Ознакомительная версия.
Но не будешь же караулить мамочек с колясками, а после просить с риском для жизни позировать на дороге для удачного кадра. Римма пробежалась по соседям: у кого есть коляска.
В соседнем подъезде у молодых супругов Новиковых был новорождённый. Родители не пожалели для такого дела коляску-трансформер: небесно-голубую, украшенную весёлыми розовыми вставочками, накладными кармашками, висячими игрушками-погремушками.
Римма фотографировала вволю, в разных ракурсах: пусть у обывателей при виде детской коляски рядом с мчащимися машинами дрогнет сердце. Пусть, наконец, проснутся, оглянутся, встрепенутся!
Зоя принесла новость на хвосте. Сбрасывая плащик в прихожей, возбуждённо тараторила:
– Слышали, на Дороге смерти детскую коляску сбили, прямо в лепёшку сплющило?
– Ребёнка?!
– Коляску. Своими глазами видела: модная, голубенькая такая колясочка. Ребёнок, слава Богу, в последний момент вылетел. Закутанный был как чурбачок. Целёхонький, говорят, только испугался.
Римму обдало холодом, вдруг ослабли ноги.
– А коляска… Не с розовыми вставками?
– Не припомню, кажется, с розовыми. Ну да, точно, с розовыми! Модная такая, всякими фиговинками увешана. Да вы их знаете, Новиковых!
К вечеру в дверь громко, требовательно застучали. Потом нетерпеливо, грубо забарабанили кулаком, многими кулаками, ногами. Римма накинула куртку, вышла. Какие-то люди жёстко (не вырвешься!) подхватили её под руки, вывели во двор. В сумерках у подъезда колыхалась тёмная людская масса. Мелькали огни фонариков. Раздавались выкрики:
– Зачем коляску брала? Порчу хотела навести? Радуйся: навела, добилась своего! Разве можно фотосессии с коляской устраивать, хоть и пустой? Грех!
– Фоткала на камеру, а сама ситуацию заранее примеривала. Несчастье притягивала. Тёмную энергию. Вот и притянула. Чуть младенца на тот свет не отправила.
– Про неё давно слухи ходят, что этим делом занимается. Ворожбой. Чёрной магией. С нечистой силой знается.
– Да что на неё смотреть! Давай сюда ведьму!
Где-то в толпе плыла, мелькала и скрывалась знакомая маленькая головка с мышиным хвостиком. К Римме со всех сторон тянулись руки, растопыренные пальцы. Больно запутались в волосах, стащили Римму с крыльца в толпу, швырнули под ноги, под топочущие, пинающие каблуки.
– А-а-а, колдунья! А мы думаем, чего на дороге столько народу мрёт. Признавайся, твоих рук дело?!
– Вчера смотрю, – это возбуждённо и страстно говорила соседка, которую Римма столько раз привечала и поила чаем, – смотрю, Римма Васильна за угол завернула. Я вслед: она как сквозь землю провалилась. А где Римма Васильна стояла, там кошка чёрная сидит, ей Богу!
– Чего там рассусоливать! Тащите, сжечь её! Сже-е-ечь! – стоном неслось в толпе.
Римма, вырываясь, изо всех сил забарахталась, забила руками, замычала. Уронила настольную лампу, чуть не разбила. Листки с чертежами и эскизами разлетелись, рассыпались по всему полу. Она, не понимая, смотрела на эти листки, растерянно приглаживала встрёпанные волосы рукой. Никак не могла унять сердцебиение.
Господи, какое счастье, что это только сон! За окном под ветром шумит дерево, скрипит, царапает ветвями о стекло. Вот что она приняла за стоны и крики толпы.
Вошла Зоя, такая милая, уютная, домашняя! (Слава Богу, значит, и новость про сбитую коляску – тоже сон). Надевая передник, оглядываясь, строго заметила:
– Что это у вас тут по всей комнате натоптано, раскидано. Будто слон побывал.
– Слон в посудной лавке? – попробовала улыбнуться Римма. Улыбка вышла резиновая, робкая и заискивающая.
– Почему в посудной? – не поняла Зоя. – Просто слон.
На мониторе всё ещё висела фотография: целёхонькая, невинная розово-голубая коляска. Зоя проявила живой интерес к фотографии: «Ну-ка, ну-ка». С любопытством навалилась на спину Римме полной мягкой грудью.
– Это не Новиковых коляска? Не поверите: вот только на моих глазах машиной сбило, ужас. Точно она! Модная такая колясочка, голубенькая, с прибамбасами…
Деревня Малафеевка, озябшая, сырая, раздавленная брюхатым ноябрьским небом, состояла из десятка изб: будто низку серых деревянных бусин рассыпали на холме. Безлюдная, тонувшая в грязи, она выглядела так, что всем самолетам российского МЧС, летящим с гуманитарной помощью в точки мировых катастроф, следовало немедленно развернуться и сменить курс на Малафеевку.
Лишь у единственной избушки с вывеской «рюмочная» клубилась жизнь. Пьяные с глазами кроликов выкрикивали вовсе не красивый латинский афоризм «in vino veritas», а совсем другое. Шустрая бабка, тащившая на коромысле ведра с водой, остановилась подивиться на лакированные джипы и яркий микроавтобус: как на залетевших жар-птиц, как на приземлившиеся в Малафеевке летающие тарелки.
– Ан-то-но-ва!
Антошка (мальчиковая стрижка, джинсы из «Детского мира», косолапые кроссовки) скомкала интервью с бабкой-водоноской. Побежала к автобусу, на ходу наговаривая на диктофон конец диалога (опять редакторша даст нагоняй: «Антонова, больше позитива. Освещай официоз, а не байки из склепа»).
Официальные лица из области: Главный, НеСамыйГлавный и Прямо СкажемНеБольноГлавные. На всех черные кашемировые пальто до пят, расстегнутые, чтобы были видны белые кашне и дорогие костюмы. Стрелки брюк надламываются над блестящими штиблетами. Время тяжелых драповых пальто и надвинутых на уши фетровых «пирожков» ушло в прошлое. Несмотря на сыплющуюся с неба крупку, все, подражая СамомуГлавному, без головных уборов, ветер ерошит модельные стрижки.
Про одного НеБольноГлавного, депутата-коммуниста, Антошка год назад писала заказную статью. 7 ноября на городской митинг собрались полтора десятка плохенько одетых пенсионеров. На морщинистых шеях трепыхались пионерские галстучки, печеные личики пылали от колючего ветра и классового гнева. Депутат предусмотрительно оставил «Джип-Чероки» за два квартала и оставшееся расстояние до трибуны демократически преодолел пешком…
Мужчин в кашемире облепила ощетинившаяся микрофонами, фотоаппаратами и камерами свита из местных и областных журналистов. В суете у телевизионщиков штатив свалился Антошке на голову. Вам смешно, а знаете как больно.
График пребывания гостей плотный: экскурсия на спиртзавод в Чибышах, потом накручивание кому надо хвостов в отстающих деревнях Матюшатах и Малафеевке. После пресс-конференции «лиц» увезли обедать в лесной гостиничный комплекс «Хуторок» подальше от нескромных глаз. Продрогшие журналисты запрыгали через лужи в деревенскую столовку. На столиках ждут борщ, пюре с котлетами, компот. Из-за стойки бросают любопытные взгляды девчата-подавальщицы. Мужская часть журналистской братии тут же повынимала из торбочек булькающие посудинки с «беленькой».
Корреспондентки брезгливо скривились, мужчины особо и не настаивали. Антошка села в сторонку причесывать блокнотные записи. Через плечо заглянул фотокор Киянов. Прочитал вслух: «Колонка заржавела, малафеевцы черпают воду из лужи, отстаивают, пропускают через марлю и кипятят, но вода все равно хрустит на зубах… Матюшата зимой по самые крыши заносит снегом, бабушки на лыжах ходят на центральную усадьбу, еле отбиваются от волков… Дети пьют чай из сушеной моркови… В Чибышах в клуб на культурное мероприятие выделили сумму. Хватило, чтобы купить два воздушных шарика. Один, пока надували, лопнул… Головка бо-бо?» – нащупал шишку, от падения штатива, на Антошкиной голове. По-матерински подул. – Так кто из нас 33 несчастья?»
Тридцать три несчастья – прозвище Киянова. На первой же с его участием планерке редакторша пожаловалась, что на редакционную стоянку нахально ставят машины жильцы соседнего дома. Киянов вызвался решить проблему. Суетился, махал руками, давая ЦУ работягам, растягивающим трос. Через час, помчавшись за каким-то делом на стоянку, о тот самый трос споткнулся и сломал ногу.
В другой раз Антошка и Киянов поехали в поселение Кедрачи, где жили последователи учения Анастасии. Хлынул ливень. Вытолкать машину, применив две добавочные лошадиные силы: Киянова и Антошки – не удалось. Водитель отправился искать трактор, а им пришлось оставшиеся километры топать пешком.
Грозовая туча ушла. От зноя звенели луга, звенел воздух от оглушительного стрекота кузнечиков. Вмиг налетели оводы и сопровождали их до самой поселения. Оводы были здоровые, как лошади, а лошади, выяснилось уже в Кедрачах, злые как собаки.
Вернее, лошадь была одна – рыжая, сытая, огромная кобыла. Чем-то парочка корреспондентов ей не глянулась, и она, всхрапнув, с грозным бряцанием колокольчика понеслась на них. Киянов взвизгнул и птицей взмыл на забор. По ту сторону забора запрыгал худой пес, стараясь достать кияновские штаны. Кобыла пронеслась, жарким боком задев прижавшуюся к сараю Антошку. И еще долго носилась она с тяжким топотом, от которого сотрясалась земля, загоняя их то в чужие дворы, то на заборы. Для полноты эффекта время от времени грузно валилась и каталась по земле, пытаясь избавиться от туч мошкары.
Ознакомительная версия.
