Довольно продолжительное время после прорыва пузыря я нащупывала волосики на головке малыша, и казалось, будто никуда он не продвигается.
– Сам себе акушер, блин! Это она лежала-полусидела-полустояла в ванной и волосики на головке малыша нащупывала? Господи, свят-свят-свят! – Маргоша размашисто перекрестилась.
– И вот долгожданный момент настал! – патетически воскликнула Леночка. И умилённо-трепетно продолжила: – Женя выключил свет, зажёг свечи, чтобы малышу глазки не слепило, и вылил заранее подготовленный раствор морской соли из трёхлитровой банки – про глазки и соль мы тоже в книжке Золотарь вычитали. Головка малыша так быстро проскользнула, что я лишь только почувствовала жжение, но не боль разрыва. Хотя разрыв всё-таки получился. Небольшой, около сантиметра. Муж мне говорит: «Он тёмненький!» – девочка-Леночка прибавила в голос сахара. – Только на кровати в комнате я обнаружила, что он, оказывается, рыженький, а не тёмненький, и что ручка к щеке прижата. Думаю, что из-за этого тоже мог быть разрыв. Сколько там той ручки? Как раз лишний сантиметр в диаметре – вот и получился разрыв. Муж проверил, что он пуповинкой не обвит, и вот, последняя потуга и выскочило тельце малыша! Муж его сразу в воду окунул. Хотели, чтобы малыш родился в воду, но так не получилось – поэтому он держал его в воде секунд тридцать, а для меня это было целой вечностью. Малыш после этого сразу заплакал. Меня даже это немного расстроило. Я понимала, что в этом и моя ответственность. Я недостаточно хорошо расслаблялась и не настолько прилагала усилия найти с ним эмоциональный внутренний контакт во время родов, да и во время беременности. Ничего, мы всё наверстали уже после рождения. Мы его сразу приложили к груди, но он не стал её сосать – это произошло уже позже, на кровати. Я сидела и рассматривала мою кровиночку, – голос девочки-Леночки стал приторнее сиропа. – И не могла наглядеться – какой же он красивый и интересный. Такие ушки, такие ручки, носик, глазки, ротик.
– Жопка, писька, аспирационная пневмонийка! – снова шепнула Марго, пока в зале многие утирали слёзы умиления.
– Всё такое прекрасное и идеальное. Думаю, мамы меня поймут… Плацента быстро отошла, несмотря на то что он не сосал грудь – а это, как я вычитала, стимулирует выработку гормона окситоцина, который помогает продвижению родов. Врачи порой могут его вводить, чтобы стимулировать роды – но это ужасная ошибка. Главное, на мой взгляд, что даже если вы рожаете в роддоме – не позволить им вмешиваться в естественный ход родов.
– Ага, так и колем всем подряд окситоцин, выскакивая из-за угла! Чтобы роды… – Марго хмыкнула, – продвинуть!
– Есть такая идея, что гормон, который запускает роды, выделяет организм малыша. И вообще, в процессе родов гормоны мамы и малыша взаимодействуют и помогают друг другу, и любое вмешательство в виде инъекций искусственных гормонов – всю эту взаимосвязь могут нарушить.
– Слышала звон, но не знает, где он, – снова не удержалась от ремарки и Мальцева.
– И вот, сижу я в ванной, держу малыша – и отключаюсь. И только сквозь сознание слышу плач ребёнка и думаю: «Успокойте его кто-нибудь!» Я сидела в позе по-турецки и малыш упал мне на колени. Муж очень перепугался. А я никогда раньше в обморок не падала. Удивительно, насколько организм умный и сильный. Он решил, что свою миссию он выполнил и можно отключиться.
– Поняла, Татьяна Георгиевна, чтобы никого больше не смела выводить из коллапсов, спасать от эмболий! Потому что организм – он, сука, умный! Сам знает, когда ему нужен коллапс! Не, ну кто эту Леночку в цирк пустил, а?!
– Муж перенёс малыша на кровать. Он уже не плакал и стал рассматривать всё вокруг. А потом муж и меня омыл прохладным душем и перенёс на кровать. Как только я приняла горизонтальное положение, сразу пришла в себя и голова перестала кружиться, а в глазах темнеть. Но только я принимала вертикальное положение – у меня сразу темнело в глазах. Так забавно было.
– Обхохочешься! – резюмировала Маргарита Андреевна.
– Сейчас нас выгонят! – шепнула ей Татьяна Георгиевна.
– Я никогда раньше не падала в обморок, – чёрт знает в какой раз повторила Леночка и развела ручками-веточками. – Муж предлагал вызвать «Скорую», но я никого не хотела видеть. Это была уже пятница, и мы понимали, что обыкновенного участкового врача сможем вызвать только в понедельник. И самый главный момент, одна из основных причин, почему мы не пошли рожать в роддом. – Голос девочки-Леночки снова окреп и приобрёл идейно-кликушеские нотки. – Это перерезание пуповины. Мы перерезали её через двадцать часов, к тому моменту она настолько пересохла, что её надо было откусывать.
– Всё, Мальцева, у меня кончились не только слова, но и маты! – наклонилась к подруге Марго. – Теперь я нема, как рыба.
– Это не просто какая-то прихоть или баловство! – строго продолжала вещать девочка-Леночка. – Это очень важно как с физиологической, так и с психодуховной точки зрения. Во-первых, во время родов часть крови малыша перетекает в плаценту, чтобы он занимал меньший объём, поэтому очень важно не перерезать пуповину, пока в ней пульсирует кровь. Во-вторых, в последние секунды родов, организм матери собирает всё самое важное и ценное и спешит передать это малышу с последними каплями крови через пуповину. А её чаще всего именно в этот момент перерезают. И забирают плаценту на дорогущие лекарства. В-третьих, энергетическая пульсация в пуповине присутствует и через несколько часов после родов. В-четвёртых, малыш получает кислород через плаценту, он не сразу начинает дышать лёгкими, и, если перерезать рано пуповину, он может недополучить очень важные капли кислорода, которые помогут ему плавно перейти на дыхание лёгкими. Вот, поэтому мы не хотели идти в роддом. Мы не надеялись, что нас там сразу поймут. Даже наш педиатр какой-то бред стала нести о том, что он чем-то мог заразиться из-за того, что мы не перерезали сразу пуповину. Не знаю, откуда у неё такие идеи возникли. В обществе почему-то устоялось мнение, что пуповину надо срочно перерезать, как только малыш появился на свет, даже не дожидаясь, хотя бы, рождения плаценты. Не дай бог, получит всё самое полезное от мамы. – Голос девочки-Леночки преисполнился горького гнева. – Но это проблема в сознаниях людей. Надо расширять сознание… Это самое главное!
Леночка улыбнулась в зал, улыбнулась президиуму и особенно ласково – Евгении Лоу. Та подбодрила её кивком, мол, продолжайте, смелее! Мы вас любим так, что за ушами трещит! И синяя девочка-Леночка продолжила приторным-приторным голосочком:
– Но, вот, началась совсем другая жизнь. Честно признаюсь, что настолько я желала появления нашего малыша и настолько я этого ждала, что мне до последнего момента не верилось, что это произойдёт. По этой причине я упустила несколько важных моментов во время родов, которые пришлось навёрстывать потом по ночам. Моменты эти касались того, что делать с малышом. Молоко у меня появилось то ли на второй, то ли на третий день. Малышу необходимо получить первые капли молозива для правильного функционирования его кишечника. Я переживала, что молоко не появляется, но не поняла сразу, что прозрачная голубоватая жидкость – это и есть молоко. И неправильность моего питания – мне нельзя было есть хотя бы первые десять дней свежих овощей и фруктов, особенно огурцов. А первой моей едой после родов был салат из огурцов и редиски с укропом и варёная молодая картошка. Это было ошибкой, потому что мы обрекли наше чудо и себя на бессонную ночь. Его пучило, и он много плакал. Ещё – обработка пупка. Пока была культя – мы оставили два с половиной сантиметра, хотя можно было и один сантиметр, так как у нас она была уже засохшая и цеплялась, – я обрабатывала перекисью водорода. Смывала все корочки, а потом капала мёд. Когда культя отпала, надо было уже не смазывать перекисью – так я только мешала заживать ранке, по сути, каждый раз её вскрывая. Но вскоре до меня дошло, и я стала смазывать просто спиртом. Зелёнкой мне не нравилось. Я была вся в зелёнке и ничего не было видно у него в пупочке. В конце концов пупочек у нас зажил нормально. Зажил бы ещё быстрее, если бы не мамина глупость. Что касается одевания и пеленания: я его не одевала совершенно. Только укрывала простынкой. Это помогло ещё и с туалетом. Есть целая книга «Жизнь без подгузников» – я её так и не дочитала, но мне понравилось. А у Золотарь я вычитала, что можно высаживать малыша, начиная уже с седьмого-девятого дня. Вот мы и стали высаживаться. Лучше всего получалось после сна и после кормления. От промахов вообще мы практически избавились только к шести месяцам. Малыш спит с нами – это удобно во многих отношениях и даже полезно для психического равновесия. Это важно для малыша. Я это чувствую. И это удобно для меня, особенно ночные кормления и сон. Вот, собственно, у меня всё!
