Какая-то улочка или аллея, как будто в пригороде Лонгёй, и осень вокруг. Он стоит один, все теряется в тумане. Он ищет кого-то, пристально вглядывается в концы аллеи, прислушивается. Вроде бы слышит шаги, идет на звук – но звук постепенно затихает, и он снова остается один. И вокруг только шелест багряных листьев.
Марсель просыпался с этим давящим одиночеством. Было больно в груди, сердце заходилось стуком. Иногда он даже обнаруживал, что плачет, и вытирал слезы. Слава богу, у него нет постоянной девушки, иначе было бы как-то неудобно перед ней: взрослый мужчина ревет в подушку…
Он перевел взгляд с ленты реки на стену, где висела большая карта мира. Флажками помечены страны и города, о которых его издательством уже были выпущены брошюры. Все, хватит предаваться унынию, вечером, как говорит его отец мсье Моран-старший: «Хорошее вино и хорошая женщина прогонят грусть». А пока – надо работать.
Все уже было сделано. Продав дом бабушки Лиды и вернувшись в Москву, Инна написала заявление об уходе.
Это решение повергло родителей в шок. Не только родителей – коллег, подруг, саму ее отчасти. Все было решено в одну бесконечную секунду.
Наутро после неприятного разговора с Артемом Инна отправилась в Пряслень. Последний раз она была тут у бабушки на школьных каникулах, лет десять назад. Но в поселке, конечно, ничего не изменилось, только несколько соседских домов обшили сайдингом да вставили пластиковые окна, что в сочетании с традиционной постройкой малороссийской хаты смотрелось как-то диковато.
Встретившись с покупателями дома и оформив в администрации все нужные бумаги, Инна отправилась на речку. До обратного поезда было еще три часа, солнце в зените, жара, стрекот кузнечиков в высокой пахучей траве – нужно было непременно искупаться.
Отойдя подальше от пляжа, Инна оставила одежду в кустах и зашла в воду. Захватило дух – оказалось не так уж и тепло, но девушка продолжала заходить все глубже и глубже и, наконец, поплыла. Это было блаженство, усталость унесло течением, и даже головная боль, до этого разламывавшая затылок, растворялась в речном потоке.
Инна перевернулась на спину, зажмурившись, опустив голову на воду так, что залило уши. Ничего страшного, только вот все звуки пропали, осталось только какое-то гулкое эхо и далекое позвякивание цепи по подводным камням. Девушка отдалась на волю течению, изредка подгребая руками и слушая причудливые отзвуки речного мира. А потом она приоткрыла глаза и взглянула вверх.
Если лежать на воде и смотреть прямо над собой, берегов не видно даже краем глаза, и кажется, что река и небо – одно и то же. Солнце забежало за тучку, и на землю его лучи больше не падали. Но там, в вышине, все было ослеплено солнечным светом. Горячее синее небо обливалось сахарной глазурью легких размытых облаков, и Инне чудилось, что она купается в этом небе, плывет мимо изогнутых белых гор и молочных прожилок. Ее подхватывает ветром, согревает солнцем, она растворяется в небесном огне, таком сильном, таком синем, цвета чьих-то смутно знакомых глаз.
Где раньше она видела это сверкающее марево? Когда солнце будто совсем рядом? Когда вокруг проплывают то ли облака, то ли мысли, то ли само время, вязкое, почти осязаемое? Наверное, в иллюминатор самолета, во время перелета в турецкий Даламан… По крайней мере, другого ответа Инна найти не смогла.
Тогда-то, в эту минуту, она и решила.
Ну конечно, как она сразу не догадалась! Этот сверкающий небосвод был самым прекрасным из того, что она видела в своей жизни. Она любила путешествовать. И была профессия, которая объединила бы для нее две эти страсти…
Вернувшись в Москву, Инна уволилась из турагентства и поступила на курсы подготовки стюардесс.
Два месяца она горела от нетерпения. Куда делись ее привычное спокойствие и покорность? Ей хотелось больше, быстрее – овладеть профессией стюардессы. Оказание первой медицинской помощи, поведение во время внештатной ситуации, психология и улаживание конфликтов, техническая безопасность, устройство самолета – все она впитывала с одинаковым рвением, и скоро стала лучшей в группе.
Еще одной заслугой Инны были языки, английский и французский, которые она знала в совершенстве. Английским она овладела по необходимости, а французский оказался ее отрадой. Инне нравилось его звучание, его похожая на русскую грамматика, сам дух французского языка: она могла поклясться, что у каждого языка есть свой дух, характер. Английский утилитарен и прагматичен, итальянский певуч и страстен, а французский – легок и жизнерадостен. И наверное, особенно красив из уст мужчины. Так или иначе, языки ей очень пригодились.
На вокзалах и в аэропортах Инну всегда охватывало возбуждение. Для нее они казались большими перекрестками, где во все стороны света ложились дороги, железные или воздушные, не важно. Они разбегались, их концы терялись за границами этого государства, далеко-далеко. Почему-то возникала мысль, что среди них есть только одна правильная, которую непременно надо выбрать, чтобы достичь цели своего пути. Но Иннины глаза словно застилала пелена повседневности, она оказывалась в самом центре лабиринта, без карты и даже без мотка ниток, которые помогли бы ей выбраться. В поезда она садилась спокойно, но… Те три полета, два в Турцию и один в Египет, оставили в девушке чувство разочарования. Едва садясь в самолет, она понимала, что выбрала «не тот» путь и летит «не туда». Непонятное, неприятное ощущение! Ее изводило беспокойство, и она снова и снова внимательно читала в билете номер рейса, место назначения, время отправления, только чтобы убедить себя в том, что все правильно и она нигде не ошиблась. Беспокойство отступало, но не разочарование.
Новая профессия подарила ей надежду. Сама Инна не смогла бы объяснить это. Ей просто нравилось, что теперь она станет свободной и побывает во всех странах, на всех континентах. И непременно перелетит через Атлантику, не раз и не два. Побывает в Америке и Канаде, заглянет в Бразилию, на Карибы… Мир открывался перед ней, готовый к встрече. Мечта осуществлялась.
После обучения, стажерских полетов, экзаменов, медицинских комиссий и изнурительного теста из 600 невыносимых вопросов («Любите ли вы свою мать? Желаете ли вы добра всем людям? Способны ли вы убить человека? Кажется ли вам, что за вами наблюдают?») она стала бортпроводницей третьей категории.
С этого момента Инна стала принадлежать только небу.
Все остальное она переносила стоически, с непременной улыбкой на губах. «Только работа, ничего личного»: всегда летая с разными экипажами, она не успевала познакомиться с кем-то поближе, и поэтому сосредотачивалась на своих обязанностях. Пассажиры поначалу сливались в одну бесформенную массу, и было тяжело различать и запоминать их лица, их просьбы, потребности… На земле Инна и не предполагала, сколько всего ей надо будет делать там, на высоте 10 000 метров.
В самолет они, стюарды и стюардессы, заходили примерно за час до пассажиров. Проверяли, все ли в порядке со спасательными средствами, принимали аккуратные брикетики еды, укомплектовывали тележки. Им привозили газеты и журналы, и их тоже надо было разместить, чтобы часть лежала в карманах кресел, а часть можно было раздать. Час проносился в делах незаметно, и вот уже слышался сигнал:
– Внимание, принимаем гостей!
Торопливо напяливая на голову пилотку, а на рот – приветливую улыбку, Инна встречала пассажиров и помогала им рассесться. Следила за тем, чтобы у аварийных выходов не сели дети, и пересаживала их, если они уже успели расположиться там. Отвечала на вопросы, но если просили плед, вежливо отказывала:
– Непременно принесу, когда поднимемся в воздух… – Вместо крутившегося на языке: «Ну какой плед?! Мы ж еще на земле, тут тепло!»
Во время первого полета Инна спросила у старшего бортпроводника Оксаны, почему нельзя увеличить температуру кондиционера? Тогда можно не раздавать пледы…
– Ха, – Оксана ухмыльнулась, – тогда половине из них станет жарко, и ты же первая замучаешься тягать по проходу тележку с водой!
С тележкой и правда было тяжело. Когда все пассажиры рассаживались («Наконец-то! У нас расписано все до минуты!») по местам, надо было раздать им газеты. У стюардесс и пассажиров возникал конфликт интересов номер один, который для последних проходил незаметно: пока они долго раздумывали, что бы почитать, у стюардесс, и Инна не была тут исключением, тикал внутренний секундомер. Чаще всего оказывалось, что на момент включения табло «Пристегните ремни» некоторые, забыв обо всем, держали в руках газеты и журналы. Но этот факт отходил на второй план: пристегнуться требовалось всем без исключения. Еще на курсах Инну пугали страшными историями о воздушных ямах, в которых нерадивые пассажиры и бортпроводники получали травмы, если проигнорировали ремень.
На собственной шкуре она испытала это в рейсе Омск – Москва. Самолет попал в турбулентность, когда Инна еще была на ногах. В мгновение ока она оказалась на полу, больно ударив коленку и вцепившись в кресло руками. Стюард Миша помог ей перебраться в кресло и развел руками, мол, сама виновата, предупреждали.
