– Ей плохо! – кричал казах. – Она очень больная! Позовите кого-нибудь из пилотов.
При этом он вскочил с места и зачем-то пошел к полке, где лежал его хрупкий багаж. Девушка вывалилась из своего кресла и перегородила проход. Изо рта у нее шла пена.
– Срочно сообщите экипажу! – продолжал кричать парень.
Стюардессы переглянулись. В это время старик с соседнего ряда приподнялся со своего кресла и с сильным акцентом сказал по-русски:
– Зачем беспокоить экипаж? Я врач. Пустите меня к больной.
Казах почему-то страшно запаниковал и никак не мог открыть дрожавшими пальцами защелку багажной полки.
Неожиданно раздался абсолютно спокойный голос капитана. Последовало указание всем пассажирам занять свои места и пристегнуть ремни, так как самолет входил в зону турбулентности. В нашем салоне выполнить такую команду уже было невозможно. Тут я окончательно осознала, что мой сосед только притворялся пьяным. Он уже был абсолютно трезв, напряжен и сосредоточен. Вопреки команде командира он расстегнул ремень и принял удобное положение для того, чтобы броситься вперед. Еще секунда – и он рванулся к казаху. В этот момент нас сильно тряхнуло. Благодаря этому помешанный азиат сумел увернуться от броска. Он наконец выхватил свои бутыли и в мгновение ока расколол их друг о друга. Пока мой сосед ловил равновесие, шахид пырнул его «розочкой» из-под коньяка «Otard». Сосед не успел полностью увернуться, и осколки стекла впились в левое предплечье.
– Аллах акбар! – отчаянно выкрикнул обезумевший казах.
Но тут же он получил ответный удар ногой в голову. Отключившись, он повалился вбок на правый ряд кресел, подставив спину. И следующий удар мой сосед нанес здоровой правой рукой в нижнюю часть шейного отдела позвоночника. Я оценила, что, если бы он так ударил в верхнюю часть шеи или же в основание черепа, в проходе валялся бы бездыханный труп. Но казаха явно не хотели убивать. Мой раненый сосед, не обращая внимания на боль и кровь, повалился сверху на обездвиженного террориста и здоровой своей рукой сорвал с него брюки.
«Господи! Это еще зачем?» – успело промелькнуть в моей голове.
Но тут я повернулась вперед и увидела, что оставленная без внимания подруга казаха сшибла с ног обеих стюардесс и бросилась к туалету. Откинув поднос с остатками еды и питья, я устремилась за ней. Самолет вновь качнуло, и я была неожиданно остановлена случайно свалившимся в проход стариком доктором, но через мгновение вновь была на ногах. Террористка тем временем сунула дрожащую руку под платье.
– Осторожно! – раздался крик за моей спиной. – У нее там бомба!
«Какое там «осторожно»!» – мелькнуло в моей голове. Я уже была рядом, когда самолет сотрясся в очередной раз. Упущенная мной девица влетела в туалет и попыталась закрыться внутри. Но теперь я уже была совсем рядом и не дала ей этого сделать. Разумеется, я не стала хвататься за ручку снаружи и тянуть дверь на себя – вместо этого одним ударом ноги снесла к чертовой матери хлипкую перегородку. Но момент, когда от моего удара разлетались в стороны защелки, петли и шпингалеты, внутри кабинки ухнуло. Меня отбросило назад. Мокрые горячие ошметки полетели мне в лицо.
И сам самолет, и жизни всех его пассажиров спасло то, что шахидка, убегая от меня, неосторожно подорвала спрятанную в собственном теле мини-бомбу-тампакс. Слава богу, она не успела вытащить заряд наружу. Ее тело приняло всю мощь взрыва на себя.
Моим глазам явился ужас, которого не дай бог увидеть никому. Кроме кандидатов в шахиды, разумеется. Еще живая, еще в сознании, на одних лишь окровавленных локтях она судорожно выпросталась из окутанной едким дымом туалетной кабины. Агония сотрясала остатки растерзанного тела. Живота и внутренностей у нее не было вообще. Кровавая каша растекалась по проходу. Кричать самоубийца не могла – разорванные легкие вываливались из грудины. Глаза вылезли из орбит. Невозможно представить ничего страшнее ее последних секунд!
Все плыло у меня перед глазами, когда, поддерживаемая стюардессами и старым доктором, я встала на ноги.
«Ну все! Я опять победила! Я даже выжила!» – успело мелькнуть в моей голове, и в этот миг все подо мной провалилось. Страшный удар в голову отключил сознание.
Что это было? Я провалилась в бесцветную тошнотворную хмарь. Ни времени, ни пространства вокруг не было. Только боль. Она то нарастала, то отпускала, оставляя после себя все ту же тошноту. Ко мне кто-то идет... Нет, не идет, ковыляет. Ах да, это мой бедный художник. Я не вижу его лица, но чувствую, как он взволнован.
– Мамочка! Мамочка моя! Все хорошо! Держись! Я жду тебя! Я хочу, чтобы ты привела меня в мир!
Боль мешает мне отвечать даже из беспамятства.
– Я так страдал! Я страдал всю жизнь! Я болел! Ты лучшая! Но ты не поверила мне! Мамочки часто не верят своим детям. Ты оставила мне деньги в туалете! Я нашел их и плакал, как не плакал никогда. А потом они сгорели! Они сгорели вместе со мной. Меня убили!
– Нет, нет! – Я пытаюсь ответить, но сама ощущаю свое полное бессилие. Мозг не передает команды губам – художник как-то странно размахивает передо мной руками, и единственное, что я вижу, – тот самый смайлик, сложившийся из родинок на тыльной стороне его ладони, на которую я обратила внимание при первой и последней нашей встрече. «Зачем я так внимательно смотрю на это место? Что означает эта созданная природой рожица? В ней есть какой-то смысл? Разгадка чего-то?» – думаю я, но посмотреть в лицо художника мне все равно не удается.
– Мамочка! Пожалей меня! Мне так страшно было задыхаться и гореть! Так мучительно и так больно!
Я понимаю, что не переживу его слов. Сердце отказывается биться, и лишь какая-то неведомая сила безжалостно толкает меня в грудь, круша ребра и заставляя сердечную мышцу испуганно проталкивать сквозь себя кровь. Я и впрямь ощущаю себя матерью несчастного.
Я хочу обнять его, прижать к себе и бегу, бегу за тающим в бесконечности силуэтом.
Я почему-то жива. Лежу в кровати. Это больница. Белые стены. Какие-то приборы. Голова почти не болит, но шея зафиксирована так, что я не могу нормально пошевелиться. Прямо передо мной – окно. По стеклу катятся крупные капли. Там, за окном, нависли низкие тяжелые облака. Сумрачно, но в палате горит веселый желтый свет. Повернуть голову невозможно, но можно скосить глаза. Рядом с моей кроватью на стульях и в креслах сидят люди. Чего-то, наверное, ждут. Лица я разглядеть не могу. Интересно, а получится ли у меня говорить? Вроде да! Я пытаюсь поздороваться – и все, словно по команде, встают и окружают мою кровать. Кто это? Кто вы все?
Ага! Узнаю своего соседа по самолету. Он улыбается и не пытается больше притвориться пьяным. Действительно, так намного лучше. Что на самом деле было в той бутылке, из которой ты пил, парень? Чай? Чай с лимоном? Я так и думала... За что спасибо? А? Так я сама тоже жить хотела, очень хотела. Простить? Тебя? А простить за что? Бездарный захват? Да, ладно тебе... В следующий раз будет дарный... Лучше скажи, парень, кто меня так сильно ударил? Казах? У него взорвалась бомба? Как это нет? А кто же тогда меня?.. Как никто? А... Турбулентность?! Воздушная яма? Неужели?! Так сильно? Сорок человек госпитализированы?.. Правда? Ничего себе! У меня что-то сломано? Я смогу ходить? Слава богу! Только ушибы и сотрясение мозга? А зачем зафиксировали шею? На всякий случай? Боялись, что компрессионная травма? Ах перестраховались... Ладно... Пусть, пусть!
Мы не в Америке? Мы в Норвегии? Аварийная посадка? Простите... А вы кто такой? Я вас не помню, но мне, по-моему, знакомо ваше лицо. Где-то я его видела... это лицо... Почему вы так смотрите на меня? Узнаю ли я вас? Я... я... не знаю... Но мне кажется...
Папа?!
Папа!
Мой папа!!!
Вайнах, вайнахи («наши люди») – общее самоназвание чеченцев и ингушей.
Тейп (тайпа, «род, племя») – средневековая территориальная община, единица родоплеменной организации вайнахских народов (чеченцев и ингушей), состоящая из нескольких родовых общин (союзов общин) и самоидентифицирующаяся общим происхождением от конкретного лица (рода) либо лиц одного рода занятий (например, «биовлой» – «башня», чеч.). Тейпом руководит тайпанан хьалханча – предводитель тейпа, возглавляющий совет старейшин.
