Ознакомительная версия.
– Вон ее проси. Насчет будущего у нее лучше выходит. Она ведь молодая, а не такая старая медведица, как я.
Что Сванхейд умеет раскидывать руны, Рерик уже знал. Каждое утро она уходила из усадьбы, поднималась на вершину ближайшего холма, раскладывала на траве белый платок и бросала рунные палочки – ставы. Их она носила на поясе в небольшом роге, окованном старинным, потемневшим серебром, с кожаной крышкой и петелькой, чтобы можно было подвешивать. Из брошенных ставов она выбирала один и по нему судила, что приготовил наступивший день. Это называлось «дневные руны», и таким простым способом заглядывать в ближайшее будущее умели довольно многие. Но у Сванхейд это дело наполнялось особым смыслом: она говорила с богами, сидя на траве на вершине холма, словно на воздушной тропе между небом и землей, держа в руке маленькую деревянную палочку с одним из таинственных знаков Одина. И становилось понятно ее спокойствие, ее уверенность: она с открытыми глазами шла по воздушной тропе из прошлого в будущее, не выпуская из рук нить настоящего.
– Я помню, рассказывали, что это ты указала Эймунду и Хёгни путь в Британию вместо Дорестада, – сказал ей однажды Рерик, когда она возвратилась в усадьбу после такого разговора с небом. – Ты тогда бросала руны, и они сказали, что Хёгни следует идти в Британию. Ведь это была ты?
– У Хёгни с Фроди теперь нет другой сестры. – Сванхейд улыбнулась. – И только мне приходится просить богов об удаче для них.
– Да, я еще раньше хотел спросить: ты ведь моложе Хёгни лет на пятнадцать, да, и по виду совсем на него не похожа, насколько я его помню. У вас разные матери?
Насчет возраста Сванхейд у него были сомнения. Она выглядела юной и свежей, как девушка лет семнадцати, не больше, но в ней не было ничего от обычного девичьего легкомыслия. Есть такие люди, которые становятся взрослыми уже лет в двенадцать-тринадцать и прямо с этого возраста уже готовы отвечать за все свои поступки, а то и руководить другими. Им не хватает опыта, но хватает ответственности и твердости, умения отличать важное от неважного, думать о будущем и правильно выбирать советчиков. Гудлейв конунг, кстати, тоже был из таких людей, но в Сванхейд эта черта проявлялась ярче.
– У нас одна мать, королева Хельга, – ответила она. – Женщины ее рода долго сохраняют плодовитость. А разные мы потому, что Хёгни похож на отца, а я на королеву Хервёр, сестру нашей матери.
– Тогда почему тебя зовут не Хервёр? – Рерик улыбнулся.
– Потому что у меня была старшая сестра, которую назвали Хервёр. Она была старше меня на девять лет.
– Была?
– Да. Она погибла. Один призвал ее к себе.
Рерик смотрел на нее изумленно-вопросительно, и она продолжила:
– Обеих нас отец еще в детстве посвятил Одину. Это тоже давний обычай нашего рода. Всем девам в нашем роду при посвящении дают имена валькирий. Тайные имена. Мы служим Властителю Ратей и исполняем то, что он повелит. Когда мне исполнилось четырнадцать, он повелел мне сопровождать моих братьев в походе, раскидывать для них руны, чтобы указывать правильный путь. Хёгни как раз тогда вернулся из Франкии и понимал, что его собственной удачи становится мало. А Хервёр… она избрала другой путь. Тот, которым даже в древности женщины шли очень редко. Она родилась очень сильной, почти как мужчина, и училась владеть оружием, как мужчина. Она сопровождала в походах Фроди, с которым они были очень дружны с самого детства. Она была старше его на год, поэтому они росли вместе, вместе воспитывались у одного человека и всему учились вместе. Она погибла в бою на море пять лет назад.
– У вас не семья, а просто… сага какая-то! – не сдержался Рерик.
Только в старинных сагах пророчица-жрица сопровождает вождя в походах, гадает, передает ему волю богов и обеспечивает их милость. Только в сагах женщина сражается наравне с мужчинами. Разве можно представить, чтобы Хильда занималась чем-то подобным… Хотя она тоже носит имя валькирии.
Спрашивать о тайном имени Сванхейд Рерик не стал. Все равно не скажет.
Со времени этого разговора он думал о ней почти непрерывно. Казалось бы, она не слишком разговорчива, редко начинает беседу сама, пока к ней не обратились, не лезет на глаза, приемы ее тихие и мягкие, но каким-то образом ее всегда видно в наполненном людьми помещении, среди женщин на скамье, и не крашеная одежда тому причиной. Рерик старался не подавать вида, как сильно молодая гостья его занимает, но каким-то образом всегда чувствовал, где она находится и что делает, даже если смотрел в другую сторону или разговаривал с кем-то другим. У него словно открылся какой-то особый душевный глаз, не сводящий с нее пристального взгляда. Она как будто стала его частью, как рука – не надо ведь смотреть на свою руку, чтобы знать, где она находится, что делает и что она вообще у тебя есть.
И этим же «душевным глазом», а то и обычными глазами, Рерик стал замечать, что не он один оценил эту выдающуюся девушку. И Анунд, и Гудлейв, да и многие мужчины из дружин тоже не сводили глаз с Сванхейд. Анунд при ней держался натянуто, а если обращался к норвежке, то становился преувеличенно любезным. Гудлейв тоже то и дело затевал с ней беседу и при этом смотрел на нее испытывающе, ожидающе, вопросительно. А она со всеми держалась просто и никого не выделяла вниманием. Рерику отчего-то это было приятно. О своем женихе она совсем не упоминала, и Рерик старался не думать о том, что будет, когда они сразятся с Бьёрном конунгом. И какие последствия это сражение будет иметь касательно судьбы Сванхейд дочери Эйстейна.
Он и не думал, что некоторые люди в этом доме вовсе не намерены ждать сражений. Однажды ему передали, что конунг хочет поговорить с ним. Войдя в спальный покой, Рерик обнаружил, что кроме Гудлейва его здесь ждет Анунд с верным товарищем Гудмундом, но больше никого. Намечалось тайное совещание, но ему и в голову не приходило, что предметом разговора будет девушка из Хейдмёрка.
– Рерик… – начал Гудлейв, сцепив руки между колен и глядя на двоюродного брата мнимо-небрежным взглядом, будто вопрос предстояло разрешить самый легкий. – Ты в самом деле собираешь сопровождать эту норвежскую йомфру в Уппланд?
– Я и сам туда собираюсь, если ты не знал, – слегка насмешливо пояснил Рерик. – Так почему же не проводить девушку, если нам по пути?
– Это не с гулянки весенней дочку соседа-бонда провожать. – Гудлейв тоже усмехнулся. – Тут дело поважнее…
– Если Бьёрн женится на ней, то в ее братьях и отце он найдет сильных союзников, – не утерпел Анунд. На его полноватом румяном лице никакого веселья не было. – И я был бы последним дураком, если бы это допустил.
– Это означало бы усилить своего врага до битвы и ослабить самого себя, – поддержал его Гудмунд. – Ни один умный человек такого не позволит. Тем более когда вполне в наших силах этого союза не допустить.
– Это как же? – еще спокойно и даже отчасти с любопытством спросил Рерик.
– Да очень просто! – Анунд выразительно двинул плечами. – Эта девушка не должна встретиться с Бьёрном. И он не женится на ней. А потом ему и вовсе жена уже станет не нужна, поскольку его примет в свои объятия какая-нибудь непривередливая валькирия. И он попадет в ад, где ему, нечестивцу и язычнику, самое место!
– А что же будет с девушкой?
– А для девушки найдется другой жених, – заверил Гудлейв. – Ничуть не хуже.
– Уж не ты ли? – осенило Рерика.
– Почему бы и нет? Уж верно, я ничем не уступлю Бьёрну – ни родом, ни владениями, ни доблестью. Но и невеста из такого рода не опозорит меня. Из нее выйдет прекрасная королева Смалёнда и мать его будущих конунгов.
– Все с вами понятно… – протянул Рерик. – А с ней ты уже говорил об этом? Ведь эта девушка – не рабыня, купленная на Бьёрко. – Он намекнул на девушку, с которой Гудлейв проводил время в ожидании достойной знатной жены и которая уже родила ему ребенка. – Она – дочь конунга. Ее нельзя взять в жены без ее согласия. Тем более что она посвящена Одину и обидеть ее будет означать разгневать и его.
– Да, она заядлая язычниц. – Анунд скривился в досаде. – Я говорил с ней об этом. Спрашивал, не хочет ли она принять Христову веру, что открыло бы перед ней возможность… ну…
– Все-таки стать королевой Уппланда и иных подвластных ему земель, когда там сменится конунг, – пришел ему на помощь Гудмунд.
– И что она сказала? – спросил Рерик, примерно зная ответ.
– Засмеялась. Сказала, что сменить отца по своей воле не так-то просто: для этого надо изыскать способ родиться заново. А сменить бога и вовсе невозможно, потому что он дал тебе душу и в ней останется с тобой навсегда.
– Но я-то не принимал франкскую веру, и к моему браку с ней препятствий нет, – вставил Гудлейв, которому быстро надоедало говорить о других.
– Кроме ее несогласия, – заметил Рерик.
– Почему ты думаешь, что она не согласится?
Ознакомительная версия.
