– Ши-зо-фре-ни-я. Оба – сплошная шизофрения.
Когда он умер, дачу забрали и большая черная машина перестала приезжать по воскресеньям, чтобы отвезти меня в цирк. Нам больше не полагался паек из распределителя, за которым бабушка раньше ездила, а затем они с Олей раскладывали на кухне красиво завернутые кульки. Все это я узнала потом, из ее рассказов: мне было семь лет, когда дедушка умер, и тогда я не почувствовала изменение жизни; меня просто перевели в кабинет, где я теперь спала на его кровати. Бабушка, правда, поменяла матрас.
Дедушка задохнулся – пневмония. Перестал дышать. Как и я – два дня назад.
Я проснулась под утро – в палате еще темно – от гула ударов. Я не сразу поняла, что стучит; думала – где-то рядом, совсем рядом бьют по пустому и оно гудит, как треснутый колокол. Потом поняла – не поняла – услышала, что в колокол бьют внутри меня. Бьют в легкие, и это они гудят, рвутся вздохнуть. В горле булькал оставшийся воздух, постепенно покидая тело, которое не могло больше дышать. Голова стала легкой, словно мгновенное опьянение, когда хочется лечь и не двигаться, будто куда-то плывешь, невесомость, эфир. Что такое эфир? Что-то легкое, что струится, как шелк. У меня есть такое платье – струится, переливается, и я вместе с ним.
Как когда-то в беседке с Борей Клумовым: задержала дыхание – и цветные круги перед глазами, вот-вот наступит новое, неизведанное, негаданное, где все по-другому, где увидишь, что еще не видела, только не дыши Бельская сколько можешь , расплывающиеся пятна голубого и розового, расплывающаяся темнота палаты, дальше – ничего.
Я очнулась от голосов, свет с потолка. Не надо свет, Бланш не любит свет. Голоса, голоса.
Женский приятный, почти сопрано:
– Положительная реакция на интубирование, больная дышит в принудительно-вспомогательном режиме. Нина Александровна, звоните во вторую хирургию, чтобы готовили внеплановую трахеостомию по жизненным показаниям – нарушение респираторной проходимости. Подготовьте историю болезни для перевода в хирургию.
Темнота. В темноте – движение, куда-то везут. В горло через рот вставлена толстая трубка. Это у меня закрыты глаза или мне их чем-то закрыли? Не могу поднять веки. Где Боря Клумов? Мы же были в беседке.
Снова свет. Свет какой-то круглый. Разве у света есть форма? У этого есть. Он круглый, как колобок, висит надо мной. Все равно.
Говорит мужчина, только голос, не вижу лица:
– Стандартная верхняя трахеостомия, противопоказания по щитовидке отсутствуют. Предоперационное состояние: непроходимость верхних дыхательных путей. Подготовьте канюли, наружную и внутреннюю. Оля, проверь трахеорасширители, а то вчера чуть больного не потеряли: края разрезов не могли раздвинуть, пришлось крючками для фиксации трахеи держать.
– Константин Викторович, – молодой женский, удивленно, – я катетер эластичный найти не могу, положила рядом с зондом, а теперь нет.
Катетер? Зачем катетер? Это же для мочи, а я дышать не могу.
– Панкратовским сестрам позвони, он ночью оперировал, они могли взять, – посоветовал Константин Викторович. – Анестезиологу приготовиться к местной инфильтрационной анестезии; кто-то в истории посмотрел, нет ли у больной аллергии на новокаин?
– Расслабься, Викторыч, ей уже хуже не будет. – Это другой мужской голос, моложе. – Я ей полупроцентный раствор тримекаина введу, на него аллергий почти не бывает.
– Володя, посмотри историю, – настаивал Константин Викторович, – мне аллергические реакции во время трахеостомии не нужны. Оля, ты катетер нашла? Подготовь мне острый однозубый крючок и зажимы Кохера. Где куперовские ножницы? Почему ничего не готово? Я сейчас у нее интубационную трубку вынимаю, а у вас ничего не готово?
Я все слышу. Пытаюсь держать глаза открытыми, мешает свет. С разных сторон от круглого светящегося шара появляются обрывки лиц в зеленых масках и снова исчезают. Маска, кто ты? Я играла Баронессу. А могла бы сыграть Нину. Ах, маскарад, маскарад.
Под плечи подкладывают валик, удобно. Игла, что-то потекло в кровь. Не помню.
– Так, – снова Константин Викторович, – реакция на анестезию в норме. Начинаем послойный разрез кожи и подкожной клетчатки. Оля, скальпель, пинцеты. Крючки, крючки сразу приготовь.
Тупым по горлу. Все равно.
Митя пришел через день, когда меня вернули в мою палату: ночь до этого я спала где-то еще: там долго хрипела, а потом умерла молодая девушка на соседней кровати. Сразу включили свет, забегали, затем санитары положили ее на каталку, накрыли простыней и увезли. Я пролежала еще один день, затем вернулась в свою палату, домой.
В горле – трубка, торчит из горла, как хобот. Она подключена к шлангу от аппарата рядом с кроватью, словно небольшой холодильник. Аппарат на тележке, сверху – монитор. Я вижу его краем глаза, боковым зрением, но один раз удалось хорошо рассмотреть: мне меняли памперс и отодвинули аппарат в сторону. Называется ИВЛ, аппарат искусственной вентиляции легких. Он светло-серый, приятный. На нем написано MAQUET SERVO-I. Теперь я и он – навсегда вместе. Так сказала Юлия Валерьевна.
Мне обычно доставались вторые роли – фактура. Я красивая, но не положительно-красивая, как Таня Полонская. Я – инфернальница, я могла бы Настасью Филипповну играть. Если б дали.
Слишком яркая у тебя красота, Бельская, вздыхала Анна Константиновна, когда распределяли роли в училище. Неположительная красота. Слишком ты у нас брюнетка. Такая красота пугает мужчин: ты – опасная. Героиня должна быть красивой, но доступно красивой, чтобы каждый мужчина мог представить себя на месте героя, чтобы понимал: с этой можно сладить. Эта – готова покориться. А на тебя мужчина смотрит и думает: красивая, как отравленный цветок, – поцеловал и умер.
И в театре и в сериалах я всегда вторая плохая. Вечно плету козни, пытаюсь испортить жизнь героине. И всегда наказана. За что? За фактуру.
Бланш, по сути, моя первая главная роль. Повезло. Только я эту роль так и не сыграла: до премьеры оставалось два месяца. У нас вторым составом на Бланш была утверждена Оля Колесова. Она заслуженная, тоже из Вахтанговского, старше нас лет на шесть. Молодец, держится хорошо: фигура, лицо – следит за собой. Выходит теперь на сцену в моем белом приталенном костюме. Здесь живет моя сестра Стелла Дюбуа? Не может быть, ай-ай-ай. Я к вам ненадолго.
А я – надолго. С трубкой в горле. Наказана за фактуру.
Митя пришел рано утром, должно быть – перед репетицией. Сразу вызвали Юлию Валерьевну, и она как-то почти радостно объясняла ему, что произошло, указывая длинным пальцем на разные детали аппарата. В голосе гордость: удалось спасти. На меня она тоже указывала, будто и я теперь часть аппарата. Она стала называть меня больная , а раньше – Лана Леонидовна . Я потеряла имя. Я теперь – часть светло-серого ящика, MAQUET SERVO-I. Маска, кто ты? Я – MAQUET SERVO-I. Мы еще встретимся, меня легко узнать: у меня в трахее трубка.
МАСКА.
Вы, может быть, должны судьбу благословлять
За то, что маску не хочу я снять.
Быть может, я стара, дурна… какую мину
Вы сделали бы мне.
КНЯЗЬ.
Ты хочешь испугать,
Но, зная прелестей твоих лишь половину,
Как остальных не отгадать.
Вот-вот – как остальных не отгадать. Знал бы князь про трубку. Князя, кстати, играл Митя – наш первый и единственный спектакль вместе. Третий курс, я его на этом спектакле у Полонской и увела. Он мне потом говорил, что был с первого курса влюблен, но боялся подходить; врал, конечно. Знал, что говорить. Он мне сперва не очень и нравился, но был нужен. Так бывает: мужчина и не очень нравится, но ты знаешь: этот тебе нужен. Этот – твой. Удивляешься: как я раньше не видела? Остается только ему, дураку, объяснить.
МАСКА (хочет идти) .
Прощай навеки!..
КНЯЗЬ
О, еще мгновенье!
Ты ничего на память не оставишь? Нет
В тебе к безумцу сожаленья?
МАСКА (отойдя два шага) .
Вы правы, жаль мне вас – возьмите мой браслет.
(Бросает браслет на пол, пока он его поднимает, она скрывается в толпе.)Скрывается в толпе. Я по этому рисунку построила весь наш роман: уступила – убежала. Подождала, дала догнать. Снова уступила, снова убежала. Ищите меня, князь. Догоняй меня, Митя. Прощай навеки! Встретимся вечером.
– Пришлось проводить внеплановую трахеостомию из-за внезапно наступившей респираторной непроходимости. – Юлия остановилась – подождать, будут ли вопросы. Митя молчал и смотрел на меня, но как бы и не на меня: я вижу, я лежу на спине. – Операция прошла в стандартном режиме, хотя первоначально было подозрение на недостаточный гемостаз перед вскрытием трахеи, что могло повлечь затекание крови в бронхи и развитие асфиксии. – Снова остановилась и улыбнулась. Надо эту улыбку запомнить и взять на вооружение: уголки рта наверх, мелкое движение, при этом смотришь мужчине в глаза. Голова чуть набок, вся – ожидание. Эффект налицо. – На сегодняшний день основная угроза – это развитие стеноза трахеи, возможен гнойный трахеобронхит. Пока все показатели в норме, но еще рано утверждать, что больная вне опасности от постоперационных осложнений.
