– Товарищ! – окликнул весельчака Вараниев. – Радостью не поделитесь?
Пенсионер посмотрел в сторону Виктора Валентиновича придурковато-насмешливым взглядом и, ничего не ответив, несколько раз показал язык, обложенный густым белым налетом.
– Убрать его! – заорал председатель, и участие товарища в церемонии открытия съезда завершилось, не успев начаться.
– Ты где такого нашел? – раздраженно спросил Вараниев у Шнейдермана.
Боб Иванович ответил быстро:
– В доме престарелых напрокат взял – пять сотен главврачу отвалил за всех вместе.
Председатель удивился:
– Что значит «за всех вместе»?
– У меня оттуда четверо, – пояснил второй человек впартии.
– Надеюсь, не все такие? – саркастически поинтересовался Вараниев.
– Нормальные они, – успокоил «сын восьми народов». – И этот нормальным был. Просто переволновался, я думаю.
Переодетые ветераны один за другим стали выходить на сцену. При их появлении Вараниев застыл в изумлении: фасоны, подобранные Матреной Митрофановной Мерзлодуевой, отличались уж очень большой оригинальностью. Старички были одеты в шаровары, на которые до нижней трети бедра ниспадали двубортные пиджаки с четырьмя огромными перламутровыми пуговицами овальной формы. На старушках оказались юбки в складку сантиметров на двадцать выше колена и глубоко декольтированные блузки без рукавов. Точно в такие же наряды облачились и представители других возрастных групп. Содержимое декольте пенсионерок, кроме сострадания, никаких других чувств у Шнейдермана не вызвало.
– Может быть, им салфетки в цвет раздать, чтобы прикрылись? – нерешительно подумал вслух Боб Иванович.
Вне себя от злости, Вараниев быстро направился к сцене. Подойдя ближе к представителям четырех поколений, председатель широко открыл глаза, покраснел и затрясся от гнева, не в силах что-либо сказать. Инициативу, неожиданно для всех, взял на себя Макрицын.
– Бибик, ты где же это такой материал откопал? – обратился он ко второму человеку партии.
Обескураженный увиденным, Боб Иванович ответил невпопад:
– Материал из Италии доставлен.
– В Италии драконы не водятся, – объявил Еврухерий.
С близкого расстояния было отчетливо видно, что ярко-красный ситец разрисован темно-красными драконами величиной с небольшую записную книжку.
– Кретин! – процедил сквозь зубы Вараниев в сторону «сына восьми народов», но тихо, так, чтобы не услышали младшие поколения. – Немедленно пусть идут и переодеваются – будут сидеть в том, в чем приехали.
– Нельзя, Виктор, – виновато возразил Шнейдерман, – получится толпа с автобусной остановки, а у нас как-никак событие торжественное. Тогда уж лучше совсем от них отказаться.
Председатель задумался и со словами «Ты за это ответишь» еще раз посмотрел на разодетую во все красное публику.
– Ладно, оставим как есть, – неуверенно произнес он. И позвал помощника: – Мастера по освещению сюда!
Явился долговязый парень лет тридцати в костюме, ссерьгой в ухе и косичкой.
– Слушай меня внимательно! – пренебрежительно глядя на него, заговорил Вараниев. – Дашь в зал освещение раза в два больше, чем на сцену.
– Да вы что? – удивился осветитель. – Так нельзя!
– Я за все деньги плачу! Ты понял? Я! Сделаешь, как я тебе сказал! – металлическим голосом приказал председатель.
Вскоре появились первые делегаты, но значительно раньше зал стал наполняться корреспондентами и съемочными группами. Наивно рассчитывая расположиться перед сценой, медийная братия была весьма разочарована, узнав, что места ей отведены в боковых проходах. Исключение сделали лишь для представителей газеты «Красный человек» и печатных органов братских коммунистических партий, которым разрешили свободное перемещение по залу.
Незадолго до начала работы съезда в левой части сцены, позади резиновых статуй, были рассажены представители четырех поколений. Ровно в одиннадцать часов появился Вараниев, направился к столу президиума и занял место по центру стола. Справа от него восседал Макрицын, по другую сторону – Восторгайло, а дальше расположились первые секретари обкомов. Попавший в опалу Шнейдерман оказался на приставном стуле, со стороны заведующего идеологическо-теоретическим отделом.
Руководителей партии зал встретил стоя, аплодисментами. Заиграла музыка – спели «Интернационал». Скрипнула дверь, раздалась барабанная дробь, и по центральному проходу в направлении сцены зашагала процессия из комсомольцев и пионеров с партийным знаменем, эмблема на котором оказалась весьма неожиданной для депутатов, поскольку напоминала веселого Роджера: скрещенные серп и молот, над которыми висела голова Лемина.
Взобравшись по ступенькам на сцену, молодежь остановилась. Несколько седых, маразматического вида старух в нарядах от Мерзлодуевой согнали октябрят с мест, и те побежали к знамени. Туда же подошли Вараниев, Макрицын и Восторгайло. Шнейдерман привстал в нерешительности, но недобрый взгляд председателя моментально вернул его на место. Петр Никанорович объявил, что «сейчас пионеры октябрят в пионеры принимать будут вместе с руководителями партии». У значительной части присутствующих возникли проблемы с пониманием услышанного: кто кого во что принимать будет, осталось загадкой для доброй половины делегатов. Однако партийная скромность никому не позволила нарушить ход торжества вопросом.
Проворнее всех повязывал галстуки Макрицын, а у Восторгайло никак не получался узел на шее первого счастливчика. Товарищи пришли ему на помощь. Каждому новоиспеченному пионеру вручили красную гвоздику и книгу о подвигах Велимира Ильича Лемина, после чего всю молодежь со сцены увели. Старики степенно восседали на стульях: одни ожидали начала выступлений, другие не понимали, где находятся и что происходит, но все вели себя спокойно. Делегаты тоже притихли, гадая, Вараниев ли первым выступит или весьма популярный в областных партийных элитах Шнейдерман.
Неожиданно для большинства присутствующих на сцену выбежали дети с красными флагами. Они образовали полукруг, в центре которого расположились гитарист с баянистом и рыжий пионер-солист, страдавший явно выраженным ожирением. Прозвучал первый аккорд, и толстяк без перерыва исполнил три песни, посвященные Октябрьскому перевороту, экспонату из Мумияхрана и членам президиума партии «Мак.Лем.иЧ.».
Следующим номером выступил чтец, прочитавший стихотворение о счастливой жизни в будущей стране коммунизма. Затем дети сплясали малоизвестный танец, чем-то напоминавший мазурку, и удалились, заработав внушительную порцию аплодисментов.
Сразу после этого к трибуне подошел Вараниев. Делегаты притихли. Все внимание было обращено к оратору. Медленным, каким-то тяжелым взглядом председатель окинул зал, выждал минутную паузу и начал выступление обращением «Дорогие товарищи!» Он объявил об открытии первого съезда коммунистической партии «Мак.Лем.иЧ.» и попросил всех встать. Стоя, уже без музыки, вновь спели «Интернационал».
В первую очередь Виктор Валентинович рассказал о проделанной работе, достигнутых успехах и постигших неудачах. Затем, проанализировав экономическую и политическую ситуацию в стране на текущий момент, он нашел ее благоприятной для победы партии на предстоящих выборах. Когда председатель подошел к последней трети выступления, раздался короткий одиночный звук, как при ударе кувалды о рельс: заранее оговоренный с помощниками знак того, что Велик вовремя и благополучно доставлен на съезд. Оратор, на секунду прервавшись, посмотрел на часы. Все шло по плану, и Вараниев приступил к самой значимой, судьбоносной части своей речи:
– Дорогие товарищи! Коммунизм – непобедим!!! Мы прошли суровые испытания, закалились в боях. Рискуя жизнью, преданные делу Лемина члены партии исполняли свой долг коммунистов, не думая о почестях и наградах. Придет время, когда имена их можно будет объявить во всеуслышание. И первыми мы назовем тех героев, которые на протяжении более ста лет в условиях строжайшей тайны и конспирации, передавая эстафету от поколения к поколению, творили чудо, свидетелями которого вам предстоит стать через несколько минут.
– Никудышный оратор! Не правда ли, Еврухерий Николаевич? – неожиданно донесся до Макрицына ставший ему чуть ли не родным голос Семена Моисеевича. – Вот назвал бы господин выступающий вашего Велика чудовищем, к примеру, – куда как понятнее было бы! А так что получается? Извольте, граждане почтенные, на собственный лад воспринять услышанное вами: то ли сам лже-Лемин – чудо, то ли чудо есть в том, что его сотворили. Впрочем, находящимся в зале делегатам по большому счету все равно: тайны – привилегия меньшинства. Публике важные события всегда постфактум сообщаются. Это для нас с вами разница имеется – мы ведь знаем, из какого материала его Ганьский сотворил.
– Я лично не знаю! – громко возразил Еврухерий.
