Я посмотрел на электрокардиограмму – удивительное несоответствие между хорошей работой сердца, звучными чистыми тонами и картиной сильнейшего кислородного голодания сердца. Налицо тяжёлый спазм сосудов, питающих сердце. Не склероз, не воспаление стенок сосуда – только спазм. Но ведь и он может привести к инфаркту и к гибели человека!..
– Разрешите мне после обеда побеседовать с молодым человеком наедине, – попросил я своего приятеля.
После обхода я подошёл к больному и сел на край кровати. Больные, что лежали на соседних койках, вышли, и мы остались вдвоём.
– Скажите мне, что вас волнует? – сказал я как можно мягче.
– Ничего. Я совершенно спокоен, – раздалось в ответ, но в голосе чувствовалась скрытая боль.
– Мой вопрос не праздное любопытство. Он продиктован желанием помочь вам. Я хочу выяснить причины болезни.
Павел долго молчал, в нём боролись два чувства: с одной стороны, не хотелось кого-то посвящать в эту историю, а с другой стороны, он понимал, что вопрос идёт о его здоровье и жизни.
Наконец он произнёс:
– Как бы вели себя, если бы у вас украли самое дорогое, плоды вашего многолетнего труда?..
– Конечно, я бы страдал от такой потери. Но расскажите мне подробнее, как это случилось.
И он поведал мне свою историю.
– Вы лишились части своих стихов, но у вас есть талант, – сказал я в утешение.
– Обидно, что к человеку пришла слава за чужие стихи.
– Да, конечно, сознавать такую несправедливость очень обидно. Но очень скоро этот человек пожнёт и бесславие. От него будут ждать других стихов, а он дать их не сможет. Пройдёт время, и кончится поэт. И все поймут, что он не поэт и никогда им не был. Вы же будете писать и напишете много других стихов, у вас появятся книги, вы станете большим, настоящим поэтом, и слава ваша будет расти. Как же вы об этом не подумали, а полностью отдали себя во власть уныния? И вот результат – сердце не выдержало…
Павел успокоился, повеселел, ободрился. Спазмы в сердце уменьшились. На следующий день я сделал ему загрудинную блокаду, а через три дня повторил её. Боли полностью исчезли. На электрокардиограмме исчезли все явления спазма сосудов и коронарной недостаточности. Когда я уезжал, он пришёл меня провожать весёлый, жизнерадостный. Между прочим, мне сказал: «Мне никогда не было так легко, как теперь. И дело не только в том, что моё сердце не болит. Я смелее смотрю в своё будущее, мне кажется, я сумею сделать что-то важное и хорошее». Он смущался. И, боясь, что его обвинят в нескромности, краснел. Мне понравился этот молодой человек, я ещё раз пожелал ему больших успехов в литературе и на прощанье высказал просьбу прислать мне свою первую книгу, а также и все последующие «толстые фолианты». Я так и сказал: «толстые фолианты». Ему это понравилось, он ещё раз улыбнулся и обещал прислать мне свои произведения. И действительно, через год или два он прислал мне книгу стихов, в которой большую часть занимал раздел фронтовой лирики. Стихи мне понравились. Помню, о них был хороший разговор в печати, кажется, велась дискуссия, читатель искал его книгу, о ней я отовсюду слышал хорошие отзывы. Мне было приятно сознавать, что Павел Матвеев, совершивший немало подвигов на фронтах Отечественной войны, стал заметным человеком в литературе, добился успехов в нелёгком литературном труде. Грела мысль и о том, что встретился с ним в трудную для него минуту жизни и оказал ему помощь не только медицинскую, но и добрым словом, нехитрым, но очень важным для него житейским советом. Примерно в это время Павел встретил красивую девушку, Наташу, и полюбил её, и они поженились. Вскоре его пригласили в Москву, предложили ответственную должность в одном издательстве. В очередной свой приезд в столицу я позвонил ему, мы встретились и долго беседовали как добрые старые друзья. Он посвятил меня в свои дела, планы. Паша писал стихи, поэму, печатался в журналах, редактировал других поэтов, помогал им войти в литературу или утвердиться в ней.
По совету друзей начал готовить новый поэтический сборник – и весь ушёл в эту радостную работу, а между тем над ним всё ниже сгущались тучи. Кто-то из обиженных им написал анонимку жене. Не помогла. Семья была крепкая, спаянная взаимной любовью, дружбой, взаимопониманием, детьми… Но анонимщик был не из тех, которые легко отступали. Он избрал другой ход: «случайно» познакомился с женой Павла Ивановича – с Натальей Алексеевной и так же «случайно» стал встречать её по дороге на службу или домой. Он пел дифирамбы её красоте и с «горечью» сетовал на её мужа, который не ценит её, никуда не водит, сидит сам за книжками и у молодой жены губит лучшие годы жизни без радости и развлечений.
Мужчина был молодой, видный и говорил красиво. Наталья Алексеевна, жена поэта, и не заметила, как попала в его искусно расставленные сети, яд сомнений вселился в её душу. Она стала упрекать мужа, повторяя слова «друга», капризничала, а вскоре стала плакать. Возникли первые конфликты. Тут, конечно, есть немалая вина и Павла Ивановича; ему бы расспросить, разузнать, уделить жене больше внимания, но он хотя и был обеспокоен поведением жены, но по-прежнему много работал, готовил свою очередную книгу стихов. А тут «приятель» признался Наталье Алексеевне в «жаркой любви». Она изменила мужу, с которым в любви и согласии прожила многие годы…
Павел Иванович, узнав об этом, был потрясен. Да как же это так! Преданный и любящий друг, с которым было пережито столько радости, счастья и горя, с которым вырастили двух детей, вдруг наносит удар в спину. Дети уже большие, дочь – на стороне отца, сын – на стороне матери (зачем отец так беспечно относился к семье, не уделял матери должного внимания!..).
Тянулись дни горестных переживаний, мучительных раздумий. И не было просвета, облегчения. А тут ещё работа. Подходили сроки сдачи поэтического сборника в издательство, надо было торопиться с подготовкой стихов. А стихи, как на грех, не шли на ум; как он ни бился над слабыми строчками, они не улучшались. Горестные думы вышибли всё вдохновение, поэзия в таком состоянии не давалась.
Прошли сроки, сборник лежал на столе, началась канитель с разводом. И когда Наталья Алексеевна была полностью свободна, её «друг», который так добивался её любви, который «жаждал» соединить их судьбы и жить одной семьёй, едва Наталья Алексеевна развелась, перестал к ней показываться. А затем прислал письмо, что его срочно переводят на работу в другой город. Словом, чтобы она его не искала и о нём не думала. Павел Иванович узнал об этом: ко всем прочим невзгодам прибавилась ещё и обида за честь и судьбу жены – она была оскорблена в своих чувствах, унижена, брошена – было жаль её, но Павел ничем не мог помочь человеку, которого ещё вчера он любил всем сердцем и защищать которого был готов от любой напасти. Окольными путями слышал о её готовности к примирению, но он не мог ничего с собой сделать, его сердце не могло простить измену.
Шло время. Женщины не обделяли Павла Ивановича вниманием, были среди них и такие, которые нравились ему. Особенно одна молодая поэтесса. Как-то вечером она позвонила по телефону и предложила послушать её стихи.
– Я приеду к вам домой, – сказала поэтесса. И она приехала. И засиделась допоздна.
После чтения стихов потекла беседа доверительная, почти интимная.
– Так тяжело одинокой женщине, – говорила она, – так хочется иметь около себя большого, сильного и ласкового друга…
Они договорились, что поживут вместе, присмотрятся друг к другу и, если убедятся, что им вместе хорошо, зарегистрируют свой брак.
И тут… случилось так, что Павел Иванович ощутил предательскую слабость… Вообще-то в этом нет ничего странного, с точки зрения медицины вполне понятное явление. Слишком велика была эмоциональная травма слишком он был издёрган и переутомлён напряжённой работой… Отнесись он к своей неудаче спокойно, попривыкни к своей новой подруге, и у него все бы пришло в норму. Тут главное – не предаваться панике, не считать себя больным, а сохранить спокойствие. Но он растерялся, даже испугался своей беспомощности. А тут и стыд примешался, чувство неловкости перед молодой женщиной. Он знал со слов товарищей, что женщины не прощают мужчинам их слабости.
И на самом деле, в этот сложный для мужчины психологический момент многое зависит от того, как поведёт себя женщина. Будь с ним умная, деликатная и, главное, любящая подруга, а не эгоистка, она бы отнеслась к его конфузу просто, спокойно, сказала бы: «Не огорчайся, ты переутомился, у тебя это пройдёт». А ещё лучше – не придать этому факту значения, не обратить внимания. Всё бы потом наладилось.
Но его новая подруга была не из деликатных. Не скрывая разочарования, она стала высмеивать неудачника.
Ко всем прочим психическим нагрузкам прибавился этот сильный эмоциональный стресс.
Павел Иванович потом много отдыхал, лечился, но страх перед новой неудачей не проходил. И что хуже всего, сник, угас весь жизненный тонус, поубавилось творческое вдохновение. Он продолжал работать, писал стихи, но прежнего сильного чувства, свежей, оригинальной мысли он сам в них не находил. Он даже на какое-то время бросил писать совсем. В такой-то жизненной ситуации я зашёл однажды к нему в его одинокую холостяцкую квартиру. Не сразу и даже не при этой нашей встрече он рассказал мне историю последних лет своей жизни. И началась длительная упорная работа его близких людей, в том числе и мне пришлось принять в ней участие; мы общими усилиями вернули Павла к творчеству, и прежний жизненный тонус в нём почти полностью восстановился, но это уже другая история, я бы не хотел здесь её рассказывать.
