То, как все это «работает» в эпопее, проиллюстрирую на примере Ивана Игнатьевича, заведующего кадрами больницы (где до войны и в начале ее работала Александра Мерзловская), на примере персонажа, который лишь трижды появляется в романе.
В первой и второй книгах романа Иван Игнатьевич характеризуется так: «болезненный и начитанный», «пьющий и начитанный». Пожалуй, самое отличительное свойство этого героя – от него всегда «крепко пахло цветочным одеколоном». Таким образом Иван Игнатьевич пытается скрыть свое «всегдашнее похмелье».
Страсть к алкоголю, видимо, порождена внутренним конфликтом героя между его человеческим «я» и социальным статусом. Завкадрами в Советском Союзе – всегда человек системы, зорко следящий за идеологически-политической благонадежностью «кадров», сигнализирующий, по поводу и без повода, в известные инстанции…
Согласно традиции, Иван Игнатьевич предлагает Александре Мерзловской написать донос на хирурга, который к тому времени уже воевал на фронте. На это предложение девушка отреагировала так: она ударила своего начальника холщовой сумкой по седой голове. Анна Карповна, мать Александры, узнав о случившемся, спрогнозировала в духе времени: «Теперь тебя заберут, горе мое!» Однако героиню не только не забрали, но и повысили по службе, а Иван Игнатьевич при встрече с ней первым поздоровался и снял с головы кепку.
Это неожиданное поведение героя, допускающее разные варианты его толкования, думаю, мотивировано двумя интерьерно-портретными деталями. В советски-правильном кабинете Ивана Игнатьевича на столешнице лежал роман Л. Н. Толстого «Война и мир», а на невзрачном, обыденно-сером лице героя Александра обнаружила «добрые глаза».
Судьба Ивана Игнатьевича, его внутренний мир остаются преимущественно за пределами произведения. То разнокачественно и разнонаправленно немногое, что сообщается о герое, вызывает к нему только жалость и сострадание. И это происходит, конечно, по воле Михальского, который и в представителях системы видит людей, несчастных людей. Собственно об этом первая, она же и последняя авторская характеристика, где слышится отношение писателя к герою: «Он жил одиноко, заброшенно, мучился от бессонницы и единственной отрадой для него была выпивка».
На примере только одного эпизодического героя я пунктирно хотел показать, насколько непрост (а подчас – бездонен) человек в художественном мире Вацлава Михальского. И таких сложных, бездонных персонажей в романе, напомню, сотни. Писатель на протяжении двенадцати лет, шести книг был их отцом и матерью, прокурором и адвокатом, постоянным наблюдателем: помнил об их внешности, запахах, привычках, мыслях, чувствах, поступках и т. д. Не только помнил, но и ваял каждого героя так, чтобы он был «законнорожденным ребенком», был во всех смыслах органично убедителен.
Иван Бунин в «Освобождении Толстого» говорит о том, что Льва Николаевича не понимали даже самые близкие ему люди. И это происходило, по версии Бунина, в первую очередь потому, что в Толстом постоянно жили и говорили своими голосами все его многочисленные герои.
Вацлав Вацлавович, мне непонятно одно: как Вам удалось двенадцать лет жить в унисон с жизнью трехсот тридцати семи героев? И не создавали ли они для Вас трудностей в отношениях с окружающими, прежде всего с семьей?
ВАЦЛАВ МИХАЛЬСКИЙ. Вопрос, конечно, не простой. И ответить на него однозначно я не могу. В силу стечения многих обстоятельств моя работа никогда не мешала мне жить, а только помогала, придавала смысл самой жизни. Я благодарен своей работе.
ЮРИЙ ПАВЛОВ. Вацлав Вацлавович, после романа-эпопеи в 2014 году была опубликована повесть «Адам – первый человек», на которую я уже откликнулся статьей. Знаю, что Вами уже написаны и пишутся сейчас новые рассказы.
Если оглянуться назад, как может оценить Вацлав Михальский пройденный жизненный и творческий путь? Что еще Вы хотели бы сказать читателю?
ВАЦЛАВ МИХАЛЬСКИЙ. Что хотел бы я сказать читателю?
Да все что хотел и мог, я сказал десятью книжками настоящего собрания сочинений: день тянется, а жизнь летит.
И еще: я рад, что жизнь все-таки распорядилась таким образом, что русское рассеяние постепенно собирается и линии судеб моих героинь, пусть и за пределами романов, сошлись в дорогом для всех нас месте. Произошло это благодаря той же Анастасии Александровне Манштейн-Ширинской, которая привезла в Россию Андреевский флаг, принадлежавший в свое время ушедшей в Бизерту эскадре.
Это событие я вынес в постскриптум ко всем шести романам о жизни дочерей адмирала Российского флота Марии и Александры Мерзловских.
Вот этот постскриптум:
P. S.
Андреевский стяг последней эскадры Российского Императорского флота был спущен лишь после признания Францией СССР. Это случилось в протекторате Франции Тунисе, в Бизерте, 29 октября 1924 года в 19 часов 25 минут по московскому времени. Эскадра существовала в Бизерте как самостоятельная боевая единица с 25 декабря 1920 года. Стяг был спущен на линкоре «Георгий Победоносец».
В конце XX века Андреевский стяг последней эскадры Российского Императорского флота был возвращен Анастасией Александровной Манштейн-Ширинской (1912–2009) в Россию.
Ныне этот стяг находится на вечном хранении в Казанском соборе Санкт-Петербурга. Как символ мужества и верности русских моряков Родине он занимает почетное место рядом с могилой Михаила Илларионовича Кутузова.
ЮРИЙ ПАВЛОВ. Вацлав Вацлавович, спасибо за содержательную беседу. У нас с Вами неожиданно получилась беседа с элементами статьи или статья с элементами беседы (кому как покажется).
Часто можно услышать, что современная молодежь не читает русскую художественную литературу и не отличает плохое от хорошего. Читает и отличает безошибочно! И молодые, и люди старшего поколения. В этой связи хотелось бы вспомнить слова о творчестве Вацлава Михальского тонкого ценителя и знатока русской и европейской литературы, великого русского балетмейстера Игоря Александровича Моисеева: «Романы Вацлава Михальского “Весна в Карфагене” и “Одинокому везде пустыня” заставляют вспомнить о добрых традициях русской классической литературы, о душе многострадального, но все еще не сломленного народа России».
Больше 20 лет я веду курс русской литературы XX века. Наряду с другими авторами произведения Вацлава Михальского входят в список обязательной литературы. Мои студенты Армавирского государственного педагогического университета и Кубанского государственного университета всегда называли Вацлава Михальского в числе своих любимых писателей. Эта неизменная и постоянная любовь не одного поколения молодежи, на мой взгляд, о многом свидетельствует…
P.S. Летом 2013 года я был на даче писателя. Меня поразила земляная крыша, условно говоря, навеса. На ней росла высокая трава и цвели маки. После прочтения повести «Адам – первый человек» мне стало понятно, что идея такой крыши подсказана памятью об отчем доме, о деде Адаме в первую очередь. Не знаю, появляются ли на этой крыше цветы бессмертника, но для меня очевидно, что новая повесть Вацлава Михальского – это увековеченная в прозе память о прошедшей жизни, неувядающий бессмертник слова на могилах дедушек и бабушек писателя, его родителей, пропавших в лагере доярки-красавицы Зейнаб и добрейшего сторожа Дадава, погибших на войне пастуха Алимхана и лишенца Мити, бесстрашного врача Папикова и всех тех, кто сохранил в своей душе благословенный Богом свет человечности, с кем свела судьба очно или заочно нашего современника, классика русской литературы Вацлава Вацлавовича Михальского.
Юрий Павлов«Адам – первый человек» (кавказская повесть) (с. 3) – повесть написана в 2011–2013 годах. Первые главы публиковались в «Независимой газете». Полный текст был издан отдельной книгой в 2014-м: Михальский В. В. Адам – первый человек. М.: «Известия», 2014.
Первая книга рассказов (1956–1961) (с. 225) – цикл рассказов, составивших первую книгу автора (Михальский В. В. Рассказы. Махачкала: Дагестанское книжное издательство, 1963), в те годы – студента Литературного института. Отдельно рассказы публиковались в периодической печати. В составе цикла с момента первой публикации печатаются впервые. Ранее автор не включал эти рассказы в сборники своих произведений. В книгу вошли рассказы: «Семечки», «Бим-бом», «Васькин раб», «Георгины», «Колокольня», «Соперники», «Меченосец», «Коньки», «А ну, прыгай!», «Братья», «Дождь», «Лицо матери», «Княжна Тараканова», «Морская свинка Мукки». Последний рассказ, единственный из всех рассказов первой книги, включался автором в разные издания в цикле «Десять воспоминаний». В этом цикле он публикуется также в первом томе настоящего собрания сочинений. Публикацией рассказа «Семечки» в костромской газете «Северная правда» (1960) началась творческая биография писателя. Интересно отметить, что способствовал этой первой публикации Вацлава Михальского хорошо известный в дальнейшем критик Игорь Дедков.
