое название для нового бренда – кола для аграриев) в 1529 году. «Кварц» звучит как хруст стеклянной бутылки, если наехать на неё колесом.
Настороженно относясь ко всякого рода «элитарности», я не могу, даже признавая их красоту, по-настоящему любить рубины и сапфиры (устаревшее «яхонт», произошедшее от греческого «гиацинт» через арабское «якут», – это о них: рубин называли красным яхонтом, сапфир – синим, лазоревым). Меня восхищает их парадокс – мнимая пропасть между рубином и наждаком. Каким образом ничтожный глинозём, оксид алюминия – Al2O3, может обернуться драгоценными рубином или сапфиром – разноцветными твёрдыми карамельками? А может, напротив, предстать в облике грубого наждака…
Но по-настоящему люблю я кварц, он привлекает меня своими простотой и разнообразием. Кварц – земля под ногами, пляж, спрятанный под мостовой, скала, в которой он выступает соучредителем множества горных пород. Чистый, возвышенный горный хрусталь – застывшая в строгой форме ледяная ключевая вода, волшебный аметист сказочно-фиолетовых оттенков, цитрусовый цитрин, демонически чёрный морион – всё это рабоче-крестьянский скромник кварц. Далее: авантюрин, мерцающий искорками вкраплённой слюды («искряк», или «златоискр» по-старому); полосчатый, струящийся агат причудливых рисунков, в нечеловеческое происхождение которых порой невозможно поверить; волосатик с пойманными в кварц игольчатыми кристаллами-ниточками рутила или гётита; кремень, высекающий искры и ставший – до познания людьми алмаза – эталоном твёрдости, первым орудием и оружием; полупрозрачный халцедон; зеленоватый празем; раухтопаз, он же дымчатый кварц (мне второе название нравится больше – оно точнее, поэтичнее, тогда как коммерсанты предпочитают первое в надежде на то, что дилетант соблазнится «топазом», к которому кварц никакого отношения не имеет); кошачий, тигровый (пронзённый золотистыми иголочками крокодильего крокидолита) и ещё соколиный глаз с удивительными оптическими эффектами – не хочется верить учёным, указывающим, что всё дело во включениях оксида железа. Гелиотроп – зелёный халцедон, покрытый пятнышками крови; всё это – тоже кварц.
