«Пропал! Совсем пропал!» – как и тогда в фойе, подумал Турекулов, ощутив острое, горячее желание схватить ее на руки, сорвать платье, прижаться к этому гибкому телу.
– Штрафную! Штрафную опоздавшему! – шумит народ, увидев его, и прерывает танцы.
Амантай церемонно протягивает имениннице букет гвоздик, галантно чмокает протянутую гибкую руку с красными, будто опущенными в кровь, пальцами.
А длинный очкастый хохол с маленьким обезьянним лицом уже тащит Амантаю стакан. Разбавляет его содержимое из большой бутылки. Сует в руки.
Эх, была не была! Важно не сплоховать. И Амантай залихватски «тяпает» огненную воду.
Обжигая пищевод, сползает в желудок огненная змея. Это «Северное сияние» – шампанское с водкой. Амантай быстро-быстро заедает штрафную бутербродом с колбасой.
Минута, а в голове уже туман. Тепло. Светло. Весело.
Кругом визг, крик, музыка.
Амантай, как теленок за коровушкой, тянется к Альфие. За жизнебрызжущей, огненно притягивающей красавицей своей.
Танцуют танго. Во рту пересохло. Сердце стучит. Она близка и одновременно недоступна. Он ворошит ее волосы. Целует теплую мочку ушка. Дуреет от ее сладкого запаха.
Она тоже трепещет в его руках. Наконец откидывает голову. И впивается своими ярко накрашенными губами в его рот. В глазах у него все плывет. И нет уже ничего на свете, кроме этого горячего податливого тела. Когда напряжение достигает наивысшей, сумасшедшей точки, Альфия вдруг начинает осторожно высвобождаться из его объятий и тихонько, взяв его за руку, шептать с напором:
– Пойдем! Пойдем, пойдем!
Они рука об руку выскальзывают в дверь, прошмыгивают тенью по коридору. И проникают в другую комнату. В темноте несколько раз натыкаются на какие-то предметы, но не останавливаются, а пробираются куда-то дальше, пока не оказываются у кровати.
Садятся на краешек. И снова исчезает куда-то общежитие. Исчезает прежняя жизнь.
Кожа у нее прохладная, гладкая…
…Потом они лежат, обессилевшие и пьяные.
Наконец Альфия приоткрывает глаза. Осматривается из-под него по сторонам, говорит неожиданно:
– Ты хоть одеяло сверху накинь! А то кто-нибудь вдруг зайдет!
Она торопливо одевается, быстренько целует его и исчезает за дверью.
* * *
«Прошла зима, настало лето. Спасибо партии за это». Насмешливая речевка эпохи, официально признанной впоследствии эпохой застоя, вспомнилась Зойке в тот момент, когда она вместе с детьми приехала к родителям в Жемчужное на каникулы.
Летом деревня оживает. Сюда наезжают все, кто покинул родные края и год тому назад, как Дубравин, и двадцать, как сама Зойка. Съезжаются не только те, кто покинул Жемчужное, но и их дети, внуки.
Закипает жизнь в родовых гнездах. А вечером выплескивается на улицу, в центр. Народ валом валит в кино, на танцплощадку. По окончании культурных мероприятий разбредается по аллеям, темным уголкам, кустам, чтобы продлить отдых. К осени подводят итоги летнего сезона. По дворам начинают играть свадьбы. Счастливые невесты торопливо затягивают полнеющие талии в белые платья. Женихи с горя надевают черные костюмы.
Так было всегда. Не отвертелся в этом году и Иван Дубравин. Нашелся хомут и на его крепкую шею. Весь этот год он как русский человек заливал свое всемирное горе крепким, пахнущим табачком самогоном да таскался по бабам. Но подловила его не прожженная Машка Жаданка и не продавщица Соня, а семнадцатилетняя соседская девчонка. Иван спьяну поспорил с собутыльниками, что переспит с нею. И выиграл пари.
Две ночи шли переговоры в кустах. На зорьке третьей она, потягиваясь, вышла на крылечко из дубравинского дома. А через час сюда уже примчался ее сердобольный дядя-законник. Когда-то он работал в суде, а потому вкратце объяснил обалдевшему Ивану и его родителям, что такое развращение малолетних и сколько за это самое развращение дают. Иван безуспешно пытался доказать, что невиноватый он. Что она сама к нему домой пришла. Более опытный отец поглядел на морщинистого желчного дядю, на его алчущие глаза, торопливо шарившие по дому, и сказал:
– Женись, сынок, а то еще хуже будет. Затаскает он нас по судам.
Молодой-то особо и не сопротивлялся. Девка свежая, ядреная. Задница круглая. Чего еще надо?
Наскоро собрали свадьбу. Счастливые родственники невесты напились до изумления. И приняли Ивана в свою семью как родного. Уже на третий день после свадьбы он квасил в кустах вместе со старшим братом молодой жены.
Так что приехавшей с детьми Зойке пришлось поселиться в Шуркиной комнате, куда до этого мать никого не пускала. Зойка наслаждалась деревенской жизнью, слушая по ночам неумолчный скрип кровати в комнате Ивана, читала письма Дубравина из армии и собирала деревенские сплетни, чтобы вечером обсудить их с подругами на лавочке. В силу природного женского любопытства и привычки всюду совать свой нос Зойка стала живо интересоваться тем, в кого же все-таки влюбился ее брат. Да как влюбился! Потерял покой и сон. Не ел, не спал, а только и думал об этой деревенской дурочке.
Так что, когда к середине июля после сессии в деревню приехала Озерова, ее уже ждали. С нетерпением.
* * *
Галинка почти блаженствовала в Жемчужном. Теплая погода. Своя комната. Своя постель. Казалось бы, живи да радуйся. Но было что-то неуловимое, разлитое в воздухе, в воде, в эфире, если хотите. Какое-то томление. Томление души, которое не позволяло ей чувствовать себя совсем счастливой. Была пустота. И ощущение того, что вот сейчас кто-то придет. И все. Душа наполнится. Счастьем, радостью, жизнью.
В общем, пришла пора.
А солнечные дни тем временем летели в хлопотах и заботах. Позавчера пололи картошку, вчера считали кур во дворе, сегодня закручиваем помидоры, завтра, наверное, начнем варить клубничное варенье. Приехали и школьные подруги. Зеленоглазая, круглолицая, молчаливая русская красавица Валюшка Сибирятко. Никуда не исчезавшая Людка Крылова. Объявилась даже могучая Зинка Косорукова.
Стали ходить в гости друг к другу. А по вечерам в кино и на танцы.
Вот в один из таких вечеров, когда зацвели белым в школьном саду каштаны, когда новые выпускники бродили по деревне парочками с самым трогательным видом, Зойка отправилась в кино со своей давней знакомой – Машкой Жаданкой. Весь фильм она крутилась, высматривая в зале подружку своего брата. Толкала локтем в мягкий бок толстую, как холодильник, Машку и спрашивала:
– Во-о-он девочка сидит на пятом ряду! Это не она?
– Нет, не она! – злилась в ответ Машка. – Не мешай, дай посмотреть. Сейчас Митхун Чакраборти будет выступать…
В конце концов уже после индийского фильма в толпе на выходе из клуба Машка указала ей на двух девчонок, торопливо пробиравшихся к дверям.
– Это она? Которая? Справа? – Зойке сразу бросилась в глаза кудрявая томная красавица с тоненькой талией, высокой грудью. – Хороша! Яркая. Манящая.
– Да нет же! – опять злилась Машка. – Которая рядом.
И показала глазами на худенькую, хрупкую, коротко остриженную девушку:
– Вот эта!
– А-а-а! – разочарованно протянула Зойка.
Она представляла себе какую-то необычайную красоту, ради которой ее любимый брат сходил с ума, а увидела кроткую, ласковую, хрупкую девчушку.
Впрочем, это несоответствие не мешало ей действовать. И уже через несколько минут она догнала подружек на мостике через тихую ленивую речку.
– Здравствуйте, Галя! – церемонно поздоровалась она с Озеровой. – Я сестра Саши…
«И что он в ней нашел такого? – думала она, тем временем разглядывая Галку и изо всех сил пытаясь понять выбор брата. – Разве что глаза. Да, глаза. Огромные красивые глаза! А так самая обычная. Нет, не такая нужна Шурке девушка. Вон он у нас какой. Мужик огромный, симпатяга. А эта – пигалица. Пожалуй, вторая была бы интереснее, – остановила она свой благосклонный выбор на Людке. – Ишь какая штучка!»
Но, несмотря на все эти размышления, разговор она вела совсем другой:
– Я, собственно, подошла просто познакомиться!
Галка зарделась. У нее почему-то ни с того ни с сего забилось сердце. Бросило в жар.
– Здравствуйте!
Людка поняла, что она здесь лишняя, зыркнула глазами на сестру Дубравина и, быстренько попрощавшись, ретировалась с поля сражения. Все равно Галка расскажет ей, что да как было.
– Так получилось, Саша сейчас в армии, – Зойка немедленно ринулась в атаку: – А я с детьми здесь. У родителей отдыхаем. Мне просто стало любопытно увидеть вас.
– Да? Мне тоже!
Зойка решила брать быка за рога. И, сразу переходя на «ты», в лоб спросила:
– Саша тебе пишет?
– Нет! – выдохнула обиду Галинка.
И тут ее словно прорвало, все, что она хотела сказать Дубравину, вылилось на сестру.
– Я вообще не знаю, что происходит! – она в отчаянии как-то по-детски махнула руками. – Он прислал мне письмо. Последнее. Обидел меня им… Написал, что я свободна, потому что, конечно, ждать два года я не смогу… Да что он вообще понимает обо мне? Он просто, просто…
