Ознакомительная версия.
Антон не ответил. Засунув руки в карманы, он навис над Аней, переминаясь с носков на пятки. Пакет со снедью бился по ноге. Руки непроизвольно сжались в кулаки. Аня смотрела с вызовом, поджав губы, отчего они превратились в тонкую ровную линию.
– Дай сигарету, – попросила Аня.
– Бросил…
– Ну, конечно…
– Конечно… Тебе чего надо? Чего приперлась? – грубо спросил Антон.
Аня криво усмехнулась.
– Да ничего. Захотела – приперлась. Я теперь буду приезжать, когда захочу. Кто мне запретит? Твоя побитая молью кикимора? Вряд ли… Я ей хотелку-то отобью быстро.
– Не смей так говорить о Маше, – взвился Антон.
Его голос звенел от ярости.
– А то что? – ехидно рассмеялась Аня. – Ну, что ты мне сделаешь? Или ты полагаешь, что из нашего Зажопинска в Москву свинтил, так тебе теперь все можно? Ошибаешься! Бабуся-то твоя, видать, мне не поверила, что ты – двоеженец! А зря. Хотя это и к лучшему.
– Чего ты от меня хочешь? – в третий раз тихо спросил Антон, чувствуя дикое желание стиснуть руками ее жирную шею…
– Ничего особенного, – расплылась в улыбке Аня. – Ты же нас с ребенком содержать должен. Значит, так: тридцать тысяч долларов сейчас, и по пять тысяч каждый месяц, и я от тебя отстану.
Антон оторопело смотрел на нее, а потом рассмеялся.
– Ты дура, что ли? Откуда у меня такие деньги?
– Ничего, у своей Шапокляк одолжишь, – парировала Аня и, вынув из кармана паспорт, помахала им перед носом Антона. – Иначе…
– Иначе – что?
– Иначе я позвоню в милицию и сдам тебя, как двоеженца и алиментщика, – зло сказала Аня. – Думаешь, если ты во всяких шоу участвовал, в кино снимаешься, тебе все можно? Да я пальцем пошевелю, и тебя мигом загребут! И все тогда, прощай, карьера! Так что соглашайся, Антоша. Мне ребенка надо на ноги ставить, да и самой хочется красиво пожить. А то – подумай, может, мы бабусю твою – того? В дом престарелых сбагрим, а сами в ее хате заживем красиво. Небось, не обеднеет она, как думаешь?
– Ребенка ты уже сбагрила, – холодно сказал Антон.
– А я не виновата, что от тебя только дебилы рождаются, – парировала Аня. – Ну что? Идешь за деньгами, или мне ментам звонить?
Антон молчал с минуту, поставив пакет с покупками на землю, вглядываясь в ожесточенное лицо первой жены.
Кто мог подумать, что первый брак, скоротечный и мимолетный, может принести такие неприятности?
Женились они действительно, как говорится, «по залету». Анька была девчонкой беспроблемной, раздвигала ноги по первому требованию, и в родной Махеевке считалась завидной партией: папаша учитель, мать в сельской администрации… По меркам деревеньки невеста была из благородных – голубая кровь! Не то, что Черницыны… Да только вот Ане хотелось красивого мужа, потому она, забеременев, предъявила этот факт Антону как ультиматум.
– Не женишься, в тюрьму посажу, – сказала она, с удовольствием глядя, как бледный Антон нервно пьет бражку из солдатской железной кружки. – Скажу – изнасиловал. Сам знаешь, вступиться за тебя некому…
Антон и женился, куда деваться-то?
Только семейной жизни не получилось.
Ребенок родился с синдромом Дауна.
Антон подал на развод, но тесть и теща под нажимом доченьки надавили на какие-то свои пружины, и суд разводить Черницыных отказался. Промучившись еще несколько месяцев, Антон попросту сбежал в Москву, рассчитывая, что тут его сразу не найдут, а к тому времени, как он выучится на актера, Аня сама разведется с ним. Позванивая домой, Антон осторожно узнавал последние новости. Однако быть брошенной, но замужней, для супруги оказалось престижнее, чем разведенной. В деревнях на разведенок до сих пор смотрят косо. Где-то года два назад Антон узнал: Аня подала на развод, но, как видно, слухи остались только слухами. Вот и сейчас супруга стояла перед ним, помахивая мобильником. Ярость бросилась Антону в голову.
– А знаешь, – вдруг решительно сказал он, – звони ментам, жалуйся. Сейчас времена такие, откупиться можно. Я какой-никакой, а артист. Лицо есть, связи, а ты кто? Дура деревенская, не более.
– Да я в газеты про тебя напишу, – заорала Аня, почуяв, как ускользает из-под носа желанная победа. Он ведь сперва испугался, она видела! Прямо как несколько лет назад, на кухоньке, жадно, как воду, глотая из кружки брагу…
– Давай, – усмехнулся Антон. – Вперед, и с песней! Я и журналистам, и в суде скажу: женился по молодости, жена развод не дает, мешает жить, вымогает деньги. Соседи подтвердят, что ты пыталась на Машу напасть! Она человек уважаемый, ей поверят, а тебе нет.
– Падла ты, – прошипела Аня. – Ладно, так и быть, давай сейчас десять тысяч, и по штуке каждый месяц, и я отстану…
– Да щас! – фыркнул Антон. – Мне от ментов и судей дешевле будет откупиться, чем тебе башлять. Иди, рассказывай правду свою. А к нам не суйся! Я Машу люблю, она – меня. И из-за ошибки молодости точно не бросит.
– Ну хоть тысячу баксов дай, – попросила Аня уже другим тоном. В голосе набухала сырость, готовая прорваться потоком слез. – Только сейчас!
– Перебьешься.
Аня замерла. По телу пролилась тошнотворная слабость. Черт побери, неужели она проиграла? Нет, нет, это невозможно! Он блефует! Он – трус, сейчас она припугнет его, и он даст денег, и будет платить столько, сколько она скажет…
– Ах ты, тварь, – прошипела она и, решительно вытащив телефон, отошла подальше. – Ментам позвоню и все, все про тебя расскажу! Хватит цацкаться!
– Звони, – сказал он равнодушно, подобрал брошенный пакет и лениво побрел к подъезду, пиная попадающиеся под ноги камушки.
Аня оторопело смотрела ему вслед.
– Антон! – крикнула она. Он даже ухом не повел. – Антон, я правда позвоню!
Но он не обернулся.
Она всхлипнула и попятилась. Каблук попал в выбоину тротуара. Неловко покачнувшись, Аня замахала руками. Стараясь удержать равновесие и не рухнуть в жидкую грязь, она шагнула назад, прямо на проезжую часть.
Летевший черный внедорожник вынырнул из темноты, ревя мотором.
Аня не успела даже закричать, когда громадный, как танк, автомобиль врезался в нее на полном ходу. Послышался глухой удар и визг тормозов. Антон обернулся, успев увидеть, как отлетает в сторону что-то большое, похожее на мешок. Приостановившийся на миг джип ослепил злыми красными огнями задних фонарей, а потом резко рванул вперед, обогнув тело, лежащее в нескольких метрах. Антон бросился к месту происшествия.
Аня лежала на дороге, разбросав в стороны руки и ноги, как тряпичный Петрушка. У Антона был такой в детстве, пестрый, размалеванный так же гротескно, как его теперь уже бывшая мертвая жена. Лицо Ани было залито кровью, глаза закатились и почему-то смотрели в разные стороны. Позади шумел встревоженный многоголосый людской хор.
– Что случилось? – спросил кто-то за спиной. Антон, увидев торчащий из нагрудного кармана куртки Ани паспорт, не задумываясь, выдернул его и поднялся с колен.
– Девушку машиной сбили, – ответил он.
К ним торопливо бежал милиционер. Он расторопно растолкал толпу и схватил Антона за рукав.
– Номер машины заметили? – спросил он.
– Да где там, – вяло ответил Антон. – Джип черный. Вроде «Лендкрузер», но не уверен, я его мельком видел.
– А она кто? – въедливо поинтересовался мент. – Знакомая ваша?
Антон посмотрел на труп.
– Нет, – ответил он. – В первый раз вижу.
Несколько дней Антон трясся, как в лихорадке, вздрагивая от каждого телефонного звонка. Ему казалось, что милиция быстро выйдет на его след. Паспорт он сжег сразу же, спустив пепел в унитаз. Обложка из искусственной кожи горела плохо, ее приходилось поджигать несколько раз, а она все тлела и тлела, не желая вспыхивать…
Ассистент режиссера позвонила рано утром, сообщив, что выезд на натуру задерживается на четыре дня. Все это время Антон нервно метался по квартире, потерял аппетит и сон, похудел на четыре килограмма, за что впоследствии получил нагоняй от режиссера. Когда продюсер наконец-то дал отмашку, Антон сбежал из Москвы, подальше от призрака Анны.
На съемках Антон выкладывался до предела, не только потому, что хотел доказать режиссеру свое отношение к процессу. Ему хотелось измотать себя, поздно вечером рухнуть в постель и заснуть, не видя страшной картины: скрюченного тела на мокром асфальте, мертвого взгляда в никуда и черной лужи, вытекающей из-под трупа. Но, даже набегавшись на площадке, Антон не мог спать несколько ночей подряд, мерил шагами узкую, как щель, комнатушку отеля, пока деливший с ним номер Стас не проворчал:
– Тоха, хорош тут шататься. Дай поспать!
Перевернувшись на другой бок, Стас мгновенно захрапел. Ему процесс съемок боевых сцен давался неимоверно тяжело. Он так и не похудел до предписанных ему объемов, но режиссер махнул на это рукой, посчитав, что медведеподобный Дружинин будет выглядеть внушительно, а что под армейским комбинезоном у него не мускулы, а жир, – так это и не важно.
Антон накинул куртку и вышел из номера.
Ознакомительная версия.
