– А ну-у-у, положь ребенка вза-а-а-ад!
Дуся приложила палец к губам и поскакала через лопухи в противоположную от коляски сторону, дабы вопли незнакомки не разбудили и без того чуткий сон девочки.
– А ну-у-у… стой… на хе-е-ер! Я сказала!
Ваховская на всякий случай остановилась. Римкина мать, едва держась на ногах, попыталась ускорить процесс, но потеряла равновесие и повалилась на землю. Впрочем, подобный форс-мажор не смог остановить обеспокоенную бабушку, и она заорала, с трудом выговаривая слова:
– Ри-и-имка! До-о-оча, твою ма-а-ать! Ребенка укра-а-али, а ты, бля-а-а, где-е-е? Лю-ю-ю-юди! – не теряла надежды пьяница. – Помогите!
Из окон стали выглядывать неработающие женщины и их дети.
– По-жа-а-ар! – на всякий случай заорала Римкина мать, после чего начали открываться окна, в том числе и итээровского дома.
Во двор стали стекаться любопытные, и Дусе ничего другого не оставалось, как вернуться на место преступления.
– Понимаете, – объясняла Ваховская соседям. – Я не украла. Отошла просто, чтобы не разбудить.
– А мать где? – поинтересовался кто-то.
– Я ма-а-ать, – донеслось с земли, отчего жительницы барака заволновались и раскричались, как на базаре:
– Да какая ты мать?
– Нормальная я мать, – сообщила им Некрасова и попыталась подняться.
– Да ты напилась – встать не можешь! – наскакивали на нее соседки. – Бабка уже, а все порешь и порешь.
Дуся растерянно крутила головой, не успевая следить за беседой.
– Не твое дело! – Римкина мать поднялась с земли и теперь стояла на карачках, раскачиваясь. – Су-у-ка!
Оскорбленная соседка бросилась в бой, но схватка не состоялась, потому что бабушка двойняшек мирно улеглась на землю и по привычке закрыла лицо руками.
– Стойте, – вмешалась Дуся. – Вы детей разбудите.
– Да ты вообще молчи, дылда! – взъярилась соседка, которая требовала сатисфакции, и переключилась на Ваховскую. – Ты вообще кто? Я сейчас в милицию позвоню!
– Правильно, – донеслось снизу: пьянчужка не переставала участвовать в процессе.
– Вы меня неверно поняли… – в который раз пыталась объяснить Дуся свое присутствие рядом с коляской.
– Ри-и-имка! – заорала ревнительница порядка и стукнула по стеклу.
Стекло звякнуло – Селеверова нехотя высунулась на улицу:
– Чего разорались?!
– Ты дрыхнешь, что ли? – почти миролюбиво поинтересовалась соседка.
– Ну-у-у… – Римка не тратила время на объяснения.
– Не нукай, я тебя возить не нанималась, – соседка за словом в карман не лезла. – Ты когда в последний раз своих детей видела?
– Вон одна, – Римка ткнула пальцем в Дусю. – Вон другая, – ткнула в коляску.
– Ты чо? – подняла брови соседка. – Самая богатая? Няньку наняла? Умаялась, что ли?
– Это не нянька…
– А кто это?
– А тебе какое дело? – Селеверова перелезла через подоконник и спрыгнула в лопухи.
– Вы понимаете… – в который раз встряла в разговор Дуся.
– Ты помолчи давай, – оборвала ее Римка, подошла к соседке и, сверкнув глазами, прямо спросила: – Тебе делать нечего?.
– Мне-то есть чего!
– Вот иди и делай тогда свое дело. А ко мне не лезь! Поняла?
Соседке не хотелось сдаваться:
– Мужа своего учи, лахудра!
– Что вы! Женщины… – вновь попыталась вернуться к своей миротворческой миссии Дуся.
– Закрой рот! – одновременно заорали на нее все, и Ваховская выложила ребенка в коляску.
Римка прищурилась и тихо проговорила:
– Ты моего мужа не трогай. За своим следи. А то не уследишь: очень много разговариваешь. Как бы к молчаливой не ушел!
– Это к тебе, что ли? – скривилась соседка.
– Ну почему ко мне? – ехидно заулыбалась Селеверова. – Если бы ко мне, то понятно – молодая, красивая. А то ведь к Нюрке. Такая же, как ты, только разведенная, а потому покла-а-адистая, сговорчивая, безотказная.
Соседка залилась краской, но промолчала. С ненавистью разыскала в толпе ту самую Нюрку, пожимавшую плечами, задрала голову вверх и еле слышно проговорила:
– Да чтоб ты сдохла!
– Не дождешься! – пообещала ей Римка и покатила коляску вдоль барака, прямо по траве.
– Мать свою прибери! – закричала ей вслед соседка.
– Тебе надо, ты и прибери! – буркнула себе под нос Селеверова и обогнула барак, даже не вспомнив о той, которая битых два часа несла вахту около ее девочек.
И не она одна: весь двор благополучно забыл, по какому поводу разгорелся скандал. Какая еще Дуся? И без Дуси есть чем заняться…
Сама Евдокия Ваховская ломать голову над произошедшим не стала. Она просто покинула двор на Ленинградской, как и собиралась несколько часов назад. Дуся торопилась к своим взлелеянным огурцам, семена которых бережно хранила всю зиму в бумажном пакетике из-под порошковой аскорбинки.
Сажала Ваховская много. Поначалу соседи подозревали ее в желании обогатиться, а потом, получив в подарок корзинку-другую, сердечно благодарили. Но стоило Дусе закрыть за собой дверь, крутили пальцем у виска: мол, не дура ли? Ясное дело – дура. Нормальный человек разве станет задарма раздавать? Нормальный не станет. Но она-то понятно! Одного взгляда достаточно – дура есть дура.
Подобные умозаключения не мешали соседям вкушать Дусины дары: знатные были огурцы – хрусткие, пупырчатые; помидоры – и того краше, сладкие, мясистые. Такие на рынке не копейку стоят. Цена вопроса, к слову, Ваховскую не интересовала. Дусей двигал интерес: что получится? Поэтому над овощной завязью она тряслась, как курица над яйцом: чтобы тепло, чтобы влажно, чтобы только росло. Вот у нее и росло. Как на дрожжах. Соседи по участку приходили и завидовали. Возвращались к себе – и снова завидовали, успокаивая себя тем, что дуракам везет, а им – некогда, потому что семья и дети. И муж пьющий. И вообще, может, она их разведенным дерьмом поливает? Куриным. А то и сказать стыдно…
Ничем таким Дуся свои огурцы (помидоры, перцы, капусту, баклажаны и все остальное) отродясь не поливала. И рука ее никакой особой легкостью не отличалась. Она просто жила по растительному расписанию и постоянно вела с овощами какой-никакой, а разговор. Одним словом, ничего удивительного. Сплошные закономерности, считала Дуся.
Похоже, что и Римкина неблагодарность воспринималась ею как нечто естественное. Во всяком случае, поливая нагревшейся на солнце водой свои знаменитые огурцы, Ваховская не чувствовала себя обиженной. Наоборот, ей казалось, что все произошедшее – это не случайно, это для чего-то, это знак, должно быть. А чем же еще можно объяснить тот факт, что весь день происходили какие-то подозрительные совпадения: очередь в консультации – рядом, домой шли – вместе, дома – на одной улице, в одном дворе. «Надо подумать!» – решила Дуся и присела на прогретое солнцем крылечко.
– Петро-о-о-вна! – донеслось из-за забора.
Ваховская приподнялась.
– Огурцы не снима-а-ала? – полюбопытствовала соседка.
– Нет, – честно призналась Дуся.
– Смотри, соберут, глазом не успеешь моргнуть… И куда тебе столько?
Обычно в этом месте Ваховская переспрашивала:
– Может, возьмешь?
– Да что ты! – для приличия отказывалась соседка. – Если только парочку… попробовать…
Вместо парочки оказывалась полная корзинка, оттягивавшая руку, да так, что соседку кренило то вправо, то влево.
Сегодня Дуся на намеки заботливой соседки реагировала крайне вяло. Точнее, совсем не реагировала. Не догадывалась, и все тут.
– Петровна! – возмутилась женщина. – Ты не захворала?
– Не-е-е, – обнадежила соседку Дуся. – Завтра соберу – лень чего-то. А ты чего сама-то хотела?
– Я-то? – переспросила женщина. – Просто спросила. Может, помочь?
– Не надо, – отвергла соседскую помощь Дуся и начала складывать инвентарь под крыльцо.
Перед уходом Ваховская всегда обходила принадлежавшие ей владения: радовалась плодам своего труда. Проведя ритуальный осмотр участка, Дуся остановилась – было как-то не по себе. Она не привыкла уходить из сада с пустыми руками. «Да что же это я?!» – стукнула себя по лбу Ваховская и начала собирать урожай.
«Пожалела!» – презрительно подвела итог подглядывавшая за Дусей из-за забора соседка и обиделась, потому что привыкла рассчитывать на соседскую щедрость: «Ей-то столько зачем?»
«Какая тебе разница зачем?» – могла бы ответить Дуся, но мысли на расстоянии она читать не умела. Да даже если бы и умела, никогда бы так не ответила, потому что всех на свете подозревала в исключительной порядочности и искренней доброжелательности. А как же иначе? Она-то так! И женщины в цеху – люди, и соседи – люди, и девочка эта, Римма, кажется, – тоже человек. А человек человеку друг. Так почему же не сделать приятное? Этому другу, молодой маме и просто замученному, усталому человеку?
Домой Дуся летела как на крыльях. И неважно, что на каждое крыло причиталось по нескольку килограммов огурцов. Добро невесомо. Ничего не весит, ничего не стоит.
