Я все время боюсь, когда на меня набегают люди знакомиться. Я вечно, конечно, толще и хуже, чем кажется на моих фото в Сети. Ну так вот, я сижу и заказала себе апельсиновый сок. И было солнце. И тепло. И гомон в этом кафе. И ни-ко-го. Никто на меня не набегает, и я сижу одна.
И тут передо мной возникает очень большой и улыбчивый мужчина. И говорит: «Вы Юля?» Он узнал! Он оказался Зямой Кренделем. Сам по себе его ник – Зяма Крендель – уже такой вкусный, что если бы он был на вид ужасным, я бы все равно была рада. Но он был прекрасным. И говорил, что специально приехал. И это очень грело мне душу. И он с любовью говорил о своей семье, а на столах лежали солнечные пятна, и мне принесли сладкий латте.
С Зямой я видела, что есть любовь. В нем была любовь к своей жене и детям. И вообще в этой стране я видела много людей, у кого она есть. Простая человеческая любовь, без трагедий, надрыва и ненужных искусственных препятствий. Я уже устала ее нигде не видеть и просто отдыхала душой.
А потом пришла Олечка – Алисина подружка, а Зяму я сняла на телефон, и он ушел, поцеловавшись со мной в щеки и улыбаясь. Я так ему благодарна за этот час в кафе.
С Олечкой мы заказали завтрак на двоих. Она тихая и светлая. Мы с ней пили кофе и сок, болтали и смеялись, она поздравляла меня с днем рождения, а потом в «Ресто-баре» сделалось явление Алисы народу.
Алиса вошла в бар, где любит пить кофе Николя Саркози, с ведром и шваброй. Швабру она держала на плече, и швабрины тряпочки реяли за ней по ветру. За Алисой семенил официант, с трудом уклоняясь от тряпочек. Алиса подошла к нам, плюхнула ведро возле меня, швабру поставила рядом, выдохнула и упала в кресло.
– Твою мать! – сказала Алиса, и закурила, и перекинула ноги через подлокотник кресла. – Вот, ты ушла, именинница, а я что? А я на карачках подтирала пол! Я не смогла найти швабру! Ну так я ее купила! И на ней, можно сказать, прилетела! Мне кофе, пожалуйста!
– Алиса, – бормотала я, трогая ногой ведро, – а почему ведро такое тяжелое? Что это в нем в пакетике?
– Соляная кислота, – сказала Алиса и захохотала. – Для пыток. Шутка. Я ею буду прочищать сток.
У Алисы есть текст, в котором она спрашивает читателей – что делает красивая молодая женщина в субботний вечер? И отвечает: она стоит в черном диоровском платье на шпильках, в руках клизма, и этой клизмой она чистит сток в раковине.
Конечно, для ее субботнего хобби ей лучше подойдет соляная кислота. Я вежливо ей это заметила. Мы выпили за соляную кислоту и за швабру. Потом за меня. Потом нам бесплатно принесли шампанское с клубникой, и Алиса выпила свое и наше. Потом пришла еще одна ее подруга, Лейка, красивая хохотушка и болтушка. Мы хохотали и болтали. В баре прибавилось народу. Нам предстояла часть вторая. Меня, как слона, вечером везли в Тель-Авив, чтобы там тоже показывать людям.
Поэтому мы вышли из «Ресто-бара», сфотографировались на фоне швабры (ну и рожи у нас там) и пошли домой. Готовиться к основной вечерне-ночной части. В Тель-Авиве на меня должна была набежать еще куча народу, в том числе и израильская военщина.
…Мне так и не удалось потрогать израильскую военщину за бицепс. Военщина была в образе красивого волосатого басиста. Я его немного боялась. Была всеобщая мобилизация. Шла война в Газе. Через сутки нашего спутника забирали воевать, а пока мы с ним сидели в пивном баре втроем, и на улицах Тель-Авива было тепло и пахло ночным морем. Мы пили пиво, и кажется, я никогда так не смеялась. Алиска притихла и хлопала ресницами, которые у нее вдруг внезапно наросли в сторону спутника. Я не смогу вам пересказать все темы, которые мы обсуждали, потому что они все оказались неприличными. Я не знаю, как мы так все время туда съезжали, но в какой-то момент у меня от смеха заболели скулы и я сомлела. Так, сомлевшую, Алиса меня и перетащила в следующий бар, где на меня снова набежали, и снова розы – красные, солнечные, желтые от совершенно незнакомых мне людей…
Которые просто меня читали и пришли сказать спасибо. И я им говорю сейчас – спасибо еще раз за тот вечер.
А в три часа ночи мы поехали на берег Средиземного моря, в Яффо, старинный город, с которого начался когда-то Тель-Авив. Было тепло, и мы долго шли по старинным мостовым, и одна наша спутница вела нас к мосту Желаний и к какой-то волшебной арке.
До сих пор мне часто снится эта ночь, как, пожалуй, самая сказочная в моей жизни. Луна висела в небе, моря не было слышно, но чувствовался его запах, и мы – совершенно одни, количеством пять человек, на берегу, в древнем парке, освещенном круглыми желтыми фонарями. Тихо и хорошо. Мы смеемся, как школьники, встаем под эту арку, и каждый из нас стоит там минуту-две молча. У всех есть желания. Самые сокровенные. Потом мы идем на мост, где опять можно загадывать желания. Там на кованых перилах – знаки зодиака. Я нахожу своего Каприкорна, глажу его и что-то ему шепчу – я почему-то не помню, что.
А потом нас отвезли в Иерусалим.
…Мы проезжаем Старый город, огромная луна молча светит на его стены и кипарисы, царит тишина. Возле Алисиного дома от луны светло и едва слышно пахнет розмарином из палисадника. Мы с ней остаемся одни, садимся на скамейку. Я держу в руках тяжелые букеты. Мы тихонько разговариваем, и я чувствую себя совсем юной, как на каникулах, когда прокрадываешься домой под утро. Я не знаю, сколько мне лет исполнилось только что, и не могу вспомнить еще такого счастливого дня рождения. Я закрываю глаза и опускаю лицо в розы – они тоненько пахнут.
Мы на цыпочках поднимаемся к Алисе – спят ее девочки-близнецы, спит их няня, в квартире тишина и сумрак. Мы ставим цветы в ведра с водой. Я ложусь и мгновенно засыпаю.
А просыпаюсь от солнца и запаха пирожков, как в детстве, но это уже другая история…* * *
В центре Иерусалима лил дождь, мы бежали по мокрой улице, прижимаясь к стенке, и потом обсыхали в какой-то лавочке сладостей. Начинался вечер, воздух стал лиловым, вдоль улицы один за другим зажигались огни. И в конце концов дождь перестал, мы сели за столики под открытым небом, там, где кресла остались сухими под навесом, нам принесли пирожные и кофе, и разговор вдруг свернул на первую любовь.
Нас было трое – я, Алиса и Маня, Алисина подружка. У Манечки шестеро дочерей, и она моя ровесница. Я любовалась на нее – она была нежной, красивой и веселой, и я с облегчением думала, что в ее возрасте я буду такой же… Потом мысль спотыкалась, и я понимала, что я уже один день как в ее возрасте. Люди вокруг перестали быть взрослыми, они стремительно превращались в ровесников, и я знаю, еще долго мне потребуются усилия, чтобы сообразить, что «взрослые – это мы», как сказала одна моя знакомая…
А тогда, одиннадцатого января 2009 года, мы сидели за столиком в вечернем кафе, вокруг была маленькая пешеходная улочка, вымощенная булыжниками, и двери всех лавочек и магазинов были открыты. Алиса пила апельсиновый сок, мы с Маней надкусывали какие-то твердые пирожные и хохотали. Открыв рот, я слушала истории первой роковой любви своих подруг, замирая сердцем на невероятных местах, где из-за этих красоток их несчастные мальчики так отчаянно страдают, и рассказывала свою, не менее невероятную, со счастливым и печальным финалом спустя пятнадцать лет.
На свободное кресло были навалены наши сумки и пакеты – у нас в этот день произошел умопомрачительный шопинг, я чуть не купила пионерскую юбочку клеш, а Маня со слегка невменяемым лицом унесла из парфюмерной лавки пустую красивую коробку с «людьми» – она собирает коробки и банки с изображением людей, и, если она такую видит, ее нельзя остановить. У нас с ней шли дни рождения один за другим, и настала пора мне делать ей подарок – я заплатила за коробку, которая никак, конечно, не могла сравниться с тем, какой подарок сделала Манечка мне.
Она повезла нас на гору Иродион.
…Утром этого дня в Алисину квартиру внесли большущую корзину с красными розами – это были цветы от совершенно незнакомого мне человека, с которым мы до того не перемолвились и двумя словами. Он просто мне написал и попросил адрес, я, пожав плечами и спросив у Алисы, дала – я не верила почему-то, что цветы доставят в Иерусалим. И вообще, я так всю жизнь мечтала о корзине с розами – вот я сижу, а ее вносят, мне! Но мечта не сбывалась, а когда сбылась, то, как водится в моей жизни, перехлестнула все то, что я себе представляла как несбыточное.
Я много раз слышала, что когда что-то долгожданное происходит, то иногда наступает разочарование. Но у меня никогда не наступает. Я бываю ошеломлена, трогаю, нюхаю и смотрю. Алиса поставила тяжелую корзину на пол у меня перед носом, заявила, что она чувствует себя как на похоронах Эдит Пиаф – кругом в ведрах стояли букеты, подаренные мне накануне, и ушла, развевая полами теплого халата, – было раннее утро.
Я сползла с кровати на пол, понюхала и потрогала розы, нашла в ветвях открытку с чудесными словами, и узнала наконец-то, как зовут неизвестного мне дарителя. Розы были ошеломительные, красные и крупные, и их было много.
