Те из комиссаров, кто успел уже переехать в Москву, жили в «Метрополе». Гостиница была скверной, с клопами и сквозняком, но роевая жизнь имела кое-какие преимущества. На кухне можно было встретиться с Бухариным и, пока он жарил свою картошку, сказать ему что-то ласковое о том, что вы никогда не учились и никогда не понимали диалектики… Так чего же вы лезете в большую политику? В гимназию идите. Или в партийную школу в Лонжюмо. Последнюю, правда, давно разогнали…
Теперь стоял вопрос о переезде всех членов правительства в Кремль. Но пока комендант Мальков подготавливал квартиры, двое высокопоставленных сотрудников ВЧК бросили под ноги немецкого посла Мирбаха гранату. Случилось это в начале июля в Денежном переулке, куда переехало германское посольство. Граната не разорвалась, и Мирбах уцелел. Двое террористов скрылись в штаб-квартире особого отряда ВЧК и арестованы не были. Министерство иностранных дел Германии прислало ноту протеста и пока этим ограничилось. Вставал вопрос: а замешан ли в этом деле Дзержинский? Чего он хочет – расторжения гельсингфорсского соглашения, революционной войны, своей личной власти?.. Или все сразу и одним флаконом?
Ленин сидел на нижней полке спального вагона, закрыв глаза и покачивая головой в такт колесам. Со стороны казалось, что он спит. И это было почти так, если под сном подразумевать стаю мыслей, которую, как рыбу, вылавливал из ночной пустоты его изощренный мозг. Я знаю причину этого безобразия с Мирбахом… знаю!
Внутри большевиков все громче звучал шепот бывших подпольщиков-нелегалов, тех, кто не сидел в сытой эмиграции и не жировал на грязные деньги, полученные от «эксов» и от взбалмошных богачей типа Саввы Морозова. Эти подпольщики, в отличие от Ильича и Троцкого, действительно страдали внутри страны, находясь на каторге, как Дзержинский, в тюрьме и ссылке, как Джугашвили-Сталин, в психлечебнице тюремного типа, как Петросян-Камо. Последнего пытали раскаленным железом, прикладывая его к ко-же и наблюдая за состоянием зрачков. Если зрачки расширятся, то революционер-террорист разыгрывает сумасшедшего, если останутся узкими, то Камо сумасшедший и есть. В кабинете врача пахло паленым мясом. Зрачки Камо расширились, но лечащий врач, потрясенный мужеством этого щуплого чернявого кавказца, поставил лживый диагноз – полную сенсорную и психическую нечувствительность на основе расстройства центральной нервной системы. Камо выпустили на поруки родственников, и он снова продолжил свою революционную борьбу, наряжаясь тифлисским князем и крадя в пользу партии все, что попадалось на его пути.
М-да, та еще штучка!.. Расстрелять вместе с царем. Или инсценировать несчастный случай… например, на дороге. Мчится грузовик с пьяным шофером, а Камо, по обыкновению, едет с кавказской песней на велосипеде. Дорога узкая, горная… бац! И нет Тер-Пет-росяна. Что я? О каких глупостях мечтаю?.. Разве на всех сомнительных хватит грузовиков? Только с развитием отечественного автопрома. Тогда грузовиками можно будет давить своих политических противников, но не раньше, не раньше!..
Ленин опустил шторку на окне и лег, не раздеваясь, на мягкий диван. Гражданин Романов дал ему для этой поездки царский вагон, с которого срочно пришлось соскребать топором двуглавого орла. Странный тип этот царь. Он что, в самом деле не понимает, что мы не пара? И не был ли моей ошибкой отказ от его ареста после октябрьского путча? Но сейчас не об этом, не об этом!.. Как разбегаются мысли!..
Ильич начал мерить правой рукой пульс, приложившись к запястью левой. Так и есть. Пульс учащенный, а это значит, кровяное давление повышено. Жестокие бредни, лезущие в голову, есть признак гипертонии, он это знал еще с эмиграции. И когда давление приходило в норму, он с ужасом спрашивал сам себя: как это я мог додуматься до таких кошмарных фантазий, до тяжелого гротеска, называемого то ли бандитизмом, то ли пролетарской революцией? Я в этом совсем не виноват, виновато кровяное давление. Но прежнюю мысль все-таки нужно додумать до конца. Итак, недовольные подпольщики-нелегалы…
Они все считали, что Ленин и Троцкий въехали в Петроград на белом коне, то есть на их спинах, получив первые посты в новом государстве. Но ведь я не забыл о подпольщиках! Дзержинский – Председатель Всероссийской чрезвычайной комиссии, Свердлов (еще один нелегал! Сын фальшивомонетчика, который маскировался под гравировщика…) – глава моего секретариата. Бездарный, как валенок, Сосо Джугашвили – аж нарком по национальным делам!.. А им все мало! Этим крокодилам, этим помидорам в крапинку все недостаточно! Им подавай архиглавное блюдо – лихую, ничем не ограниченную власть! Но даже у меня, славного создателя проклятой партии, нет такой. И у Левки – нет. Даже у гражданина Романова не наблюдается, потому что мы его политически кастрировали. А этим надо всё! Шиш! Ничего не получат. Пусть едят свое говно и радуются его вкусу.
Ленин закрыл глаза, положив руки под голову. То, что в партии зреет мятеж, ему сообщил незлопамятный Калинин. Встретился в коридоре Совнаркома, домашний, уютный, свой… в общем, как обычно, крестьянин и рабочий сразу.
– Чайку нету! – решил упредить ситуацию Владимир Ильич.
– А мне и не надобно. Теперь я пью в Эртелевом переулке, – сообщил Михаил Иванович, щурясь через очки и тряся козлиной бородкой.
– Рад за вас. Позвольте пройти. Вы мне весь проход загородили.
– Скоро будет жарко. Мне доложил ответственный человек.
– Из предсказателей погоды?
– Из Министерства юстиции. Это касается вас.
После этих слов рабочего и крестьянина сразу пришлось пригласить в свой кабинет.
Калинин сообщил следующее. Весть о заговоре ему передал Мордухай-Болтовский, известный в Петрограде юрист, возглавлявший еще недавно Первый департамент Министерства юстиции. Он был с Калининым в дружеских отношениях с юности и теперь, живя в Эртелевом переулке, поделился с Михаилом Ивановичем конфиденциальной информацией из своих проверенных временем источников.
Я тогда рассмеялся и пожал плечами – мало ли что говорит Мордухай…
А сам подумал: Правда. Всё так и есть. Настроения формулируются в повестку, а та – в заговор. И симпатяга Бухарчик – тоже с ними. Пошлая музыка, как писал господин Чехов. Зачем я еду в Москву? Для связи с рабочей массой. Завтра придется выступать на нескольких заводах, разъясняя свою политику. Дело нужное, но в нынешней ситуации крайне опасное. Сдюжу ли? Надю не взял с собою, зачем она здесь? Перед поездкой ей приснилась говорящая рыба в пенсне и с черной шевелюрой вместо верхнего плавника. Кто у нас в партии носит пенсне? Левка носит, Луначарский носит, Свердлов носит, даже эта деревяшка по фамилии Молотов – и тот в пенсне!.. Легче спросить, кто его не носит. Не ношу я, следовательно, я – не приснившаяся рыба. Из перечисленных все лояльны. Но Свердлов – ярко выраженный подпольщик. Что он за рыба? Кому он служит и на чью мельницу льет плавником воду?..
Дрема, перепутанная со стуком вагонных колес, навалилась на Ильича, как и высокое кровяное давление. Будто чья-то тяжелая задница, наверняка партийная, села ему на лицо и мешала дышать. Храпел он уже давно, но Наде почти не мешал, потому что спал по два-три часа в сутки, переваривая впечатления дня и готовя внутри очередную брошюру – то ли с ответом врагам, которых было великое множество, то ли с новым политическим сальто-мортале, каким был его недавний призыв бойкотировать Советы. И так – на протяжении десятка лет… Внутри он был почти полностью развален. Но эти физические руины, соединенные лишь психической энергией, рождали поразительную интуицию, чуткий нюх на настоящее и будущее, сравнимый лишь с нюхом гончей или легавой. Ему вдруг привиделось, как лет через десять после смерти Свердлова партия вскрывает его несгораемый сейф. Ключей нет, и из тюрьмы приходится звать известного на всю страну медвежатника, который будет возиться с сейфом почти до вечера. Содержимое его поставит в тупик: вместо личных записок и интимных дневников в сейфе обнаруживают сотни тысяч золотых рублей царской чеканки и груду зарубежных паспортов на неизвестные имена. Кем вы были, Яков Михайлович, и за кого я вас держал? Почему бы эти деньги не отдать мне? Зачем организовывать параллельную кассу, не ставя в известность ЦК?
Странный человек. И странная химера при высоком кровяном давлении. Скорей бы наступило утро и скорей бы приехать в старомодную купеческую Москву, в уютный азиатский полюс, который уравновешивал своей тучностью европейско-холодный Петроград…
Архаичная Москва встретила его ярким солнцем. Стояли последние дни августа, в воздухе носилась невидимая взвесь подступающей осени. В многочисленных скверах жгли первые опавшие листья, город был сладким, как тульский пряник. Здесь бы и жить, – пронеслось в голове Ильича. – Играть в шахматы под столетними липами Садового кольца, в тени с протертыми дырками… В июле их густые кроны наполняются жужжанием насекомых, пчелы садятся на цветы, порхают, кружатся, зудят, собирая пряный нек-тар… Обожаю липовый мед! Обожаю жужжание пчел, если они не кусаются!.. А что делать сейчас, ранней осенью? Да идти в Сокольники по грибы. Если погода сухая, то здесь можно собрать изрядное количество боровиков и красноголовых подосиновиков. Если мокрая, то лезет болотный подберезовик и опята сидят на корточках на любом поваленном стволе. Как хорошо!.. А в городе – пить крем-соду из прозрачных бутылок, толкаться на Сухаревке, где можно купить всё… Москва! Маленькая шкатулка из красного дерева! Как я, оказывается, скучал по тебе в эти долгие годы разлуки!..
