Ознакомительная версия.
Иногда приезжала ее мать, гордо именуемая отныне тещей. И это превращалось в настоящий семейный ужин – с долгими и подробными разговорами про общие и личные проблемы, устройство быта или планы на будущее.
Мать тоже повеселела и как-то расцвела, почувствовав свободу и покой.
– Ничего не готовлю, Маринка! – словно оправдывалась она. – Ни черта не делаю. В первый раз в жизни. Приду с работы, попью чайку с тортиком и к телевизору. Или с книжечкой на диван. Райская жизнь! – умилялась она.
За дочь она была спокойна – ничто не предвещало плохого. Видела, что Марина довольна. Прошли нервозность и тревожность. С мужем отношения ровные. Наверное, это и хорошо…
В конце концов, семейная жизнь – это не котел с кипящими страстями, а ровные, пусть однообразные и довольно мещанские будни. Ужин, тихие разговоры, обсуждение общих проблем. Планы и мечты. Обычная человеческая жизнь, ценнее и дороже которой нет.
Бог с ними, со страстями. Ну их к лешему! Надо учиться жить с умом и пусть даже с расчетом.
Дочь нашла положительного и перспективного человека с квартирой в центре. И еще – уважение и любовь. В зяте мать почему-то не сомневалась. Да и как можно не полюбить ее Марину?
А про то, что в душе у дочери, старалась не думать.
Ведь все хорошо, правда?
* * *
И было действительно все хорошо. Вот ничего не сказать и не отыскать плохого! Марина с Денисом не ругались и даже почти не спорили. Найти общий язык было не трудно.
Она уже стала привыкать к чужой и просторной квартире с высокими потолками, так непривычными ей.
Даже вполне уловимый запах беды и трагедии, казалось, почти выветрился, вытравился из этого дома.
В доме стали появляться люди – друзья Дениса. И о них тоже нельзя было сказать ничего дурного. Марина резала винегрет, пекла блины, накрывала стол скатертью, и ей казалось, что все это – настоящая семейная жизнь.
Только иногда, крайне редко, она вдруг замирала и на секунду останавливалась. В голове возникал непонятный вопрос: «А что я здесь делаю? По какому праву я здесь ем, сплю, хозяйничаю? Что делаю я рядом с этим человеком? Близким, почти понятным, даже почти родным? А вот любимым ли… Я называюсь его женой, варю ему по утрам кофе, глажу его рубашки. Сплю у него на плече. Целую его, когда он приходит домой. Но… Люблю ли я его?.. И весь этот наш брак и наша семейная жизнь… Какая-то случайная, поспешная, что ли… Нелепая… Одна, задыхаясь от одиночества, пожалела. Другой задыхался от одиночества и позволил себя пожалеть… Просто так сложилось – и все. Совпало. Он один, и я одна. И оба с разбитыми сердцами. Попутчики… А вот спутники ли? И должно ли было все это сложиться и совпасть?»
Иногда, исподволь наблюдая за мужем, она видела его растерянный и потерянный взгляд.
Любит ли он ее? Вроде бы и сомневаться грех… От него – ничего плохого. Одно хорошее. А может, это просто – благодарность? За то, что она оставила его жить на белом свете?
Осенью, на последнем курсе, Марина поняла, что беременна. Радость была всеобщая – и муж, и мама – все были искренне счастливы. И тогда она подумала: «Значит, все правильно. Так тому и быть». Потому что, если бы все это было неправильно, вряд ли такое бы с ними случилось. Вот такая наивная девочка двадцати двух лет. Смешно, ей-богу.
* * *
Что будет с дипломом и с распределением, Марина старалась не думать. Да и мама успокаивала: «Помогу, перейду на полставки, словом, не брошу, не сомневайся, справимся».
Поговаривали даже о том, чтобы на первых порах мама переехала к ним. Квартира огромная, всем места хватит. Ходила Марина тяжело – токсикоз, обычно мучающий беременную женщину первые три месяца, продолжался почти полгода. Марина скисла, приуныла и совсем потеряла интерес к жизни. Муж особой поддержки не выказывал, иногда, впрочем, попрекая Марину в унынии.
А мама… Ну, тут вообще – чудеса. Неожиданные, прямо сказать.
Людмила Петровна перед дочкиными родами и предстоящими хлопотами решила себя побаловать и съездить в туристическую поездку в ГДР. Берлин, Дрезден, Росток.
Денег скопила и, оправдываясь, объяснила, что едет за приданым – ползуночки, пинеточки, костюмчики и прочая необходимая и приятная мелочь, которой у нас днем с огнем, знаете ли… И – ту-ту, в дальний путь на целых десять дней.
А вернувшись, повела себя довольно странно – объявилась только дней через пять, смущенная, беспокойная и непривычно неловкая, – то чашку уронит, то вазу локтем заденет. Марина даже спросила – все в порядке, мамуль?
Мать покраснела и отвела глаза, залепетав что-то невразумительное.
И так продолжалось довольно долго – постоянно находились причины, почему она не может заезжать так часто, как прежде, по телефону говорила отрывисто и коротко, точно куда-то спеша. Покрасила в невообразимый рыжий цвет волосы, надела джинсы и встала на каблуки.
Денис усмехался, глядя на растерянность жены.
– Ты что, дурочка? У Люси роман.
Марина негодующе отвергала его предположения и злилась – на мужа и мать. Не до фокусов сейчас и не до глупых шуток.
А оказалось все именно так. В поездке Людмила Петровна, по-домашнему Люся, – кто бы мог подумать! – закрутила роман с одиноким мужчиной, вдовцом, которого верные друзья отправили «передохнуть и прийти в себя» после долгой и мучительной болезни любимой жены, ее неравной борьбы со смертью.
Валерий Григорьевич, представительный и успешный мужчина пятидесяти лет, заведующий лабораторией, владелец трехкомнатной квартиры, машины и дачи, лакомый кусок для всех одиноких женщин института, с нетерпением ожидавших его выхода на работу (вот вернется, оклемается, и тут уж мы!..), совсем не рассчитывал ни на какие отношения – даже на легкую интрижку, не говоря о романе.
В Германию поехал без особой охоты, скорее, чтобы отстали друзья и сын с невесткой. В сердце оставалась легкая грусть – жена болела давно, надежд врачи не оставляли, и страдания ее были так мучительны, что гуманнее было пожелать ей скорейшего избавления от них. Валерий Григорьевич, будучи человеком, безусловно, достойным, свой долг выполнил сполна – лучшие врачи, лучшие лекарства, лучшие сиделки. К жене он долгие годы болезни относился как к ребенку, родственнице, сестре. Женщиной она, увы, быть для него уже давно перестала. Что поделаешь, такова жестокая и несправедливая жизнь…
Проводив свою Ниночку в последний путь, он облегченно вздохнул – за нее, не за себя. За годы, когда в их доме поселилась беда, он ни разу не дал почувствовать жене, что она его раздражает или заживает его жизнь. И ни разу – в этом он был уверен – она не поняла, что возвратился он от другой женщины. А такое, разумеется, бывало. Но! Ровно в семь вечера, кровь из носу, он открывал входную дверь и громко оповещал из коридора, что прибыл. Женщины в его жизни были случайны и мимолетны – любой роман или серьезные отношения казались ему кощунственными и невозможными. О женитьбе после смерти жены он и не думал. А уж о том, что приведет в дом, на Ниночкино место, новую хозяйку, не могло быть и речи.
На высокую и не по годам стройную женщину с легкими вьющимися волосами он обратил внимание в Дрезденской галерее. Она долго стояла перед знаменитой «Шоколадницей» Лиотара, и на лице ее была легкая грусть и умиление.
Она вздрогнула, когда экскурсовод ее громко окликнула, и, словно сбросив оцепенение, быстро нагнала уходящую группу.
Потом, на обеде в маленьком и не по-советски симпатичном ресторанчике, где все набросились на сосиски и пиво, Валерий Григорьевич увидел, как незнакомка рассеянно ковыряет вилкой в тарелке и не реагирует на дурацкие хохмы лысого и пузатого весельчака, взявшего на себя роль группового массовика-затейника и решившего, что без его прибауток все определенно заскучают.
Объявили свободное время, и все рванули в магазины. Она всеобщему порыву не поддалась, а пошла спокойно и медленно, с интересом разглядывая окружающие дома. Получилось, что они оказались рядом, и Валерий Григорьевич поинтересовался, не против ли она, что он ее сопровождает. Она мило улыбнулась.
– Нет, что вы. Напротив, я рада. Главное – что сгинули те! – кивнула она вслед быстро удаляющейся группе во главе с балагуром, давшим ей трехчасовой передых.
Они посмеялись и пошли… куда глядят глаза. Оживилась она только у магазина с детскими товарами. Извиняясь, сказала, что зайти ей «необходимо». Там она совсем растерялась, засуетилась и раскраснелась. Хватая то костюмчик, то курточку, подсчитывала в уме деньги, разочарованно возвращала вещичку на вешалку. Наконец покупки были совершены, они облегченно вздохнули и вышли на уличную прохладу.
Валерий Григорьевич предложил новой знакомой зайти куда-нибудь, выпить кофе и прийти в себя. Она, явно смущаясь, робко зашла в кафе, и, когда он открыл меню с яркими картинками и предложил ей выбрать пирожное, залилась краской и принялась отчаянно отказываться.
Ознакомительная версия.
