Подошла к письменному столу, в нерешительности постояла, потом резко дернула ящичек. Достала оттуда старый корпус наручных часов – давно без ремешка. Они показывали полшестого. Девушка поднесла их к уху, чтобы убедиться, что они идут. Потрясла. Подошла к радио и покрутила колесико громкости.
– Ветер юго-западный, 5—10 метров в секунду, температура ночью плюс 15–18, днем 25–27. Напомню, сейчас в Курске четыре часа четыре минуты и плюс 25 градусов. Всем приятного дня, а мы продолжаем нашу программу… – Вера выключила радио и бросила часы в стол.
Солнце клонилось к западу, удлиняя тени, когда в кабинете снова появилась Антонина Сергеевна. У нее в руках была одна тарелка, накрытая другой.
– Вот, сядь поешь. – Она поставила тарелку перед задумчивой Верой.
– Да я не голодная… – попыталась возразить та.
– Ешь, – и рядом с тарелкой появилась вилка.
Вера вздохнула и стала есть гречку с подливой, автоматически пережевывая ее.
– Антонина Сергевна.
– Ау? – Та уже села вязать.
– А у нас часов нет, что ли?
– Да откуда им взяться? Хотя погоди… Есть, помнишь, те, старые. На шкафу лежат. Только они не идут. Но так-то есть, – почти оскорбленная ее предположением, ответила Антонина.
Вера кивнула.
– Ночевать снова тут будешь? – осторожно спросила Антонина Сергеевна.
– Да.
– Может, у нас поживешь? Пока отец-то не образумится.
– Да нет, все в порядке. Он не образумится.
– Вот мужики…
Уже вечерело, когда Антонина Сергеевна снова переодевалась, снимая халат и надевая цивильную одежду. Наконец-то Вера увидела ее уходящей. После того как дверь закрылась, Вера еще посидела на подоконнике, глядя во двор.
Потом нашла в ящике стола старую тушь, рассыпавшиеся тени для глаз. Подошла к зеркалу над раковиной, попыталась накраситься. В тушь надо было поплевать по старинке, что она и сделала. Но результат макияжа девушку не устроил, и она умылась. Потом стала экспериментировать с прической: распустила волосы, убрала в хвост, заколола вверх, снова распустила. Расстроилась, заплела косу и села ждать.
Она ждала, не шелохнувшись, когда совсем стемнело. Зажгла лампу, прошлась по комнате. Увидела оставленную Сашей на тумбочке зажигалку. Схватила и сжала в руке, потом положила обратно. И снова села ждать. Было так тихо, что Вере слышался стук ее сердца. Она взяла гитару, но играть не смогла – только щипала одну струну, и этот звук был надоедлив и пронзителен.
Так она встретила утро. Саша не пришел.
Когда поселение начало просыпаться и с улицы стали проникать обычные звуки поселка: звонок завода, окрики, крик петуха и собачий лай, – Вера пришла в себя. Поморщилась. Потерла запястья и обратила внимание на то, что шрамы ее, давнишние, побелевшие, снова воспалились и покраснели. А потом и не только шрамы – запястье полностью оказалось окольцовано краснотой. Вера открыла тумбочку, нашла там водолазку и надела ее под халат. Водолазка была великовата, но теперь отметины были спрятаны длинными, почти до пальцев, рукавами.
Девушка вышла, заперла кабинет и, положив ключ под коврик, быстро направилась во двор. Там она ходила, все время выискивая глазами кого-то. Наконец, оказавшись у дверей столовой, она помедлила в нерешительности и все-таки зашла внутрь.
В столовой еще заканчивался завтрак, за несколькими столами сидели зэки и доедали свои порции. Вера огляделась и заметила Колю-Художника, задумчиво жующего кусок хлеба за столом у окна. Рядом с ним были только пустые места. Она подошла к нему:
– Здравствуйте, Николай.
– О, Вера Артемовна. Здравствуйте.
– Я к вам… – Вера замялась. – С вопросом. Вы не знаете, где Александр Рокотовский?
Коля посмотрел на нее внимательно, и она зачастила:
– Он на обследование прийти должен был, и нет что-то его. Думаю, может, вы подскажете.
– Он в ШИЗО.
Вера ахнула.
– Вчера еще утром взяли. Снова.
– За что?!
– Я, Вера Артемовна, не в свое дело не суюсь, – покачал головой Коля.
– Понятно, спасибо.
Вера отошла от стола и направилась к выходу. В дверях она столкнулась со своим отцом. Они молча посмотрели друг на друга и разошлись.
На улице Вера сначала зашагала к санчасти, но потом изменила курс и очутилась у здания администрации с российским триколором на косом флагштоке, где в подвале располагался штрафной изолятор. Проходя мимо маленького подвального окошка, почти незаметного в подрастающей траве, она замедлила шаг и тоскливо посмотрела туда. Но остановиться было нельзя – на крыльце курили дежурные по колонии. Один махнул ей рукой, она кивнула и, уходя восвояси, бросила еще один взгляд на оконце.
За окошком этим была пустая камера. Дверь открылась, и внутрь швырнули Сашу. Руки были скованы наручниками спереди. Запястья сбиты в кровь, все тело вновь усыпано синяками. Он не устоял на ногах и повалился на каменный пол.
– Ну как, сучонок, нравится? – в глазок смотрел начальник ШИЗО Архипов. – Ты у меня завтра еще ноги лизать будешь.
Саша встал на ноги и бросился на дверь. «Глазок» захлопнулся, но Саша продолжал со всей силы плечами и ногами долбить дверь в мрачной попытке выбить ее. Он бил ее как заведенный, раз за разом бросаясь в остервенении, как цепная собака. Из горла вырывался только рык.
С той стороны Архипов ухмыльнулся конвойному:
– Ишь как бьется. Ладно, пускай. – И он пошел к лестнице наверх. – Жрать ему не давай.
Антонина Сергеевна разрезала скотч на коробке и стала доставать оттуда новые флаконы лекарств. Вера безучастно сидела на кровати.
– Вер, ты чего в кофте-то? Жара такая…
– Да нет, наоборот, прохладно. – Вера подтянула рукава до пальцев.
– Ты не температуришь? А то вон, аспирину прислали. – Она помахала пачкой таблеток, перетянутых резинкой. – Надо парочку домой взять…
Вера уткнулась лицом в согнутые колени.
– Ну слава богу, доставили… – Антонина выудила из коробки упакованную капельницу.
На улице раздался собачий протяжный вой.
– Вон как… – Антонина суеверно перекрестилась. Вера тоскующе посмотрела в окно.
Саша тоже слышал вой. Он посмотрел в зарешеченное окошко с тоской и снова, точно как и Вера, уткнулся лицом в колени, как сидел прежде. Сидел он на каменных влажных плитах пола, но руки уже были свободны.
Он сидел неподвижно и даже задремал, пока на улице не стемнело.
Ему снился все тот же сон. Он снова висел на краю обрыва, и ладони соскальзывали. И к нему тянулась тонкая рука. И снова он падал с тем же протяжным затихающим криком.
Саша вздрогнул всем телом, проснулся, но тут же закрыл глаза, не желая видеть стены карцера.
– Сашенька… – вдруг услышал он тихий шепот Веры. Голос шелестящий и словно из сна.
Саша не торопился открывать глаза, только чуть улыбнулся распухшими от побоев губами.
– Саша, Сашенька… – еще раз раздался шепот. Саша открыл глаза и обвел взглядом маленькую камеру. Он явно не верил, что голос звучит наяву.
– Саша, я здесь… – донеслось от окошка под самым потолком. Саша в мгновение ока оказался на ногах, прямо под окном.
– Вера?
Видно ее не было, только какое-то шевеление.
– Это я, мой хороший… – нежно зашелестела девушка. Саша от бессилья ударил плечом в стену.
– Ты что, не надо… Все хорошо…
Саша поднял лицо к ней и улыбнулся. Вера засуетилась:
– Подожди… У меня тут фонарик.
Раздался щелчок, и в Сашину клетку заструился желтый свет, от которого в первую секунду пришлось зажмурить глаза. Вера поспешно отвела фонарик в сторону от его лица.
– Посвети на себя, – попросил Саша. Вера исполнила просьбу. Сквозь мелкую решетку он видел теперь ее лицо.
– Красивая, блин… – нежно вздохнул Саша.
– Я тебе поесть принесла, – спохватилась Вера и зашелестела сумкой.
– Пюре, что ли? – невесело обвел глазами решетку Саша. – Это ж как через сито…
– Держи. – Вера стала просовывать через решетку прозрачную трубочку капельницы.
– Это на фига? Ну, то есть зачем? – нахмурился Саша, допрыгнув до конца трубки и потянув ее к себе.
– Это ты сейчас бульончик так пить будешь. Вкусный сварила, куриный, – объясняла Вера. – Бульон – это очень хорошо, он питательный и жидкий. Поэтому его больным дают. Можно очень долгое время жить на бульоне и не умирать ни от голода, ни от жажды. Нам об этом даже в институте рассказывали. И мама меня поила бульоном, когда я болела…
Если бы кто-то сейчас подошел к Вере на улице, она попала бы в неловкую ситуацию. Она лежала в траве, растянувшись во весь рост, на животе и вытянувшаяся в струнку, словно стремящаяся просочиться в это маленькое оконце у самой земли. Рядом стояла двухлитровая банка с бульоном.
Но была ночь и ни души вокруг. Только полную луну укачивали быстро бегущие тучи.
Саша взял кончик трубки в рот и стал тянуть бульон, жадно глотая.
– Течет? – поинтересовалась Вера.
