Ознакомительная версия.
– Ах, передовико-о-о-в, – нехорошо скривился Петрович, и Сергей тут же понял, что своей невинной шуткой перевел мысли Петровича в ненужное русло, – у нас тут таких передовиков, в таких же юбках…
– Брось, Петрович, я пошутил. И давай, без этих твоих аллегорий, ладно? Не знаю я, кто эта девушка. Какие, нафиг, крановщицы…
– А ты, Анатольевич, не шути, – не сдавался хмурый Петрович. – Когда фундамент закладывают – баб долой! Это как на корабле… Юбку нацепила…
Сергей внимательно смотрел на вновь прибывших, а Петрович все бухтел…
– Да ладно тебе, Петрович, не сняла же она, юбку эту. А до фундамента еще далеко, – сказал Сергей, своим тоном давая понять, что пора бы и успокоиться.
Петрович понял, но сдаваться не хотел:
– Все одно!
Они пошли навстречу прибывшим и поздоровались с каждым. Сергей попытался запомнить, как зовут итальянцев, еще в аэропорту, но с первого раза удалось запечатлеть в памяти только одну фамилию: Ванцетти. Откуда-то из детства всплыло название фабрики имени Сакко и Ванцетти… А Петрович даже пытаться не стал, хотя синьоры назвались и ему. Последней представилась девушка:
– Женя. Переводчица.
Петрович тоже пожал ей руку, и когда она очень мило улыбнулась «Ядерной Кочерыжке», тот даже немного устыдился своих заочных предварительных нападок на длинноногую «крановщицу»…
* * *
Рита лежала на кушетке в манипуляционной. Вера Михайловна уже измерила ей давление, удивленно подняла брови, отложила стетоскоп. Взяла руку Маргариты и послушала пульс, глядя на секундную стрелку циферблата.
Пожала плечами, слегка недоумевая – что же могло вызвать острый приступ дурноты у мамочки:
– Да, в общем, все в порядке. Давление в норме, тахикардии нет. Не понимаю, что это с вами было… Если повторится, надо будет кровь на сахар сдать. Не исключено, что гипогликемия. Это бывает на вашем сроке: сахар резко падает и вот такие симптомы – внезапная слабость, вплоть до обморока. А вы еще не хотели ложиться…
Рита лежала, задумчиво глядя куда-то мимо Веры Михайловны, но на слова врача отреагировала вполне адекватно:
– Хорошо, я поняла. Я и сама вижу: надо полежать… под контролем…
Вера Михайловна встала:
– Полежите-ка здесь еще минут десять и – в палату, не спеша. Хорошо?
Вера Михайловна вышла, плотно закрыв за собой дверь. Голоса за закрытой дверью были меньше слышны, но Рита была рада не тишине, а возможности немного побыть наедине со своими мыслями. Она подняла глаза, уставилась в потолок и сказала сама себе:
– Хорошо. Просто замечательно. Лучше не бывает!..
Сказала – и вспомнила. Эти слова – именно в этой очередности – были уже сказаны, но по-другому, в другой ситуации…
* * *
…Они лежали, повернувшись друг к другу лицом, и не могли разнять объятия. Не целовались, а целовали по очереди друг друга, и каждый поцелуй сменялся нежной, расслабленной улыбкой.
Максим сказал:
– Хорошо. Просто замечательно. Лучше не бывает, да, Ромашка?
Рита изо всех сил боролась со сладкой дремотой: сейчас бы укутаться вместе одеялом, вдохнуть теплый древесный аромат его волос и уснуть, и спать долго-долго, и не спешить, и не отпускать…
Но, услышав придуманное им недавно прозвище «Ромашка», Рита тут же проснулась и шутливо шлепнула его по губам. И, хотя Максим сразу перехватил ее руку и поцеловал, а потом еще и немного покусал каждый палец, все же попросила:
– Не зови ты меня так, пожалуйста. Помнишь, я тебе говорила: у меня один клиент есть по фамилии Ромашкó. Профессиональный тамада. Массовик-затейник. Автор сборников тостов, поздравительных текстов и юбилейных адресов. Такой пошляк, такой зануда!.. Я все время удивляюсь, почему он пользуется таким спросом у населения…
Максим засмеялся:
– Да, да, как я мог забыть! «Сегодня праздник у девчат, девчата рюмками стучат…» Его шедевр, да? – он привстал на локте, посмотрел на Риту. – Нет уж, пусть лучше возле тебя будут такие зануды, чем балагуры-донжуаны-кэвээнщики. Я же не выдержу конкуренции! И тогда нашей безмятежной идиллии придет конец…
Сначала Рита счастливо засмеялась, а потом спросила серьезно:
– Максим, а у нас, по-твоему, безмятежная идиллия?…
– А что – разве нет? – несколько бодрее, чем было бы уместно, произнес Максим.
Последние капельки чувственного очарования испарились. Рита приподнялась, натянула одеяло до подбородка и замолчала.
Максим понял, что слова про «идиллию», мягко говоря, – не совсем правда. И, повернув голову, сказал серьезно:
– Рита… Я не так выразился. И все понимаю: конечно, каждая женщина мечтает о нормальной семье. И мужчина – тоже. Но иногда бывает, что… Ну вот, так получилось, есть у меня нормальная семья.
Он тоже сел, только не рядом с Ритой, а спустил ноги с постели, готовый в любой момент встать и уйти. Рите пришлось наблюдать за ним со спины и только догадываться, какой у него сейчас взгляд, какое выражение лица…
А Максим продолжал, придав интонации максимум иронии:
– Ну, такая нормальная семья, ну, такая вся приличная, такая… что хоть в прорубь!
Максим пару секунд помолчал, а потом его словно прорвало. Он резко повернулся к Рите, опершись рукой на широкую их кровать, заговорил резко, почти зло:
– Не знаю, поймешь ли ты меня… Ну, попробуй понять! Вот, моя жена, Лиза. Она – симпатичная. Очень. Но заметь: не красивая, не хорошенькая, не кокетливая, не сексуальная – ни-ни! Ни в коем случае! А вот именно симпатичная такая… как булочка с маком. Вкусненько. Сдобненько. Приторно немножко. В общем, добавки – не надо… Заботливая. О-о-очень! Не жена, а мамочка. Вагон достоинств!
Максим сделал паузу. И вздохнул:
– Нет, все же есть один недостаток. И – надо же: именно из-за него мы до сих пор вместе. У нее нет детей. Потому, что первую беременность мы не сохранили. Ну, так подумали… и решили не сохранять… А оказалось, не стоило этого делать.
Все это время Рита сидела неподвижно, не глядя на Максима. Но ему было очень заметно, как ей тяжело слушать о жене.
Она и не думала это скрывать:
– Ты никогда мне про жену не рассказывал… так подробно. Так это ты решил… подождать с ребенком? – Максим смолчал, впрочем, очень красноречиво. Рита поняла и покачала головой: – Ну, ладно. Но ведь ты же любил ее, такую… симпатичную булочку?
Максим почти отмахнулся:
– Любил! Мы вместе уже почти десять лет! Да я сейчас и сам не очень-то понимаю: любил, не любил?… Сколько мне лет-то было? В какой-то момент думал, что люблю. Замуж позвал. А потом… Она меня так полюбила, что… залюбила.
Рита не удержалась от шпильки:
– А ты не выглядишь замученным ее любовью. Напротив: ухоженный, досмотренный, вполне упитанный, спортивный: дает возможность посещать сауну и спортзал, да?
Максим укоризненно покивал головой:
– Да-да, ухоженный. Я не спорю: я не ночую в коробке от холодильника и не ищу на помойке корки. Она хорошо готовит, весной кормит меня поливитаминами и сама подбирает мне парфюм. Эх, ее бы воля – она бы меня и в памперсы упаковала! И она вполне счастлива, а я… Увяз в ее заботе. Устал.
По всему было видно, что он говорил бы и дальше, но тут Максим заметил, наконец, что Рита совсем «заледенела». И тогда, притянув к себе, преодолевая ощутимое сопротивление, крепко прижал ее к себе. Стал целовать часто, нежно, приложив усилие, все же уложил на подушку, а потом прошептал прямо в ухо:
– Все, хватит об этом. Ты мне нужна, мы вместе, а остальное… Это моя жизнь, моя проблема. И знаешь, я решу эту проблему. Не сейчас. Но решу. Что-то должно случиться, что-то… или очень плохое, или очень хорошее… Что-то случится – само. А пока…
Рита слегка отстранилась и посмотрела ему в глаза. Он казался ей очень искренним и, пожалуй, несчастным. И она обняла его со всей нежностью, на которую была способна в тот момент.
Максим горестно покачал головой и попросил:
– Давай пока жить, как живется. Любишь?
И Рита кивнула в ответ:
– Люблю… Мое второе имя.
* * *
Рита сначала села, потом встала и решительно пошла к двери. Но перед самой дверью остановилась и закрыла лицо обеими ладонями. Удалось не заплакать… И тогда Рита с силой провела ладонями по лбу, по глазам, по щекам, как бы умывшись, а уже потом, с просветленным лицом, вышла в коридор.
…Решимость оставила ее только перед входом в пятую палату: сквозь стекло двери она увидела сидящую на своей кровати симпатичную соседку Лизу.
* * *
В ординаторской Вера Михайловна, нахмурившись, сравнивала две распечатки КТГ, записывая что-то в историю болезни. Как всегда, широко распахнулась дверь, и вошел деловитый Бобровский:
Ознакомительная версия.
