Ознакомительная версия.
Но, как всякой дряни, ему каждый день нужен кто-то, кто не замечает этого.
Вот я и ухожу к нему…»
Во сне, в Петре проснулся писатель – человек, способный придумывать все, ничего не придумывая.
Этот сон мог бы показаться смешным, но Петру стало очень больно.
И именно так слово «дрянь» впервые прозвучало рядом с именем Лена, хотя и относилось оно не к ней, а всего лишь к ее избраннику.
Это доставило ему еще одну боль, потому, что Петр любил Лену, хотя и сам не знал, как сильно он любит.
Впрочем, в любви, как и во всем остальном, рано или поздно приходит время подведения итогов…
…Связавшись с ничтожеством, Лена обесценила не только себя, но и Петра тоже – художник был зол на Лену, но не мог не признаться себе в том, что эта злость происходит еще и от бессилия, и, потому, был зол на себя.
Попытки встретиться с Леной Петр не сделал.
На это ему хватило разума – гнев, злость, зависть, уязвленное самолюбие – это не то состояние, в котором нужно выяснять отношения.
Ведь единственное, что он мог сказать Лене, это: «Неужели я такое ничтожество, что меня можно заменить тем ничтожеством, с которым ты легла в постель?..»
Впрочем, эти слова Петр все-таки сказал ей.
Правда, только во сне.
Неволи во сне не бывает. А, может, во сне не бывает воли.
Факты превращались в конфигурации, и переставали быть фактами.
И Лена из сна в ответ пожала плечами:
– Значит, мне не удалось найти ничего лучше.
– Ну, такую-то дрянь ты могла бы найти на любой человеческой помойке.
– Ну и пусть. Все равно – это мой выбор, – Лена из сна была холодной и безразличной, но Петру удалось найти слова для защиты от этого холода:
– Пока я тебе нравился, ты была со мной сердечна.
Когда перестал нравиться – ты стала с собой правдива.
Тот, кто говорит, что мораль и правда – одно и то же, либо прохвост, либо глупец.
Больше во сне они не разговаривали, хотя Лена продолжала сниться Петру еще долго.
А потом перестала.
Сны имеют предел.
Иллюзия умеет делать подарки…
Со временем, Петр научился жить с проблемой потери Лены.
А, значит, проблемой она быть перестала.
Человек – это то, как он справляется со своими проблемами…
А тоска осталась. Легкая, ненавязчивая, освоившая его душу, как квартирант. Правда, похоже, не собиравшийся менять место поднаема жилплощади…
…Где начинаются проблемы, там начинается эпоха.
Где начинается решение этих проблем, там начинается искусство…
Времена, когда хождение на работу было простейшим способом ничего не делать, ушли в прошлое.
А люди, порожденные этими временами, остались. И людям как-то не очень-то хотелось признаваться себе в этом.
Плохо, когда обманывают народ.
Еще хуже – когда народ обманывается сам.
Хотя, еще вопрос – что полезнее: знать то, как есть или то, как должно быть?
Песню о том, что народ ограбили, исправно пропели, хором и соло со всех трибун, эстрад и подворотен. От центрального телевидения, со всеми его инфраструктурами, до провинциальных газет в два листочка дешевой бумаги – нежданно вышло так, что глупость оказалась такой же разнообразной, как и мудрость.
Осталась ложь о том, что когда-то была мечта о разнообразном равенстве. И за этой ложью, как-то потерялась правда о том, что тот, кто мечтает об экономическом равенстве – мечтает о нищете.
Оппозиция, за неимением позиции, говорила, что государство забросило экономику, не задумываясь над тем, что участие государства в экономике, уже давно, во всем мире, получило название – коррупция.
…Обойти стороной эту политическую меломанию, Петру не удалось, хотел он этого или не хотел – художник, какой бы он не был, человек общественный.
Неприватизированный.
Если, конечно, он сам не хочет, чтобы с ним сделали это…
– …Вот, вы, художник, значит должны ненавидеть банкиров… – разговор происходил на конференции, организованной газетой «Аргументы и факты», и свои аргументы и факты вывали все, кому не лень.
В том числе, и член редакционного совета газеты «Правда».
Для того, чтобы никто не усомнился в его партийной принадлежности пока он молчал, «правдист» прикрепил на лацкан пиджака октябрятский значок, что уже, само по себе, не давало повода ни в чем сомневаться.
– …Нет, – спокойно сказал Петр, и тем прервал оратора.
– Как – нет? – никто не любит, когда его прерывают.
Особенно те, кто говорит то, что очевидно.
Даже если – очевидно неправильно.
– Как – нет?
– Художник не должен ненавидеть банкиров.
– А – что?
– Художник должен от них независеть.
Оратор приостановил слова на мгновение, и, не найдя в этот срок аргументов, пустил в ход то, что аргументом не было, и, вообще, не имело к теме разговора никакого отношения:
– Вы не можете не признать того, что когда мы строили коммунизм, мы были великой страной!
Вы, что, не хотите жить в великой стране?!
– Я хочу жить в нормальной стране.
– Но вы, по крайней мере, признаете, что раньше все принадлежало народу, а потом народ ограбили? – «призрак коммунизма» окончательно перешел от дискуссии с временем к дискуссии с Петром, причем говорил он не без гордости, как человек сделавшей некое, только ему доступное, открытие, и теперь делившийся им с непосвященными в таинства бытия. Но Петр не оценил оказанной ему чести:
– Не признаю.
– Почему?
– Потому, что раньше все принадлежало не народу, а политбюро ЦК КПСС, а народ был просто наемником.
И не всегда, кстати, добровольным, – пожал плечами Петр, а потом рассказал об этом Лене.
«Умный ты,» – подумала Лена, а на то, что Петр не пригласил ее на конференцию, она обиделась.
Но не очень сильно, потому, что Петр принес ей ее любимые хризантемы.
Белые.
Круглоголовые.
Сильнее, она обиделась на Петра на утро потому, что ножи, которые Лена попросила художника поточить, так и остались ненаточенными…
…Под разговоры коррупция зрела.
Зрела и упорядочивалась – это ведь ворам нужен бардак.
Грабителям нужен порядок.
Коррупция – это готовность государственных органов позволять выкупать у себя форму законов и вид их исполнения. Гиперкоррупция – это требование государственных чиновников откупаться от себя.
Насчет нефти, золота, наркотиков, оружия, проституции – ерунда. Коррупция – оказалась самым выгодным бизнесом в России.
О борьбе с гиперкоррупцией говорили все, кому не лень.
И на эту борьбу, власть не жалела слов.
Но у власти выходило как-то так, что борьба эта – дело долгое, трудное, вроде как с монголо-татарским нашествием, рассчитанное лет на триста.
Петр не спорил с этим, но когда думал о том, сколько времени нужно, чтобы при настоящем желание уничтожить гиперкоррупцию, то по его подсчетам получалось, что часа два, не больше.
Надо просто понять – чей верхний коррупционный карман.
Впрочем, различные расхождения в оценках ситуации у власти и Пера случались регулярно, и постепенно Петр перестал обращать внимание на это.
– В России всегда воровали, – говорила власть, используя классиков толи в подтверждение своих слов, толи в оправдание своих поступков. И Петр, вздыхая, приводил тех же классиков в оправдание России:
– В России никогда дверей в хатах не запирали.
Однажды Петр рассказал Лене о том, как он разговаривал с депутатом.
Депутат долго и вдохновенно, хотя и употребляя незамысловатые и не всегда верно применяемые слова – знакомство с властью, это еще и знакомство с косноязычием – говорил о продажности власти, о бесчестности чиновников, в том числе и избранных, и закончил бесхитростно:
– Не поверите, Петр Александрович, я, можно сказать, единственный, кто еще сохранил порядочность в этом вертепе.
Петр разочаровал депутата.
Уверенного в том, что проверить нечестность можно, а честность приходиться принимать на веру.
Он спросил депутата:
– А какая у вас зарплата? – и депутат, повспоминав немного, полчаса, не больше, переменил выражение лица и ответил художнику:
– Шестнадцать тысяч. Вы мне, надеюсь, поверите?
– Не надейтесь, – грустно, но совершенно беззлобно, улыбнулся Петр, – Зарплата у вас девяносто три тысячи.
Но вы этого даже не знаете.
Для порядочного человека, у депутата было слишком извилистое лицо, И Петр даже не спросил его: – Каким же нужно быть честным человеком в России, чтобы не интересоваться своей зарплатой в три тысячи евро?
– Да, молодой человек, мы, депутаты, должны заботиться о людях, – чисто по-депутатски, ни к селу, ни к городу, добавил «заботник». – Да, молодой человек, вы заботитесь о людях, – так же бессмысленно ответил ему Петр, – И, может быть к лучшему, что люди об этом не догадываются.
Заботиться о людях могут только те, кто живет так, как те, о ком заботятся заботящиеся. Там, где появляется право распоряжаться судьбой людей, заканчивается возможность заботиться о людях …
…А граждане, желающие чем-то заниматься, исправно потащили в управы всех мастей свои деньги.
Будучи чиновником, хоть и не самого высокого уровня, тем более, работая в торговом отделе, Лена просто вынуждена была включиться в эту систему. А к тому времени, когда она пришла на работу в администрацию, это уже была система, кроме всего прочего, очень жесткая.
Ознакомительная версия.
