Он подхватил газету, собираясь на выход.
– Анатолий Анатольевич, – сказала я. – Как его звали, того чиновника-алкаша? Который пресмыкался втуне…
– Мармеладов, – немедленно откликнулся Тимченко. – Титулярный советник Мармеладов Семен Захарович. Вы тоже его вспоминаете? Как же, как же… кого еще и вспоминать в таком месте. Рядом с Сенной, как же, как же…
– Но вы-то почему… – вдруг вырвалось у меня.
Тимченко высоко вскинул брови.
– Почему что?
– Почему вы вспоминаете?
Какое-то время мы смотрели друг другу в глаза. Не знаю, чье смятение металось между нами – его или мое.
– Вопрос не по предмету, Романова, – сказал наконец Тимченко, отводя взгляд и нащупывая молнию своей супермодной куртки. – Ваш кавалер возвращается. С трофеями, как и положено. Будьте здоровы и постарайтесь не напиваться.
Подошедший Лоська проводил его взглядом.
– Кто это? Похож на препода с вашего факультета… – он поставил на стол две большие граненые стопки с водкой. – Подожди, сейчас принесу закусь.
В качестве закуси к каждой стопке придавался вполне съедобный бутерброд с кругляшом сваренного вкрутую яйца и двумя килечками.
– Ну, давай! – я в три глотка влила в себя водку и схватилась за бутерброд, как утопающий за соломинку.
– За нас, с тобой, – запоздало предложил Лоська.
Потом мы молча пережевывали липнущее к зубам яйцо и смотрели в окно на торопливые ноги сограждан. Я почувствовала, что окосела не на шутку.
– Сколько там было, в этой рюмке? Поллитра?
– Пятьдесят грамм.
– Не может быть… Всего-то пятьдесят грамм, а сколько счастья.
– Зря ты про взморье, – сказал Лоська.
– Точно, – согласилась я. – Здесь лучше.
За окном все так же мелькали ноги. Мелькали-мармелькали. Забавно, когда не видишь лиц. Ответственных лиц, влиятельных лиц, значительных лиц, лиц такой-то национальности. Только ноги. Мармелькающие ноги всевозможных Мармеладовых. Все они тут Мармеладовы, даже когда канают под Адриано Челентано. Просто место такое. Рядом с Сенной, как же, как же…
– Да я не про то, – сказал кто-то рядом.
Кто это? Ах да, Лоська. Что он тут делает, этот Лоська?
– Лоська, я совсем окосела.
– Слушай, Саня, нам надо поговорить…
– Ну, говори. Ты говори, а я послушаю. Я, знаешь ли, совсем разучилась говорить в последнее время. Доктор, это серьезно?
– Я пока еще ничего не рассказал маме… – он вскинул на меня смущенный взгляд. – Но ты не думай, я расскажу.
Я подбодрила его благожелательным кивком: давай, мол, парень, валяй дальше. Лоська облегченно вздохнул. Как видно, приступая к разговору, он очень боялся именно этого сложного момента и теперь, миновав его, ощущал себя подобно лесному парнокопытному, который удачно выломился из чащи на просторную, поросшую свежей травкой поляну.
– План такой, – бодро проговорил он. – Мы сначала подаем заявление. Просто идем и подаем. Назначаем конкретную дату, чтобы уже было.
– Пог-годи! – остановила его я. – Я теряю ход твоей мысли. Мы назначаем, чтобы было. Чтобы что было?
Лоська с досадой цыкнул зубом. Тоже мне, вампир, зубом цыкать. Травоядные не бывают вампирами. Кровь проливаем только мы, хищники.
– Ну как это что, Саня? Ты что, действительно бухая? Чтобы была дата. Конкретная дата – это факт, понимаешь? Мы просто поставим ее перед фактом, как с поездкой на Кавказ. И все получится, как с Кавказом. Ну, поняла?
Я отрицательно покачала головой.
– Милый, дата – не факт. Дата – это всего лишь дата. Факт – это подача заявления…
Он снова цыкнул зубом. Плюшевый козлик, вообразивший себя медведем.
– Да нет! Ну как ты не понимаешь? – он сунул руку за пазуху и вытащил оттуда маленький календарик. – Смотри! Я тут прикинул по датам. Лучше всего назначать свадьбу на пятницу, чтобы людям было удобно с похмельем и все такое. Теперь, так. Октябрь-ноябрь не подходят: практика. А после Нового года начинается диплом. Значит, идеальное время в декабре: практика закончилась, а диплом еще не начался. Опять же, распределение. В общем, по всем показателям дата свадьбы выходит на десятое число. То есть на десятое декабря, пятницу. Десять – счастливое число. Чем плохо?
Лоська победно смотрел на меня. По-видимому, он был чрезвычайно горд своими расчетами. Я улыбнулась, чтобы не огорчать парня. Счастливое – так счастливое, спорить не стану. По мне так все числа одинаковы. Дом 7-а, дом 7-б… Имена – другое дело, а вот числа… Лоська продолжал тараторить у меня над ухом, и, честно говоря, это уже утомляло. Все-таки он стал ужасно болтлив. Неужели и я когда-то была такой же? Я на время отключилась, снова сосредоточившись на заоконных ногах, и очнулась только тогда, когда Лоська тронул меня за плечо.
– Саня! Ты меня слушаешь?
– Конечно, – соврала я.
– Значит, девятого, во вторник.
– Погоди, ты же говорил – десятого в пятницу…
Он возмущенно всплеснул руками:
– Ты вообще что-нибудь соображаешь, а? Десятого декабря свадьба. Свадьба, рюхаешь? А девятого ноября… – но-я-бря! – мы идем подавать заявление. Сразу после праздников, пока народ еще не протрезвел. Очереди не будет. И по срокам получается тютелька в тютельку. Потому что нужно подать заранее, за месяц до бракосочетания. Ну? Поняла или еще раз повторить, по буквам?
– Не надо по буквам, – попросила я. – Пойдем отсюда.
Хмель прошел, оставив после себя головную боль, и мне хотелось на воздух. Мы вышли и медленно побрели по сырым осенним улицам мимо сырых облупленных стен. Рядом с Сенной, как же, как же… Лоська тараторил, не переставая. Слушать его не было ни сил, ни желания, но, похоже, мое очевидное невнимание никак ему не мешало. По Майорова мы спустились к Садовой и остановились на переходе. Красный.
Вон там, на другом конце пешеходной зебры лежал, булькая раздавленной грудной клеткой, старший оперуполномоченный капитан Знаменский Павел Петрович. И тут зебра – только подумать! В самом деле: три других своих трупа я оставила в похожем на зебру доме 7-а… – или 7-б?.. – по улице не помню кого. Такое впечатление, что эти травоядные преследуют меня повсюду: зебры, лоси, козлы… Что вам от меня надо, парнокопытные? Смерти? Но разве я подряжалась на роль санитара ваших саванн, лугов и лесов?
Я что-то спросила его тогда… что-то насчет «пока». Ах, да: понял ли он, что такое «пока». И он долго собирал глаза в кучу, чтобы сфокусировать их на моем лице. Чтобы согласно моргнуть, перед тем как угаснуть навсегда. Что же он такого понял, капитан Знаменский? Наверно, что-то очень важное, а иначе не стоило бы тратить на это последние мгновения жизни. Я-то имела в виду достаточно простую вещь: Знаменский ведь сказал, что отпускает меня «пока», условно, и вот теперь он умирает, а я свободна без всяких «пока». Но умирающий явно понял мой последний вопрос как-то иначе. Что значил его ответ? С чем он беззвучно соглашался предсмертным движением век? Что всю жизнь бесплодно гонялся за недостижимым «пока»? Что это только кажется, будто «пока» находится в шаге от тебя, а на самом деле не наступает никогда? Что не надо заниматься чепухой, а просто дышать, «пока» дышится, «пока» не пришел за тобой ангел смерти в виде некрасивой девушки с черными кудряшками? Что она, эта девушка, будет теперь помнить его, «пока» не умрет?
Ангел смерти – тут я, конечно, хватила. Кстати говоря, вполне возможно, что мой таинственный дар отнюдь не так уникален, как кажется на первый взгляд. Логично предположить, что таких, как я, много. В самом деле, кто поручится, что все эти якобы случайные смерти на самом деле не являются результатом чьей-то воли, чьего-то приказа? Что сосулька упала с карниза, машина врезалась в столб, пьяница рухнул с моста, а старуху хватил удар не просто так, а вследствие чьего-то приказа, чьего-то едва слышного выкрика: «Умри! Сдохни! Сгинь!» Наверно, так всё и обстоит: мы тихо разгуливаем среди людей, как незаметные, сливающиеся с фоном хищники меж пасущихся зебр, разгуливаем, время от времени прореживая стадо, пока сами не попадаем в число прореженных. Пока? Я сказала «пока»? Возможно, его-то и имел в виду умирающий опер – это мое персональное «пока»… Возможно, что…
– Саня! Саня!
– Что? – очнулась я.
– Зеленый, переходим!
Лоська подхватил меня под руку, и мы трусцой форсировали проспект Майорова, по дороге наступив на отпечаток тела капитана Знаменского. Там я остановилась. Хорошенького понемножку.
– Все, Лоська. Спасибо, что проводил. Мне тут уже недалеко, а тебе на трамвай. Да вон он, по-моему, и подходит…
– Может, все-таки, к тебе? – неуверенно спросил он.
– Нет, милый, я очень устала.
– Тогда как же мы…
– Я позвоню, – пообещала я. – Завтра. Или послезавтра. В общем, скоро. Договорились?
В Лоськином взгляде разочарование сменилось смущением.
– Саня, давай лучше я…
– Что ты?
– Ну… – он отвел глаза. – Давай лучше звонить буду я. У нас ведь знаешь, какой телефон. Параллельный. Причем тот, который у меня в комнате…
