Каникулы неожиданно закончились, и тут же обнаружилось, что если они забыли про мир, то мир про них не забыл.
Едва она появилась у Феноменко, как он объявил ей, что через две недели надо быть в Стокгольме. Она ответила, что согласна туда ехать, только если с ними поедет Юлька.
– Я не собираюсь оплачивать твою мнительность, – сухо ответил он.
– А я не желаю повторения той грязной истории!
– Хорошо, не хочешь ехать – не надо. Я возьму Юльку. Но тогда нам придется расстаться.
И рывком подтянув к себе папку, углубился в нее, давая понять, что разговор окончен. Она помолчала и сказала:
– Естественно, номера у нас будут отдельные!
– Разумеется! – блеснули его глаза.
Не имея намерения возбудить нездоровые ожидания читателя там, где потакать им было бы против всякой жизненной логики (ибо в жизни, конечно, все может быть, но не все можно допустить), забежим вперед и скажем, что все обошлось и ей удалось удержать его на привязи.
Пятнадцатого января раздался первый звонок, оповестивший фондовую общественность о начале большой игры на понижение, где самым важным игроком оказалась перевозбужденная заокеанская экономика. К этому времени они с Юркой уже вышли из рынка и, сменив бычью личину на медвежью, приветствовали теперь тот золотой для них пар, что вырывался из дырявого аэростата мирового хозяйства, взлетевшего на недопустимую высоту. Его озабоченность впервые проникла в Наташу, приобщив ее к тем привычным для него тревогам, которыми он зарабатывал на жизнь. Теперь, встречаясь вечером, она первым делом спрашивала:
– Ну, как твой рынок?
И он, улыбаясь, пытался описать неописуемое – того капризного, неверного, коварного альфонса, что проживая в фиктивном браке с бережливой и скуповатой дамой, именуемой мировой экономикой, пользуется ее состоянием, чтобы предаваться превратностям азартных игр.
– Смотри не разорись! – однажды озабоченно пожелала она.
– У меня в общей сложности около четырех миллионов долларов, не считая недвижимости. А кроме того, теперь у меня есть ты – мой самой дорогой, а, вернее, бесценный актив, и теперь я просто не имею права разориться! – впервые оценил он перед ней свое состояние.
Она поглядела на него, затем встала (дело было за вечерним чаем), обошла стол и приблизилась к нему:
– Будь осторожен, пожалуйста! – заботливо погладила она его по голове и, склонившись, поцеловала в мягкую макушку.
Рано утром в понедельник он повез ее в аэропорт. Слабый мороз прояснил воздух, облака, низким потолком нависшие над городом, плелись в фиолетовую мглу, отливаясь тревожным коралловым блеском.
В какое щекотливое положение она себя поставила, решив познакомить жениха со своим бывшим любовником! Конечно, она могла попросить Феноменко держаться в стороне или пройти на посадку раньше, но какой-то черт у нее внутри, возбужденный и не совсем здоровый, внушил ей болезненное желание видеть их рядом. Иными словами, следуя удивительной логике женской геометрии, она решила свести углы треугольника в одной точке.
Утром она была с ним по-особому ласкова: встала рано, и пока он спал, приготовила завтрак, а когда он появился, вышла из-за стола и нежно поцеловала, чем вселила в него смущение. Хлопотала вокруг него, пока он завтракал, а когда он, не в силах далее молчать, спросил: «Наташенька, радость моя, что с тобой?», ответила:
– Знаешь, все может быть… Дальняя дорога, самолеты…
– Надо было мне лететь с тобой! Жалею, что послушался тебя! – заключил он с сердцем.
Помнится, когда он ей это впервые предложил, она тут же представила, как они будут жить втроем в одной гостинице, мирно беседовать за одним столиком в ресторане, втроем гулять по городу. Представила, с каким видом Феноменко будет желать им спокойной ночи и доброго утра, отпускать двусмысленные замечания и каким смешным и жалким в своем неведении окажется ее доверчивый интеллигентный жених. Да если еще Феноменко решит одним махом ей отомстить и даст понять жениху, что между ним и его невестой кое-что было! Какое оскорбление, какой удар по его честному чувству! Нет, нет, это невозможно, это хуже самого пошлого водевиля!
Впрочем, вот изысканный способ отомстить этому насильнику за то унижение, которое он ей причинил: поместить его в соседний номер и заняться с женихом громкой любовью – со стуком, стонами и воплями, чтобы это грязное животное за стеной слышало, мучилось и зверело! Будь она пресыщенной стервой, она бы так и сделала. Ах, какая бы это была упоительная месть! Жаль только, что это невозможно…
В аэропорту, поглядывая по сторонам, их уже ждал Феноменко. Они подошли к нему, и она, чувствуя, как подтянулись нервы, познакомила их. Жених доброжелательно поздоровался и с интересом посмотрел на ее шефа, о котором она пару раз нехотя упоминала. Что ж, весьма представительный тип с лицом единоначальника. Феноменко, в свою очередь, впился в него цепким и острым взглядом барышника. Какой пикантный момент, какая звенящая ситуация! Она смотрела на своих любовников, которых буквально свела нос к носу, и сравнивала. Разумеется, ее жених победил. Не уступая в сложении и будучи выше, мягкостью черт он отличался от Феноменко, как восковая свеча от бронзового канделябра.
– Ну что, будем прощаться? – не желая давать мужчинам время для общения, заторопилась она и отвела жениха в сторону. – До свиданья, Димочка! Не скучай тут без меня и веди себя прилично! – поцеловав, поправила она ему на шее шарфик. – И не разгуливай без шапки, пожалуйста!
Вытягивая шею, он смотрел им вслед. Они удалялись: оба в длинных, кашемировых пальто – у нее темно-синее, у него черное. Она – с сумочкой через плечо, он – с шоколадным фасонистым портфелем, способным оставаться подтянутым и элегантным, сколько бы бумаг не проглотил.
В самолете Феноменко заказал коньяк и, выпив, сказал:
– Ну, и что ты в нем нашла? Ну, скажи – чем он лучше меня?
– Не начинай, Леша, прошу тебя! – раздраженно ответила она.
– Хорошо, не буду. Скажи только – если у тебя с ним ничего не получится, ты вернешься ко мне?
– У меня с ним все получится! – с расстановкой сказала она и отвернулась к иллюминатору, где под крылом сияли ослепительные упругие кочки, по которым, наверное, так беззаботно и радостно прыгать после смерти.
Каждый раз, бывая в Стокгольме, она будто подставляла душу теплому, удивительно благодушному и доброжелательному ветру. Она ощущала себя в богатой и волшебной стране щедрых улыбок и почтительного внимания, предупредительного равенства и ненавязчивого достоинства. Здесь варварская, языческая часть ее русской натуры корчилась и агонизировала, словно оборотень под горячими разрушительными лучами солнца. Без сомнения, ее выдающиеся качества нашли бы здесь благодатную почву для всеобщего и восторженного поклонения. Не задумываясь о том, что существует несколько способов переехать сюда жить (и первый из них – выйти замуж за достойного шведа), она возвращалась на родину, и благодушный, доброжелательный ветер постепенно покидал закоулки ее души, как воздух Швеции покидает наши легкие, меняясь на отечественный…
Оказалось, что кроме работы им не о чем говорить. Они пробыли там три дня, и все это время Феноменко был упреждающе вежлив, покладист и внимателен. Они ужинали в компании местных коллег, где она блистала, сама того не желая, после чего возвращались в отель. Он желал ей спокойной ночи, и она, запершись в номере, поглядывала на ручку двери: не придет ли та, не дай бог, в движение. Утром он встречал ее с мешками под глазами.
Когда летели обратно, он сказал:
– Наташка, какой я был дурак! Никогда себе не прощу!
Относились ли его слова к какому-то засохшему эпизоду или ко всему гербарию их отношений, он не уточнил. Вручая ее счастливому жениху, он довольно двусмысленно сказал:
– Наша(!) Наташа – редкая умница! Передаю вам ее в целости и сохранности!
После чего протянул жениху свою визитку и добавил:
– Будет время – звоните. Может, как-нибудь посидим втроем. Рад был знакомству!
И глупый жених, сунув приглашение в карман, с благодарностью пожал ему руку.
– Как все прошло? – поинтересовался он, когда они поехали.
– Как всегда хорошо! – ответила Наташа. Несмотря на побочные обстоятельства, она была довольна: сохранив заработанные грешным телом позиции, она находилась теперь на верном пути к семейной жизни.
Последовали энергичные, плодотворные дни, приправленные клубничной сладостью его нежностей. Ей ни о чем не приходилось думать и заботиться, кроме работы и личной гигиены. Под долгожданным, солнечным вниманием любящего мужчины она медленно, но верно избавлялась от прежнего беспризорного одиночества, похожего на обрубленный хвост черного злого кобеля. Их памятный разговор о детях, словно новые, туго заведенные часы запустил новый распорядок жизни. Он следил, чтобы она правильно и вовремя питалась, приучая ее к овсянке, черному хлебу, овощам, курице и натуральным сокам. Кофе отныне она пила только с молоком. «Я готовлю тебя к здоровой беременности!» – говорил он, заставляя ее питаться так, как считал нужным.
