Вынуть преображенный скелет Мятлин решился не сразу. По истечении двух недель он оформил больничный, чтобы дошлифовать внушительный текстовой массив, но пока боялся резать пуповину, зная, что отделившийся от автора текст делается чужим, как выросшее дитя. Ему же хотелось еще понянчиться с вербальным гомункулусом, который он породил. Для себя ведь породил, значит, можно вечно читать и перечитывать, погружаться в словесное море, где можно быть хоть косаткой, хоть осьминогом. Но хозяином-барином он оставался лишь до тех пор, пока созданное не прочтут чужие глаза.
Первым должен был прочесть Бытин, только стоила ли игра свеч? Заключить написанное в обложку, выпустить скромный тираж, устроить презентацию, организовать пару рецензий в СМИ… Подобная суета представлялась пошлой. Не для того он не спал ночами, залезая в потаенные уголки души, в запертые темные чуланы, чтобы вынуть оттуда на свет божий нечто забытое и дать ему вторую жизнь.
Его выход в Сеть напоминал выезд на поле сражения одинокого всадника, перед которым стоит целая рать. То был отчаянный прыжок в неизвестность, ва-банк, выразившийся в размещении на одном из ресурсов части написанного. Мятлин долго выбирал подходящий фрагмент, где имелись бы узнаваемые детали, забил его в буфер отправки и, поколебавшись минуту-другую, кликнул на «Разместить». После чего замер перед экраном, будто ожидал, что оттуда вылетит разряд молнии и его испепелит.
Спустя время пошли комменты, в основном недоуменные, мол, что это такое?! Автор явно профи, только повествование-то рассыпается, его просто нет! Изредка его хвалили, однако ни хула, ни хвала левых читателей Мятлина не волновали – не они были мишенью пущенной стрелы. На всякий случай Мятлин «наследил» на других ресурсах, подавая знак, мол, я здесь! Засек меня? Тогда насылай своих дурацких монстров, только учти – это будет тавтология. Лучше прочти, Рогов-Rogoff, мой месседж, а если уж не проймет, опять становись Тузиком, рвущим на части жесткие диски и прочую железную муру.
Реакции не было долго, Мятлин даже нервничать начал: может, к нему утратили интерес? Поиграли да и бросили, занявшись чем-то другим? Но вскоре был получен файл под названием «Dance, dance, dance», давший понять: рыбка клюнула. Но как необычно клюнула! Всего Мятлин ожидал, а вот такого – нет!
Для подстраховки он либо убивал приходящие приложения, либо трижды прогонял через антивирус. Понимал, что для визави эти преграды преодолимы, и все же лучше следовать старой истине: береженого бог бережет. Файл со странным названием он тоже проверил на вшивость, после чего открыл, чтобы увидеть движущуюся картинку. Это был женский силуэт, который крутил фуэте. Абсолютно черный, без черт лица, силуэт, тем не менее, был довольно пластичен, а главное, казался на удивление знакомым. То есть не казался – он и был знакомым!
Мятлин долго ломал голову над тем, что же значило сие послание. Он ожидал очередной схватки, военных действий на виртуальном поле, а получил нечто такое, отчего защемило сердце. Ну, не верил он повелителю косаток, считал того холодным и расчетливым лукавцем, способным только сводить счеты и устраивать каверзы. При таком раскладе Мятлин выглядел на порядок благороднее и мог с полным правом начертать на своих знаменах: «Погибаю, но не сдаюсь!» Расклад, однако, оказался другим, и что теперь «чертать» на знаменах – было непонятно…
Второй выложенный фрагмент спровоцировал веер мнений от «Заткните графомана!» до «Аффтор, пиши исчо!». Но Мятлина интересовал личный диалог. Или, если угодно, дуэль, которая закончится непонятно чем.
В ответном послании силуэт сделался расцвеченным. Проявились тронутые загаром руки и шея, синяя майка с глубоким вырезом, короткая белая юбка, черные обтягивающие колготки и атласные балетки. Черты лица даже при увеличении смазывались, были смутными, однако никаких сомнений в том, кто послужил прототипом, не было. Мятлин отлично помнил выступление в Доме культуры ПЭМЗ, когда она танцевала свою балетную партию именно в таком костюме. Больше того, он подробно описал этот наряд, не упустив ни малейшей детали. Неужели Рогов использовал его текст?! Да как он смел, жалкий Самоделкин?!
Пока обдумывал язвительную отповедь, пришло изображение, где уже распознавалось лицо. Черты были взяты с фото школьного выпуска, в этом Мятлин был уверен. На той коллективной фотографии он стоял через две фигуры слева, а его соперник – правее, в верхнем ряду. Исходное изображение, правда, было черно-белым, здесь же лицо Ларисы оказалось приятно-смуглым, как в жизни. Что означало: память Рогова тоже работала идеально, это следовало признать.
А в следующем послании лицо начало жить! То улыбка на нем расцветала, то задумчивость проглядывала, то недовольство, когда брови сводились вместе (ее мимика!). Количество балетных па тоже возросло. Кроме фуэте исполнялись батманы, балерина садилась в плие, отводя руку в сторону, после чего усаживалась на пол, чтобы перевязать балетку. Поза была настолько знакомой, что Мятлин вздрогнул.
Сердце учащенно забилось, и он протянул руку за коньяком. Глоток, еще глоток, и вот уже пробуждается дух состязания – как выяснилось, они были даже сейчас готовы мериться, у кого длиннее. Когда Мятлин выложил фрагмент, где живописались интимные подробности, завсегдатаи чата зашевелились: мол, круто! Не сопли надо жевать, а давать клевое порно! Пиши исчо! Ответ Керзону: балерина снимает с себя юбку, колготки, оставаясь, в чем мать родила. Вроде как трехмерная, фигура поворачивалась, так что сзади делалась заметной родинка на пояснице. Это овальное пятнышко Мятлин не раз целовал, но ведь и Рогов, гад такой, наверняка делал то же самое!
Он нутром почуял грань фола: дуэль не предназначалась для других, была их личным делом. И тут (счастье!) звонок Бытина.
– Привет, старичок. Как ты? На больничном?! Тогда лечись… Вылечишься – неси свой опус, начнем предпечатную подготовку. Только в Инете не выставляй целиком, хорошо?
– А ты откуда знаешь, что я выставляю?
– Так тоже шарю иногда в Сети. Кусочек показать – это вроде реклама. Но если целиком – какой резон дублировать? И так на хит продаж не тянет, а если еще скачать можно будет…
Просьба оказалась кстати. Прервав публикацию, Мятлин и издателю услугу оказывал, и риск скатиться в порнописаки ликвидировал.
Дуэль продолжилась в личном обмене посланиями. Один создавал паутину из слов, живописал предмет средствами языка; другой задействовал программы, позволяющие изображению ожить. Две стихии устремлялись навстречу друг другу, и уже было не разобрать, конкурируют ли они, работают ли в унисон… Дай волю, они бы до бесконечности лили друг на друга слова и компьютерные картинки. Но вот уже отправлен финальный фрагмент и получено встречное послание, где фигура, давно жившая своей жизнью, вдруг заговорила. Сымитированный непонятным способом голос (тембр был резковатый, как в подростковом возрасте) произносил два имени: «Женя» и «Сева», и эта деталь завершила создание образа. Иллюзия жизни получилась полная, так что пора было, наверное, ломать шпагу – проигрывать надо с достоинством.
Только чутье подсказывало: в этой игре победителей нет, любая победа – пиррова. Соперник (собрат по несчастью?) думал, вероятно, схожим образом, иначе имя произносили бы одно, и понятно – чье.
Мятлину вдруг сделалось тоскливо, он бы страшно огорчился, если бы Рогов исчез из сетевого эфира, посчитав, что дело сделано. Или то был испуг? Оставаться один на один с тем, что они натворили, было жутковато: иллюзия начинала казаться чем-то более ужасным, чем сама смерть!
Повисла пауза, вроде как дуэлянты переводили дух, оглядывая поле сражения. Они уже забыли, с чего пошла кутерьма, зачем дрались, а главное – дальше-то что?!
Дальше был вопрос:
«Давно был на ее могиле?»
Ответ:
«Давно».
Вопрос:
«Почему? Ты же близко…»
Ответ:
«Ты тоже близко. Во всяком случае, мне так кажется».
Опять пауза, и вновь реплика:
«Когда пойдешь к ней, отнеси на могилу цветы».
«Конечно отнесу».
«Только не розы и не гвоздики – нужно достать особенные цветы».
«Я даже помню, как они называются».
«И как же?»
«Орхидея-фаленопсис».
Пауза.
«Я тоже помню».
Впоследствии Мятлин удивлялся абсурдному порыву, когда с обеих сторон прорвало плотины, и в образовавшиеся прорехи устремилось то, что ранее тщательно скрывалось. Рогов действительно едва не погиб на своем корабле, но работать дальше на оборону не стал – как и многие светлые головы, эмигрировал. Теперь работал в известной информационной компании, имел кучу денег и двухэтажный дом, напичканный электроникой до такой степени, что домработница не нужна. И жена не нужна, только по иной причине. Он пробовал жить с одной ирландкой, но не срослось. Попробовал с русской, с которой вместе работали, – тоже не получилось, а тогда и стараться нет смысла. Он имеет возможность работать столько, сколько душе угодно и когда угодно, даже ночью. Что они иногда и делают с вьетнамским приятелем Кыонгом. Когда-то судьба свела их в советском Таллине, а спустя годы они встретились в Силиконовой долине, что неудивительно. В свое время, болтаясь в холодном море, они мечтали о некой Базе, где могли бы спокойно, отрешившись от нужд скучной жизни, заниматься созданием невиданных конструкций. Так вот База нашлась, и конструкции здесь создаются просто фантастические. Их создают индусы, русские, китайцы, вьетнамцы, жители Штатов и Старого Света и, похоже, чувствуют себя едва ли не солью земли.
