Считали дни. Володя был бодр и весел, много шутил. Летом он задумал с друзьями путешествовать по Италии, и сложный разъезд как раз должен был принести ему необходимую сумму. Потихонечку собирались на юг и Катя с Сергеем. Уже были куплены плацкартные билеты до станции Лоо, очень удачные, два нижних и одно верхнее, Дарька в детском мире сама выбрала себе круг и зелененький купальник с юбочкой. Она еще ни разу не была на море, и предвкушение поездки немного отвлекло ее от кота – к большой радости Кати. Марья Марковна тоже поуспокоилась. Весеннее обострение улеглось, Юрок рассорился с наглой девицей, – и теперь она была медовая, Марья Марковна. Даже теща – и та, кажется, смирилась со своей участью.
Так прошел месяц. Оставались считаные дни. Сергей немного потеплел к хозяину. Он больше не метал в него тапки, если хозяину случалось проколоться и под утро громко и голодно заорать по старой памяти. Да и сам хозяин немного притих, как только его оставили в покое. Погода тоже была прекрасная. Под окнами клубилась ароматная белая сирень, вдоль подъездов курсировал пободревший по теплой погоде дневной дозор, перемывая косточки знакомым и незнакомым, юркие восточные дворники красили в яркое оградки и скамейки, а оболтусы из девятого «В» готовились к годовому экзамену: к удовольствию Сергея, историю по выбору вызвались сдавать двенадцать человек. Не зря, стало быть, он с ними возился весь год. Почти никто не собирался уходить из школы, вот разве Сибгатулин, остальные планировали учиться дальше – и в этом Сергей тоже чувствовал свою немалую заслугу.
Хорошее было время, спокойное.
Сергей всегда знал – и это пройдет. Все когда-нибудь проходит: плохое ли, хорошее. Пусть банальная, но все же истина, и третьего мнения тут быть не может. Он так и говорил Кате:
– Видишь, всё кончается.
А Катя согласно кивала и потерянно улыбалась в ответ. Она боялась спугнуть покой, давшийся с таким трудом.
За два дня до сделки Катя разбирала летнее и паковала чемодан. Наконец-то он дождался своего часа. Два года ждал. Катю это немного забавляло. Казалось бы – обычный чемодан, ящик на колесах. Бери да пользуйся. Но и ему, чемодану, оказывается, не так-то просто выполнить свое прямое предназначение. Попал в плохие руки – и стой себе в углу до скончания времен, храни в животе ненужные тряпки, траченные молью, или инструмент какой, или ботинки, или книги, или что там еще хранят в чемоданах? А так чтобы в поезд и поехали – нет, не судьба…
Вещей выходило не слишком много. Всё больше Дарькины – у Кати с Сергеем гардероб был минимальный, только самое-самое необходимое. «Ничего, – подумала Катя. – Вот переедем, обустроимся немного, и уж тогда…». А то совсем обносились.
В коридоре зазвонил телефон. Катя слышала шаги Сергея и как потом он весело сказал: «Алло! Вас слушают!» – но еще какое-то время машинально перекладывала вещи, пока спиной не почувствовала, как в воздухе разрастается напряженная тишина, исходящая оттуда, из коридора, от телефона. Под руку подлез хозяин и вспрыгнул на стопку Дарькиных футболок.
– Мя! – сказал хозяин, задрав морду, и без выражения посмотрел Кате в глаза.
– Да пошел ты! – ни с того ни с сего разозлилась Катя и грубо стряхнула его обратно на пол. Захлопнула крышку чемодана, вышла в коридор. Спросила встревоженно:
– Сережа, что?
Сергей молча стоял у телефона, похлопывая трубкой о ладонь, а из трубки вырывались короткие гудки:
– Ту, ту, ту, ту, ту…
А потом сказал:
– Ничего страшного…
Потому что действительно ничего страшного не произошло. Утром Володе позвонил Антон и попросил встретиться. Володя ждал его в офисе, глядя в сверкающее вымытое окно, за которым жарило нещадно июньское солнце, и наблюдал лично, как к главному входу подкатил глянцевый черный «хаммер» класса «катафалк» и покорно уткнулся тупым оскаленным рылом в бордюр, а из «хаммера» выпрыгнул довольный Антон и бодро взбежал по ступенькам.
– Машина – зверь, – вежливо похвалил Володя.
Сам он по городу на машине никогда не ездил – это значило бы везде опоздать, только иногда по выходным полз по пробкам на дачу, недобрым словом поминая дедово начальство, которое полвека назад выделило сотрудникам участки так далеко от железной дороги.
– Ну! – подтвердил Антон. – Теперь хоть на охоту, хоть на рыбалку! Танк, а не машина. Где хочешь пролезет!
– «Хаммер» – на рыбалку? – искренне удивился Володя.
– Ну, девчонок еще катать, – усмехнулся Антон и полез в нагрудный карман. – Я тут вот, привез…
Володя принял узкий белый конверт, вопросительно поднял брови.
– Ты извини, братан! – стал объяснять Антон. – Как увидел ее, думаю: сейчас или никогда. У нее пробег – год всего. Еще с гарантии не сняли. И просили дешево… Там, в конверте, аванс и штраф. Все пучком, все по договору, как положено. Я, знаешь, подумал – один раз живем. Я неженатый, на черта мне эти переезды? А тут – вещь! Ну, ты понимаешь…
Вот и вся история.
Пересказывая ее Сергею по телефону, Володя по обыкновению умолчал про штраф при возврате аванса – клиенты попались явно лопоухие, а деньги и самому были нужны до зарезу, рынок-то стоял до сих пор, новых договоров – днем с огнем. Но зато велел не расстраиваться, потому что он уже созвонился «с этими, которые наследство делили, помните?» и деньги им перекинул. Так что сделка будет, сто процентов. Только другая. И – «вы же месяцок еще подождете, раз такая ерунда». Как будто у них был выбор.
– Это я виновата… – прошептала Катя. – Не надо было чемодан так рано собирать… Сглазила…
– Ты уже совсем! – Сергей выразительно покрутил пальцем у виска. – Никто здесь не виноват! У одних щи пустые, у других жемчуг мелкий – это, Кать, старая история, не мне тебе объяснять. Ну и подождем. Подумаешь! Поменяем билеты…
– Да черт с ними, с билетами! – крикнула Катя. – Ты не понимаешь!
И он действительно не понимал, потому что Катя не рассказала ему про Дарькину аллергию, а сейчас было уже поздно (во всяком случае, ей так казалось), и теперь ребенку сидеть в городе еще месяц, гробиться, дышать шерстью и выхлопами. А если астма?!
Словно услышав ее мысли, Сергей сказал:
– Дарьку маме с папой отправим пока. Нечего ей в городе делать. Опять вон сопли по колено! А мы уж как-нибудь потерпим, не маленькие.
– И что ты намерен делать? – спросила Катя. Она вообще-то собиралась спросить, что Сергей собирается делать, если опять все сорвется, но не успела.
– Как что? Балкончик! – усмехнулся Сергей. – В пятницу мои оболтусы экзамен досдадут, и вперед! Сделаем домовладелице приятное. Хороший человек, дай ей Бог здоровья, очень она нас выручила все-таки, несмотря на паразита этого, – и он кивнул на хозяина, который лениво точил остатки когтей у когтедралки.
Ночью лежали спиной друг к другу и боялись пошевелиться – делали вид, что спят. Это было проявление не холодности, но заботы – ни та, ни другой не хотели лишний раз обеспокоить близкого человека и очередную заминку переживали молча. Днем Сергей хорохорился перед женой и старался выглядеть бодрым, на самом же деле его это доканывало, изводила такая зависимость от посторонних людей. Ничего не случилось страшного – мальчик, который мог себе это позволить, повелся на большую красивую игрушку. Будь он, Сергей, на его месте, он, возможно, поступил бы точно так же – не по черствости душевной, не по гадству характера, а потому, что чужая жизнь его не волновала. Это было не хорошо и не плохо, это было всего лишь нормально. Он, Сергей, хотел быть свободным, только и всего. Но понимал – свободы не существует. Что такое вообще свобода? Чтобы быть свободным, надо было быть одному. Совсем. Да и тогда свобода представлялась условной. Можно избавиться от любых родственных связей и вообще от людей – хотя бы теоретически, – но физиологических потребностей никто не отменял. О какой свободе тогда может идти речь? Взять хотя бы Валентина. Вот, казалось бы, образцово свободный человек. Ни семьи, ни детей. Что хочет, то и делает. По мере потребности купил себе пятизвездочный дом, пятизвездочную машину, пятизвездочную женщину на ночь, «Ролекс», «Паркер», путевку на Сейшелы, что там далее по списку? Счастливчик. Любимчик. Образец для подражания. Но и его независимость представлялась сомнительной. Он всегда старался быть на уровне, Валентин, в первых рядах, – и это его стремление давило посильнее любых обстоятельств… Катя сегодня почти собралась плакать, Сергей это видел. Но сдержалась – молодец. Только и это было от несвободы. Просто ее свобода плакать уступила его свободе не видеть ее слез, вот и все. Она понимала, что слезы его расстроят, сделала над собой усилие и не заплакала.
По всему выходило, что настоящая свобода – это непонимание. Только тот, кто не отдавал себе отчета в собственных действиях, автоматически освобождался от любой ответственности за них и мог спокойно жить дальше. Как Антон. Ну действительно, кто они были Антону? С какой радости он должен был о них думать?!
