Ознакомительная версия.
Когда я рассказал своему хорошему знакомому о той встрече с собакой, он шутливо предположил:
– А может, она бутылки собирает, а потом их сдает? Ты бы ее, батюшка, расспросил!
Мы посмеялись:
– Наверняка сдает!
Впрочем, время сейчас непредсказуемое. Всего можно ожидать, даже от собак. Может, и действительно сдает. Любопытно, почем принимают? Ладно, в следующий раз встречу, обязательно поинтересуюсь…
В самом начале 1990-х годов я поступил работать на железную дорогу. Семью нужно было кормить, а платили там неплохо и всегда вовремя. Трудился простым рабочим и прошел хорошую школу смирения, которая длилась для меня целых десять лет. Работая среди самого простого народа, а иногда и вместе с бывшими уголовниками, я понял, что они, в подавляющем большинстве своем – люди хорошие и даже очень хорошие, только, к сожалению, не всегда задумываются над тем, что такое хорошо и что такое плохо. Ну, не привили им в свое время такую привычку, что уж тут поделаешь? Иногда казалось, что, по их мнению, хорошо все то, за что впоследствии не накажут рублем или сроком. Поскольку работать на «железку» я попал в годы начала всеобщего распада, то дисциплины там уже тогда почти не было, а потом началось такое!..
В то время врачи не проверяли рабочих перед сменой и народ пил. Алкоголь следовал через нашу станцию в многочисленных цистернах. Спирт и вино лились рекой. В будке обогрева стояло ведро, только не с водой, как на сенокосе, а с дешевым портвейном. Любой входивший мог зачерпнуть кружечку и, как говаривали у нас, «причаститься красненьким». В результате таких систематических «причастий» с моими товарищами стали происходить печальные метаморфозы. И я бы даже сказал, беснования…
Как-то мы работали ночью. Меня вызвали в чужую смену и откомандировали в помощь на один из участков. В перерыве сижу на скамейке в углу просторного помещения. Вокруг по стенкам тоже расположились рабочие, отдыхают, покуривают. Мы все что-нибудь читали: кто книжки, кто газеты, ну а я, как правило, Новый Завет. У меня было карманное издание, которое удобно носить с собой.
Заходит в помещение охранник. Он должен был принять ценный груз и ожидал соответствующей команды. Человек был изрядно под хмельком, и пил он, чувствуется, уже не первый день. Изо всех, находившихся в комнате, он почему-то выбрал меня и спросил:
– Ты чего там читаешь?
Я ответил. Охранник заинтересовался:
– Это что, книжка про евреев?
Говорю:
– В принципе да… Хотя я никогда не рассматривал Новый Завет под таким углом зрения.
Помолчав, он с подозрением посмотрел на меня и вновь осведомился:
– А ты сам-то небось тоже еврей?
Я засмеялся:
– Нет, не еврей.
Охранник не унимается:
– А я думаю, еврей!
Это препирательство продолжалось довольно долго. Чувствую, не угомонится человек, надоел и читать мешает. Говорю ему:
– Ну ладно, пусть будет по-твоему. Еврей я, только отстань.
– Ах, так ты все-таки еврей?! – возмутился охранник и достал револьвер.
Наша охрана ходила тогда с оружием времен Гражданской войны. Мы еще подшучивали над ними: «Вы у нас – красные стрелки, орлы революции!» Так вот этот «орел» дрожащей рукой и выстрелил мне в лицо, не целясь, с расстояния двух метров. Выстрелил, тут же протрезвел и не на шутку испугался.
Сидевшие рядом ребята вскочили, подлетели к охраннику, отобрали револьвер и принялись его бить. Били страшно. Потом появилось непосредственное начальство стрелка, и избиение продолжилось с новой силой. Я отказался писать заявление: пусть сам своих детей кормит! Достали пулю из стенки, уволили «юдофоба» по собственному желанию и забыли об этом происшествии. Не знаю почему, но когда охранник стрелял, я не испытывал страха.
Всегда удивляюсь, как могут люди столько пить? Кажется, выпей бы я столько – не откачают. А здесь – каждый Божий день…
В дневную смену сижу за столом, пишу контрольную по Новому Завету. Я тогда в Свято-Тихоновском институте учился. Передо мной лежит раскрытое Евангелие, и я переписываю из него в тетрадку какие-то стихи, проговаривая их вслух, чтобы не наделать ошибок. Напротив меня спит, уронив голову на стол, мой пьяный товарищ. Все спокойно, мирно… Внезапно он вскакивает, хватает нож и бьет меня им сверху вниз. Реакция у меня неплохая, поэтому мне удалось выбить у него нож и свалить дебошира на пол. Собирался уже связывать, но пригляделся, и что вы думаете? Лежит мой товарищ на полу и спит сном младенца! Я посмеялся и продолжил писать. Ножик я спрятал, а перед следующей сменой, смотрю, он все что-то ищет. Спрашиваю его:
– Потерял что-нибудь?
– Нож свой, – бурчит, – никак не найду.
Отдал ему нож и рассказал о том, при каких обстоятельствах он его «потерял». Понятное дело, он ничего не помнил…
Удивительный человек, ему постоянно везло! Он должен был погибнуть по меньшей мере раз двадцать, но всегда умудрялся выходить сухим из воды, выкарабкиваться даже из самых немыслимых, казалось бы, ситуаций.
Поразила меня однажды и неожиданная реакция другого моего товарища на молитву. Если человек просто спит, то, даже услышав ее, он либо никак не реагирует, либо спит еще спокойнее и дышит ровнее. Помню, ночь, все дремлют. Моя очередь дежурить. Я жду вагоны, чтобы начать сортировать их по разным направлениям для дальнейшего следования. Сижу на стуле и повторяю про себя Иисусову молитву. Вдруг один из моих товарищей вскакивает с лежака, хватает меня за грудки и замахивается своим неправдоподобно большим кулаком. Смотрю ему в глаза, а они белые, в них ничего нет. Вообще-то он смотрит даже не на меня, а куда-то поверх моей головы и каким-то утробным голосом хрипит: «Убью!»
Сложность моего положения заключалась в том, что рукой он захватил не только мою телогрейку, но и меня ухватил за бороду, полностью сковав мои движения. Мне оставалось только молиться. Его захват постепенно ослабевал, потом он что-то запричитал, заплакал и вновь улегся на место. Понятное дело, этот мой товарищ пил уже долгое время. После этого инцидента я решил отказаться от длинной бороды.
А вот случай, заставивший меня по-настоящему испугаться. Среди нас был рабочий, которого звали Сергеем. Душа у него была добрая и отзывчивая, но, как многие наши мужички, любил он выпить. Как обычно пьют русские люди? До тех пор, пока деньги не закончатся или все вино не будет выпито. С деньгами дела у нас обстояли по-разному, зато уж вино никогда не переводилось. Вот и в тот раз рабочий день закончился, а вино – нет. Сергей остался и пил еще сутки. Потом он наконец вышел из будки обогрева и решил проползти под составом. Тот тронулся, а пьяный рабочий не успел среагировать, попал под колеса, и ему отрезало ногу по самое бедро.
Вызвали «скорую», а ребята бегом несли его навстречу машине. Никто не смог оказать ему вовремя помощь, и Сережа умер. В тот день, а дело было в январе, я работал на этом же участке, но свидетелем самой беды не стал, оказавшись на месте трагедии только часа через два.
Дверь, ведущая в небольшой домик, предназначенный для приема пищи и обогрева рабочих, была распахнута, в будке никого не было. На скамейке еще лежали Сережины вещи. Я зашел, закрыл дверь и включил отопление. Дверь изнутри была покрыта фанерой и окрашена в ярко-голубой цвет. Становилось тепло. Смотрю на дверь и вижу, как на ней медленно появляется красная капля, которая, увеличиваясь на глазах, постепенно начинает стекать вниз. Вскоре проступили еще с десяток капель. Я понял, что это – кровь. Через несколько минут почти вся дверь покрылась потеками крови, которые, достигая пола, собирались в лужицу. Мне стало жутко.
Я пулей вылетел из будки и закричал товарищу, чтобы тот подошел. Посмотрев на дверь, он вначале тоже отпрянул, но потом, сообразив, с облегчением сказал: «На этой двери Сережу несли, вот она кровью и напиталась. Потом ее снегом оттерли и снова навесили».
Кровь замерзла, а когда я включил обогреватель, она оттаяла и потекла.
Хотя я и не видел Сережиной гибели, но косвенно, посредством этой двери, тоже сделался участником драмы. Я тогда отмывал кровь с пола, чтобы по ней никто не топтался, и еще не знал о том, что Сережина смерть станет лишь первой в долгой череде бессмысленных пьяных трагедий, произошедших в тот год с моими товарищами. Но об этом я писать не хочу…
Меня всегда занимало отношение пьяных людей к священнику. Спросите, почему? Да потому, что один и тот же человек в зависимости от своего состояния может относиться к тебе совершенно по-разному. Ты знаешь его в лицо, здороваешься с ним кивком, и так годами, безо всякого развития отношений. И вдруг встречаешь его же, только перебравшего. Человек в таком состоянии раскрепощается, оставляет какие-то условности, заставляющие его ограничиваться кивками при встречах. У него появляется острая необходимость рассказать тебе, словно другу, обо всех своих бедах, проблемах и даже просто о том, что ему плохо.
Ознакомительная версия.
