Ничего особенного не было и в ней. Стол, два стула, диван, накрытый вышитой салфеткой телевизор в углу.
«Явочная квартира, – мелькнуло в голове у Казакова. – Такая же серенькая, как и сам хозяин. Ничего бросающегося в глаза».
Выполняя заданную программу, Маслов задал ему несколько вопросов об институте, о родителях. Наконец перешли к делу. Анатолий сказал, что еще не познакомился. Не нашел, мол, повода. А потом махнул рукой и честно рассказал о своих сомнениях:
– Как-то все это выглядит не очень порядочно. Обнимать ее, может, придется, целовать. И в это же время врать. Выспрашивать…
– Анатолий Николаевич! Не ожидал я от вас такого. Как вы не можете понять простые вещи? Например, такую. Сколько стоит обучение в вашем вузе? В какие деньги оно обходится государству? Не знаете? А я вам скажу. В пятьдесят тысяч рублей! И вот представьте себе, что наше государство учило, учило человека, а потом он посылает всех и уезжает за границу, не отработав вложенное в него. Это как? Государство должно думать об этой ситуации или нет? Как, по-вашему? Возьмем другую сторону. Ваш вуз, это не секрет, готовит специалистов для оборонки. Компьютеры, область атомной энергетики. Предположим, что этот ее жених – на самом деле вовсе и не жених, а сотрудник одной из западных спецслужб. Со временем его пассия попадет на наш оборонный завод. И что же может в такой ситуации возникнуть? Если мы сейчас не пресечем эту связь, не разберемся, не примем превентивных мер, что ждет ее в будущем? Работа на западную разведку? Суд? Тюрьма?
– А может, у них нормальные человеческие отношения. И никакой он не агент!
– Так и я о чем говорю! Просто надо разобраться, в чем тут дело. Мы их посмотрим с разных сторон. И если все тут чисто, пускай любятся. Хотя это не очень. Особенно для ее распределения…
Через пару дней он познакомился с Валей Толстой через одного общительного товарища. Был такой на курсе – Леня Дрочко. Весь живой, полный энергии, обаятельный. Шевельнет усами, глянет горящими глазами – и девушка его. Живчик.
Они сидели в институтской библиотеке в тишине, когда Анатолий показал ему эту яркую девушку Валю Толстую и сказал, что она ему страшно нравится, но он боится с нею познакомиться.
– С Валентиной, что ли? Да я ее знаю как облупленную, – неожиданно заявил ему Леня. – Познакомились в кафе, где она сидела с одним иностранным ухарем. Он то ли американец, то ли бельгиец. Такой субъект! Тощий, все озирался. Боялся нас, что ли? Хрен его знает. Хочешь, я тебя познакомлю? Да хоть сейчас!
– Да как-то все странно! Я не знаю, – забормотал Казаков.
Леня уже не слушал. Быстро встал из-за стола. Перешел и присел рядом с Валентиной. Они о чем-то шептались. Через секунду оттуда послышалось хихиканье. Потом Дрочко обернулся к Анатолию, заговорщически подмигнул ему и кивнул головой: мол, иди сюда.
На ватных ногах Анатолий подошел к их столу. Леня подвинул третий стул.
– Садись! Вот мой друг, который без ума от тебя, Валюша, – фамильярно заметил Леня. Анатолий весь покрылся испариной и покраснел до кончиков ушей.
Валентина оценивающе посмотрела на него слегка прищуренным глазом.
«Ишь, какая московская щучка!» – подумал Казаков.
Уже через неделю он знал о Валюше Толстой почти все. Они вместе бродили по Москве. Частенько допоздна засиживались в библиотеке. Она охотно болтала с ним обо всем. Рассказывала интересные истории, случившиеся с преподами, доставала нужные ему книги. Показывала какие-то московские дворики и рассказывала, кто здесь жил. Но было в ней что-то, чего он никак не мог понять, что-то, что не позволяло им сблизиться до конца. С его стороны это была мысль о задании. Она делала его деревянным, когда дело доходило до настоящего человеческого сближения.
Что-то скрывала и она. Хотя иногда и прорывались какие-то словечки. Или выражения, которые показывали ему – она знает что-то большее, и у нее есть какая-то более высокая цель, чем у всех у них, студентов. Как-то они сидели на лавочке в институтском дворе.
– Валя! – по-дружески и заговорщически подмигнул он ей, глянув на ее красивую белую грудь. – Не пора ли нам с тобой куда-нибудь сходить? Давай на вечеринку. Колька Белов приглашает на день рождения.
Тем самым он как бы предлагал ей пойти на какие-то более близкие отношения. Действительно, сейчас они были просто приятельскими. Ну, встретятся, поговорят о том о сем. А тут вечеринка, выпивка, люди.
«Может, она как-то раскроется, что-то прояснит».
И потом, страдало самолюбие Казакова. Что ни говори, а он красивый парень. И ему обидно – неделю ходили туда-сюда, а толку чуть. Одним словом, заело. Вот он и решил рывком преодолеть разделяющее их расстояние. Но…
– Знаешь, Толик, ты хороший парень, и любая девушка пойдет с тобой хоть на край земли. Ты и мне нравишься. Но понимаешь, у меня есть человек… жених… Мы с ним давно встречаемся…
– Человек?! – якобы ошеломленный, Казаков уставился на нее. – Ну, так что же ты всегда одна? Ты не обманываешь? Если я… – у Казакова от волнения даже голос задрожал. В эту секунду он действительно верил в то, что говорил. Голос его осекся…
– Ну, он просто живет не здесь! Он как раз сегодня приезжает. И может быть, может быть… – у нее на ярко накрашенных губах появилась улыбка…
Ага, наконец-то подтвердила то, что говорил Маслов! Надо только уточнить, но не спугнуть ее.
– Он что, из другого города?
– Нет, он не из другого города. Он из другой страны! – торжествующе, с гордостью произнесла она. – Он из Америки…
Анатолий даже присвистнул.
– Из Америки? Ну, тогда конечно, где нам, серым лапотникам, тягаться с ковбоями.
– Он такой, такой необыкновенный. Сказал, что заберет меня отсюда.
– И давно вы встречаетесь?
– Уже больше года.
– Ну и ну!
«Держи карман шире! Он приезжает в Москву, выполняет задание, спит с тобой и рассказывает всякие басни. А ты сидишь тут и ждешь чего-то. Может, он и заберет тебя. Вот только с какой целью? А может, так и будет нести свою ахинею дальше. Как начальство скажет. Надо доложить Маслову, что да как».
Но Казакову неожиданно стало ее жалко. Такую умную, московскую, всезнающую, но все равно дурочку, готовую верить в какую-то сказку об иноземном принце. А с другой стороны, его ела какая-то древняя досада. «И что она здесь, в Советском Союзе, не могла найти себе парня? Мы уже для нее не подходим? Да еще с такой гордостью… – обиженно думал он. – Тоже мне, фифа. Он американец!.. Как будто орден ей дали».
Но вслух Анатолий, конечно, ничего по этому поводу не сказал. Только разочарованно вздохнул и добавил:
– Конечно! Если у вас все так серьезно, то мне тут делать нечего. Моя касса не играет.
Они расстались молча. Анатолий знал, что больше ему не нужно встречаться: «Задание выполнено. Что еще? Ничего».
Маслов остался доволен.
А у Казакова все равно саднило на душе. Как-то все это было несерьезно: «Какая из нее шпионка? Соплюшка… И моя роль не слишком честная… Ну да раз так надо… Не нам решать. Впрочем, зачем ей тогда учиться? Как-то за страну обидно».
Она медленно забралась на крышу общежития. Только здесь Галина могла остаться одна. Остаться самой собой и наедине со своими мыслями.
Великая степь простиралась перед нею. Ей казалось, что сейчас, стоит ей только встать на край крыши и чуть-чуть напрячься, этот бескрайний манящий простор поглотит ее. И она улетит через это знойное марево прямо к солнцу.
Галина еще раз вгляделась в небо, в застывшего в синеве ястреба и подумала: «Как мы, люди, все усложняем. Своими страстями, необузданными желаниями».
А осень незаметно подкрадывается к степи. И уже заметна в пожухших травах, в колосящейся пшенице, в этой тишине, в кажущемся черной точкой всаднике.
Они в колхозе. Как всегда, осенью первокурсников направляют на сельхозработы, потому что считается, что в колхозах и совхозах, на целине не хватает рабочих рук во время уборки урожая. Местные приучены к тому, что рано или поздно из города приедут прикомандированные шоферы, студенты, комбайнеры и уберут урожай. А потому на грязную и тяжелую работу не соглашаются. Студенты работают на току, подбрасывают зерно на элеваторах, убирают картошку, подбирают за комбайнами кукурузу…
Вот и в этом году, как всегда, приехало сюда, в степь, человек сто. Разместили их кого в домах, кого в вагончиках, а большую часть – в цехе, переоборудованном под общежитие. В нем сбили огромные, на весь пролет, нары. На эти нары студенческий молодой народ настелил тюфяков, одеял. На одной половине девчонки, на другой – мальчишки.
И пошла для них жизнь колхозная, замечательная. Ходили в клуб на индийские фильмы с дикими для русского уха названиями типа «Рам и Шам», «Зита и Гита». Целовались, сидя на скамеечках на автобусной остановке, а утром, сонные, быстро-быстро закутывали лица в белые платки так, что видны только глаза, садились в раздолбанный колхозный автобус и ехали на ток. А туда уже тянулись вереницами по разбитым полевым дорогам крытые брезентом грузовики с янтарным целинным зерном.
